места.
— А зря. Пугаться-то и не надо.
Федя сделал движение, как будто собираясь вспрыгнуть на подоконник. Анюта вскрикнула:
— Ай!
Федя расхохотался.
— Визит вежливости окончен. Стороны прощаются и заверяют друг друга… — внезапно он оборвал себя и произнес тихо, сквозь зубы: — Слушайте… если можете, если вам не противно до отвращения… пустите меня! Даю вам слово… — Анюта качнула головой, и он повторил тверже и с еще большей убедительностью: — Даю слово, что не трону вас пальцем. Мне сейчас плохо. Если не пустите, я расшибусь на этом драндулете о телеграфный столб или прыгну на нем с обрыва!
Анюта неуверенно отошла в глубину комнаты, и Федя перевалился через подоконник. Она зажгла второй свет.
— Как там в этой сказочке: пустил козленок волка, а волк-то его и… Смеюсь! Шутка! — ухмыльнулся Федя.
— А я и не испугалась, — сказала Анюта.
— Да-а? — протянул он с подчеркнутым уважением. — Тогда, может быть, и чаю согреете?
— А чай еще горячий. Садитесь.
— Задобрить хотите?
— Зачем? Вы и так добрый… Просто хочу угостить вас. Чай у нас с вишневой корой.
— Это как же?
— А вот попробуйте.
Они по глотку отхлебывали чай и не отрываясь смотрели друг на друга. Первым не выдержал Федя:
— Сдаюсь. Не могу, когда долго смотрят в глаза.
— А я — пожалуйста. В детстве могла любого переглядеть. А вообще-то я… гений, — прошептала Анюта. — Честное слово. Только никому не рассказывайте.
Федя значительно поднял брови.
— Вы сочиняете? Драмы, симфонии?
— Нет, я просто гений. Вот смотрите, — Анюта медленно перевела взгляд на пустой стакан, в котором вдруг сама собой звякнула ложка.
Федя был поражен.
— Это что… вы?!
— Я это недавно в себе открыла, хотя еще в школе был случай… Однажды сижу за партой и думаю: «Сейчас откроется дверь, войдет наш завуч и скажет, что в космос запустили человека». Так оно и вышло. Это был Гагарин.
Ложка снова звякнула под взглядом Анюты. Федя захохотал и тут же зябко поежился.
— Потрясающе! Так вы гипнотизерша! Я вас начинаю бояться. А что вы еще можете?
— Так… чувствую, когда мне лгут.
— Значит, вас нельзя обмануть?
— Никогда.
— Проверим. У меня в кармане пачка сигарет. Правда это или неправда?
— Правда.
— Я женат, и у меня двое детей. Мальчик и девочка. Правда?
Анюта усмехнулась.
— Да, вы женаты, но детей у вас нет.
Федя жестом изобразил высшую степень восторга.
— Вот видите. Уж лучше вы меня не обманывайте, — Анюта улыбнулась, обращая все в шутку.
Федя чопорно поднялся со стула.
— Спасибо за чай. Не буду, так сказать, злоупотреблять вашим гостеприимством.
Он попробовал поднять дверной крюк, но крюк не поддавался.
— Я сама. Тут надо секрет знать…
Анюта потянула на себя дверь и выбила крюк из петли. Он с лязгом упал, и дверь распахнулась в темноту.
Сразу стало неуютно.
— Что ж, пора седлать драндулет, — сказал Федя.
Анюта, прижавшись спиной к дверному косяку, смотрела в небо.
— Звезды какие…
Федя неохотно поднял голову, и в это время Анюта быстро поцеловала его и столкнула со ступенек крыльца.
— Постой! — Федя бросился за ней, но Анюта захлопнула дверь.
— Не барабань!
— Открой на секунду!
— Тебе пора ехать. Иди. Только с обрыва не прыгай, — из-за двери сказала Анюта.
Потоптавшись возле крыльца, Федя вскочил на велосипедик. Анюта видела, как в темноте засветилась круглая фара, велосипедик запрыгал по кочкам и завилял из стороны в сторону.
IV
Алена Колпакова легко сходилась с людьми, была на первых ролях в компаниях, и ей казалось, что естественным продолжением ее успехов в общении должны быть успехи в любви. Алена с детства ждала романов, и все вокруг считали, что уж у нее-то их было множество, на самом же деле по-настоящему не было ни одного. Наедине с нравившимся ей человеком она терялась и не могла выдавить из себя ни слова. Это происходило не от застенчивости — застенчивой ее никто не видел, — просто Алена не представляла, о чем говорят в таких случаях. В глубине души она не верила, что можно любить д р у г о г о человека. Не переоценивая своих достоинств, она рассуждала так: «Какой бы я ни была, я себе ближе, чем кто-либо». Другие могли быть лучше, умнее, талантливее ее, и она охотно признавала это, но это не значило, что на них распространялась ее любовь. Само сознание, что это не она, а они, делало все с ними связанное как бы второстепенным и незначительным.
Если в магазине ей попадалась красивая вещь — юбка или кофточка, — Алена машинально хватала свой размер, и лишь когда в очереди не слишком толкались, а в кошельке оставались деньги, брала кофточку и для матери. Все это вошло в привычку, и Алена была уверена, что и в любви она сможет вести себя так же, как и в охоте за кофточками. Но она ошиблась и, познакомившись с Никитой, с особой безнадежностью вдруг ощутила, что ей, может быть, и не дано любить, что она лишена этого дара, как некоторые бывают лишены музыкального слуха или способности различать цвета. Она смутно чувствовала, что не любит Никиту, но именно это заставляло ее не отпускать его от себя.
Примчавшись с дачи в Москву, Алена позвонила Никите, но его не было дома, и она стала бесцельно слоняться по комнатам. Квартиру законсервировали на лето: занавески были плотно задвинуты, в холодильнике пусто и даже помойное ведро перевернуто вверх дном. На диване лежала гора подарков, полученных дедом к юбилею, и Алена принялась их перебирать, взяла чернильный прибор, подстаканник и настольную безделушку в виде летящего спутника. «Тоже мне подарочек…» — подумала она; с телефоном на коленях забралась в кресло и снова набрала номер.
— Алло! Можно Никиту?
— Сейчас, — ответили ей, и от неожиданности Алена сразу забыла все то серьезное и важное, с чего собиралась начать разговор.
Никита взял трубку:
— У телефона…
— Это я, — произнесла она голосом человека, сознающего, что его звонок не может не быть желанным и приятным, но из скромности скрывающего это.
— А, здравствуй. Как дела?
— Прекрасно! Сплошная безнадега! — нарочито весело сказала она, предоставляя ему самому решать, верить ли смыслу ее слов или интонации голоса.
Ему было проще поверить голосу.
— Я тоже корплю над учебниками.
— Молодец! Что сдаешь?
— Политэк, специальность…
— У нас на зачетах режут по-страшному. Особенно если преподаватель со стороны.
— Ничего, командовать парадом буду я.
— Может быть, встретимся?
Он сразу пожалел о своей поспешности.
— Знаешь, старуха, некогда…
— Что ж, ты совсем из дома не выходишь? А я перед этим звонила, и мне сказали, что тебя нет. Значит,