Шествие замыкал бой Селим, навьюченный походной флягой, ящиком с табаком и прочими предметами обихода его господина.
Так они шли уже в течение трех недель по степи от Найроби до этих мест. Случайные съемки и обработка пластинок подготовили и обучили людей, от ловкости и надежности которых зависел в значительной степени успех экспедиции. Здесь, наконец, они должны были раскинуть постоянный лагерь, из которого предполагалось систематически уходить на поиски зверей, фотографировать и охотиться за ними.
Один из мазаи поднял руку.
— Вода за этим холмом, бана. Там прекрасное место для лагеря.
— Я давно это видел, голубчик, — вот этим! — сказал Вермон и, подмигивая, протянул ему бинокль. Мазаи отпрянул и, как бы защищаясь, расставил пальцы. Эта штука была, наверное, орудием колдовства!
Они поднялись на холм. Черные тут же опустились в расщелину и стали откапывать воду. Европеец сел между термитовыми постройками, наблюдая, как большой огненный шар погружается за горизонт. С шумом подходил караван, во главе которого шли четыре аскари. В день отхода из Найроби, к большому неудовольствию носильщиков, среди каравана появилось восемь таких погонщиков.
Ускоренным шагом, крича и горланя, люди стремились под тень деревьев. Они были рады избавиться на некоторое время от тяжелой ноши, в течение двадцати дней давившей их головы. Здесь стояли шум и гам, как под вечер в загоне для скота. Одни выравнивали и расчищали площадку, другие носили дрова, воду и траву для ночлега. Аскари, чьи товарищи пришли напоследок с отставшими, раскинули две спальные палатки для белых и одну большую рабочую палатку. Начальники раздавали пищу, повар перебирал жестяную посуду и бранился со своими помощниками; оба верховых осла оглашали тишину ночи своим отвратительным дуэтом.
Но страх помешал им допеть мелодию. Внезапно из черной расщелины под ними раздался другой голос. Отрывочное, глухое и хриплое ворчание выросло в мощный рев, который потряс воздух и, повторенный многоголосым эхо пропасти, разнесся далеко по степи. И со всех сторон отвечали ему такие же, исполненные дикой силы, звуки. Вся ночная даль вокруг содрогалась от рева львов. Подобно грому возносилась эта ночная песнь к звездному небу, разносилась по пустыне и постепенно переходила в отдаленный жуткий рокот.
Лагерь мгновенно погрузился в тишину. Черные теснее прижались друг к другу, только время от времени раздавался их почтительный шепот. Стали раздувать огни, и в самых отдаленных углах запылали новые костры.
— Нини? Вана симба вамезема ямбо ту! (Что такое? Господа львы приветствуют нас!) — сказал Вермон, куривший перед своей палаткой.
Его спокойный голос неожиданно громко прозвучал в наступившей тишине. Но на этот раз угодливый смех людей по поводу шутки хозяина звучал не совсем весело.
В ближайшие дни разбивали лагерь. Вермон приказал сделать терновую загородку для защиты от хищных зверей, построить хижины для людей и большое открытое помещение для обработки и сушки шкур и рогов; кроме того, в русле реки были выкопаны колодцы.
Тогда началось его настоящее дело — охота на зверей. Охота с оружием была, пожалуй, не самая трудная. Куда утомительнее и опаснее была охота с камерой. Задача при этом состояла в том, чтобы незаметно подкрасться к зверям на расстоянии нескольких метров (как это необходимо для фотографического снимка). Для того чтобы получить хороший снимок пары жираф, страусов или стада редких антилоп, им часто приходилось совершать громадные переходы по раскаленной пустыне, идя по следам зверей в ожидании того, что легконогая дичь рано или поздно должна остановиться. Затем они часами ползали по земле, продвигаясь дюйм за дюймом, и все же зачастую случалось, что боязливые и чуткие звери в последний момент замечали их и исчезали в клубах пыли. Приходилось снова начинать поход, нередко продолжавшийся дни и ночи, чтобы подкрасться и произвести удачный снимок. А иногда недостаток воды или полное истощение вынуждало их отказываться от погони, продолжавшейся на протяжении многих километров. Начинался долгий-долгий обратный путь под палящими лучами солнца, и ночевки в безводной и бесплодной пустыне под рев диких зверей.
Охота за снимками на такого рода зверей требовала от Хатако затраты только физических сил, и его словно из стали выкованное тело было великолепно приспособлено для такой работы. Но были случаи, когда от него требовалось большее…
Когда они однажды преследовали антилоп, проводник племени вандероббо встретил двух охотящихся соплеменников. Он долго с ними разговаривал, затем доложил на своем ломаном кизуахели: «Бана, там, на расстоянии полусолнца, есть симба-муж (лев), симба-жена и три маленьких. Живут в большие камни. Каждый день солнце там, — он указал на восточное небо на высоте человеческого роста над горизонтом, — все симба выходят, и маленькие делают так, — он стал кататься по земле и, играя, хватать кусты, — а большие смотрят. Хорошо сделать картину. Бакшиш?»
Вермон улыбнулся.
— Понятно. Львиное семейство можно застать в девять часов утра на расстоянии шести часов ходьбы. Хорошо. Ты получишь свой бакшиш. Но прежде эти черномазые должны меня туда проводить. Скажи им это! Сам же ты пойдешь в лагерь и отдашь другому бана письмо. Потом ты приведешь его и еще трех людей с водой к львам. Мы же пойдем прямо туда и будем вас ждать. Ты понял?
Вандероббо кивнул головой и заговорил со своими соплеменниками. Затем он вставил записку в расщепленный конец ветки и направился на восток. Остальные последовали за дикарями на юго-запад, глубже в степь.
Вскоре после захода солнца они пришли к подножию цепи плоских каменистых холмов. Проводники указали на груду скалистых обломков в красном солнечном освещении, которые подобно руинам старого замка смотрели с высоты холма. Дикари знаками объяснили, что здесь нужно остановиться, и сами вошли в ущелье, которое образовалось во время дождей в склоне холма. Подобно охотящимся леопардам, опустив носы почти к самой земле, они исследовали песчаную почву, усеянную многочисленными отпечатками громадных львиных лап. Несколькими словами по-мазайски, но еще яснее посредством своей выразительной жестикуляции они объяснили, что один из симб на закате солнца отправился на охоту, другой же остался при детенышах.
Вермон быстро ответил:
— Мы будем за тем холмом. Вы оба останетесь здесь ждать других. Завтра придет бана-симба с мясом. За едой они менее бдительны, и мы незаметно поднимемся к ним.
Все шло прекрасно. Врач и носильщики пришли к полуночи, и при первых лучах солнца все двинулись по склону холма. Совсем свежий след вел вверх по песку ущелья. Чужие вандероббо, мазаи и носильщики остались внизу. С винтовкой в руке Вермон шел впереди. За ним следом Хатако — он нес большое ружье и штатив. Далее шел вандероббо, нагруженный камерой. Затем шел Риддер, врач, и его маленький бой, мальчик десяти лет, неизменно смеющееся лицо которого не потеряло и сейчас своего беззаботного шельмоватого выражения.