Но сейчас нужно соблюдать чрезвычайную осторожность и терпение. Нынешнее положение первосвященника очень опасно. А грядущие недели и месяцы потребуют от него еще больше осторожности и расчетливости. Но он все преодолеет. Он найдет способ, чтобы народ его признал Мессию. Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море.[66]
117
Иерусалим, Меа-Шеарим
— Твоей женой?
Улыбка исчезла с лица Рэнда, и он повернулся к Трейси.
— Да о чем это он?
Трейси опустила глаза. Когда она заговорила, голос был тихий, но твердый.
— Папа, Карлос спросил меня, выйду ли я за него замуж, и я ответила «да».
От неожиданности Рэнд сел. Ему вдруг вспомнился день, когда он думал, что потерял Трейси, и когда он поклялся больше никогда ее не терять.
— Я же только начал… — пробормотал он, ни к кому не обращаясь.
— Что ты начал? — спросила Трейси.
— Я обещал тебе, что буду стараться стать тебе хорошим отцом, таким, какой тебе нужен. Но по-моему, уйму времени я потратил впустую. Я знаю, в чем моя ошибка… А ты ждешь моего благословения, чтобы выйти замуж?
— Еще ты просил меня помогать тебе советом, помнишь? — Трейси опустилась на диван с ним рядом.
Рэнд нахмурился, однако кивнул.
— Ты просил, чтобы я помогла тебе стать настоящим отцом, чтобы говорила, что мне нужно, помнишь?
— Да.
— В последние месяцы я поступала так далеко не всегда. Но сейчас ты можешь не говорить мне, что я еще слишком молода, что мы с Карлосом знаем друг друга всего несколько месяцев, что мы выросли в разных семьях, разных странах. Это я и сама знаю. Не обязательно говорить мне, что легко не будет или что мы должны решить вопросы с визами и гражданством, что нужно подумать, где мы сыграем свадьбу и где будем жить. И что мне не следует бросать колледж. Все это я знаю. Мы знаем. На самом деле я просто хочу сказать тебе, что не нужно нам что-то объяснять. Я хочу, чтобы ты поддержал меня, чтобы я убедилась — ты меня любишь, ты мне доверяешь, ты всегда будешь рядом, если мне понадобится твой совет или помощь.
Трейси встала и взяла Карлоса за руку.
— Папа, я люблю этого мужчину и хочу выйти за него замуж. Я так этого хочу, как никогда ничего не хотела. Но мне нужна и твоя отцовская любовь, твоя поддержка. Тогда я буду уверена, что справлюсь со всеми трудностями и приму правильное решение. Потому что рядом будет мой отец, и он всегда придет на помощь… мне и моему жениху.
Голос у Трейси задрожал, а глаза заблестели от слез.
— Ты просил говорить тебе все, и я говорю, чего жду сейчас от своего отца.
Карлос обнял Трейси за талию. Рэнд встал. Это та самая девочка, которую они с Джой когда-то привезли из роддома. Невероятно. Вдруг всем сердцем он захотел повернуть время вспять. Исправить все глупости, загладить вину перед дочерью за все эти годы. Заново пережить минуты, когда Трейси сделала первые шаги, пошла в первый класс, отправилась на свой первый матч по софтболу, сдала первый экзамен. Снова прочитать ей на ночь сказку и купить сахарной ваты. Как он хотел искупить все свои промахи, начать все сначала.
И тут, как и в ту ночь в «Рамат-Рахель», его осенило. И эту мысль, казалось, внушил сам Господь Бог. «Сделай это сейчас. Прямо сейчас».
Рэнд подошел к Трейси и Карлосу. Одной рукой взял за плечо дочь, другой — Карлоса и пристально посмотрел Трейси в глаза.
— Ты уверена, что это именно то, чего ты от меня ждешь?
Трейси кивнула. Она улыбалась, а по щекам текли слезы.
— Ты уверена, что это именно тот человек, за которого ты хочешь выйти замуж? — спросил Рэнд, чувствуя, как у него зачесались глаза.
Трейси, не вытирая счастливых слез, кивнула.
Рэнд повернулся к Карлосу.
— Сможешь ли ты позаботиться о моей дочери намного лучше, чем делал это я? Будешь ли ты мужчиной, которого она заслуживает?
— Она заслуживает большего, чем я могу ей дать, но я отдам ей все, что у меня есть. — Голос Карлоса звенел от волнения.
«Да, — подумал Рэнд. — Встаешь утром и никогда не знаешь, что принесет тебе грядущий день. Печаль или радость, боль или исцеление, вину или спасение, сожаление или надежду».
Откуда уж ему было знать, что принесет именно этот день…
Рэнд до последнего момента не был уверен, что у него получится сделать это как надо, но все получилось. Он обнял обоих, дочь и будущего зятя. Перевел дыхание, чтобы справиться с эмоциями.
— Хорошо. Вот вам мое благословение.
118
31 год от P. X.
Иерусалим, Верхний город
Малх терпеливо ждал, когда первосвященник наконец откашляется.
— Надеюсь, я поправлюсь. — Каиафа горько усмехнулся.
Он хотел было непринужденно рассмеяться, но не смог побороть очередной приступ кашля. Наконец первосвященник протянул слуге тоненький свиток в кожаном чехле.
Малх ухватился за свиток, но первосвященник еще не выпустил его из рук. Так они и держались — каждый за свой край.
— Тебе надо быть очень осторожным. Это не должен увидеть никто, кроме Никодима. Ты понял?
— Да.
По лицу слуги Каиафа видел, что Малх все понимает.
— Дождись ответа и немедленно принеси его мне. Только мне и никому другому. Ты понял?
— Да.
— Иди.
Каиафа выпустил свиток. Малх спрятал его в складках туники.
Каиафа со стоном откинулся на ложе. Он не вставал с постели уже несколько дней. Прежде чем закрыть глаза, он заметил жену, дочь Анны, которая с нескрываемым интересом следила за ним из окна.
ЭПИЛОГ[67]
37 год от P. X.
Иерусалим, Енномова долина
Малх подождал, пока женщины, жены Теофила и Матфея, младших сыновей Анны, закончат обряд перезахоронения, который уже больше столетия совершали евреи в Иерусалиме и его окрестностях. Через год после похорон (а этого времени было достаточно, чтобы плоть истлела) гробницу вскрывали и кости покойного складывали в оссуарий, а погребальную нишу в стене мог занять гроб с другим покойником.
Они молча стояли в богато украшенной фамильной гробнице, которой суждено было стать последним пристанищем для всех членов семьи Анны, включая зятьев и невесток. Женщины размотали саван, открыв останки Каиафы, отерли кости и стали одну за другой складывать их в оссуарий, начав с костей ног и в последнюю очередь опустив в оссуарий череп первосвященника.