что и подсознательных подходов не осталось. Что-то, что мучило. Обычно не все так плохо, конечно… Итак, у вас было две фуги с момента госпитализации – вы в курсе? Я спрашивала вашего мужа о них, и он сказал, что в последнее время они участились. Стали более обыденным явлением.
Она наклоняется ко мне, держа руки зажатыми под мышками, словно обнимая себя.
– Я не люблю вторгаться туда, где меня не ждут, но, судя по всему, вам требуется серьезная помощь. Похоже, у вас была плохая реакция на подавляющие препараты, которые давали в клинике, и, хотя я не могу быть уверена без детального обследования, есть риск, что вы столкнетесь с неким кризисом. Я не хочу преувеличивать, но в худшем случае вы можете потерять… все, что делает вас собой. Например, если это аутоиммунная реакция – согласно вашему досье, у вас имеется интеллектуальный апгрейд системы комплимента [20], а порой байесовские индикаторы начинают палить не по тем целям, – то может выработаться полная антероградная амнезия и неспособность к созданию каких-либо новых мнемоструктур. Или все дело в недобросовестном предыдущем исправлении воспоминаний, которое и вызывает фуги когнитивного диссонанса. Это должно пройти само, хотя процесс «прохождения» доставит вам много неприятных минут. Но я не могу сказать наверняка, чего сто́ит ждать – уже не говоря о том, чтобы назначать лечение, – если вы не признаете, что у вас имеется проблема.
– Ох. – Мне требуется время, чтобы переварить это, но Хант удивительно терпелива со мной и ждет, пока я все обдумаю. Будь обстоятельства иными, я была бы готова биться об заклад, что эта женщина взаправду не безразлична к моей участи. – Проблема, – эхом повторяю я, и волна озноба вновь приколачивает меня к простыням.
– Кстати, о проблемах… – Хант поднимает свой кадуцей. – Сейчас будет немножко больно. Но недолго. Быть съеденным заживо чумой механоидов – гораздо больнее. – Она спокойно улыбается, кладя кадуцей мне на плечо, и я вздрагиваю, когда змеи оживают и кусают меня. – Потребуется время, чтобы победить инфекцию, и есть риск, что она успеет адаптироваться и победить робофагов, поэтому я собираюсь оставить вас здесь на ночь – для наблюдения. Надеюсь, завтра вы будете достаточно здоровы, чтобы отправиться домой. Я выпишу вам недельный отпуск для восстановления сил. А пока подумайте о том, что я сказала касательно ваших проблем с памятью. Мы еще поговорим об этом утром, на обходе.
Змеи отпускают меня и снова обвиваются вокруг жезла, когда Хант встает.
– Спокойного сна! – желает она мне и уходит.
* * *
Разумеется, ни о каком спокойном сне и мечтать не приходится.
Сначала я провожу неопределенное время, дрожа от холодного озноба и время от времени забывая дышать, пока какой-то примитивный рефлекс не понукает меня втягивать воздух большими хриплыми глотками. О сне не может быть и речи, когда ты боишься, что перестанешь дышать, поэтому я довожу себя до крайнего ужаса, прокручивая в уме события прошедшего дня. Огромные артериальные потоки крови выступают как призраки на стене – тени моей вины за убийство Фиоре. Но он даже не знает, что я его убила! Неужели все это было галлюцинацией? Очевидно, что безумное карабканье вверх по шахте на пределе возможностей всяко реально, раз Фиоре и Хант знают о нем. Если, конечно, мне они сами не привиделись – это тоже нельзя списывать со счетов. Я борюсь с неизвестной инфекцией и с неясным невротическим кризисом одновременно. Разве не проще предположить, что я просто не в своем уме?
Свет в палате потускнел, и проблеск неба, который я вижу через окна, становится более фиолетовым, испещренным пылающими точечками люминесценции, которые странно блестят, будто преломляются в глубокой луже воды. Может, им невдомек, что я знаю о Короле в Желтом и ассемблере в подвале библиотеки. Просто кажется, что у меня нервный срыв. Диссоциативная фуга – разве не так это называли древние? Я ведь не просто вспоминаю фрагменты плохо подавленных воспоминаний, но придумываю ложную память, латаю рваное полотно наугад, ошибаясь и домысливая. Может, моя память о бытности человеком-танком, работавшим на каких-то там Кошек, произошла из какой-нибудь… скажем, игры, в которую я когда-то играла? Из многопользовательской захватывающей игры с открытым миром, крутым сюжетом и высокой степенью погружения. Не припомню, чтобы была геймершей, но, пожелай я избавиться от зависимости, разве не могла для этого прибегнуть к услугам врачей, редактирующих память?
Я понимаю, что не просто не у кого справиться обо всем этом. Если окажется, что Сэм никогда не слышал о Кошках Лайнбарджера, это вовсе не значит, что они не существовали – все здесь прошли правку памяти! Я бы хихикнула, не будь мое горло таким сухим и воспаленным. Наверное, я просто дурная библиотекарша Рив – наплодила целую свиту фантомов-небылиц, чтобы жизнь стала чуточку интереснее, а они теперь преследуют меня по коридорам разума. Был ли тот парень, гнавшийся за мной по коридорам Невидимой Республики, настоящим? А как насчет сумасшедшей сучки с мечом, вызвавшей меня на дуэль? Я убегала от врагов, которых на самом деле никогда не видела – разве что мельком, краем глаза. Я словно жертва слепоты, странной неврологической травмы, которая оставляет своих жертв незрячими, но способными воспринимать события в своем поле зрения путем угадывания. Может, я агент разведки, пытающийся выследить опасных врагов… или просто грустная больная женщина, которая привыкла подменять реальность игрой и теперь расплачивается за это.
Я лежу без сна в сумерках и в конце концов понимаю, что дрожь прошла. У меня все болит, я слаба, но этого и следовало ждать после долгого подъема. И пока я лежу там – начинаю улавливать очень тихие, фоновые звуки в палате. Белый шум от кондиционера, тиканье часов, тихие рыдания… рыдания?
Я сажусь прямо, простыня и одеяло соскальзывают с меня. Мысли перемешиваются с чувством страха и сверхъестественным осознанием облегчения. Я действительно спасла Касс. Если Касс лежит здесь, то все, что я помню о ней, произошло на самом деле. Это не значит, что и остальное реально. Но если хотя бы это имело место быть, Касс должна…
Я подтягиваю одеяло и хватаюсь за него как испуганный ребенок. Не могу справиться. Мне хочется пососать свой большой палец. Я не готова к такому. Вспоминаю слова Хант: как только в физическом плане ей станет лучше – спрошу, какую личность она хочет взять. Они почти утешают меня, дают какую-никакую надежду. Может, хотя бы эта Хант вернет мои сползающие в небыль мозги на место? Было бы странно, не имейся у здешней управы под рукой полноценного хирурга-храмовника, ведь он – идеальное средство профилактики небольших этических затруднений, от каких может пострадать всякое экспериментальное государство… А еще он очень кстати, когда нужно прочищать мозги засланным