Тем временем комиссар 8-й армии забил тревогу. Во время «наступления Керенского» наибольшего успеха добился именно 12-й корпус Черемисова. Казалось, на горизонте восходит новая военная звезда; тем более что этот человек полностью принял революцию. Комиссар заявлял, что «ситуацию могут спасти только такие люди, как генерал Черемисов». Филоненко ответил, что в таком случае Корнилов может подать в отставку, но это не произвело никакого впечатления на комиссара армии, которой Корнилов командовал до Черемисова; из этих двоих комиссар предпочитал последнего.
Конфликт между Керенским и Корниловым должен был чем-то закончиться. Разыгралась комедия. Двадцать четвертого числа Корнилов вступил в должность главнокомандующего. На следующий день в штаб-квартиру Юго-западного фронта прибыл Черемисов. Не успев выйти из поезда, генерал получил телеграмму Керенского, освобождавшую его от должности командующего фронтом и отзывавшую «в распоряжение Временного правительства»; иными словами, Черемисов лишился не только армии, которую спас в решающий момент, но и корпуса, с которым добился блестящей победы.
С того момента его мнение о Керенском было непоколебимым. Во время большевистского переворота Черемисов, к тому времени командовавший Северным фронтом, не ударил палец о палец, чтобы спасти беспомощное правительство Керенского.
Теперь Керенский и Корнилов столкнулись лицом к лицу.
Керенский еще не раскусил Корнилова. Он видел лишь его «трудный характер», но не наличие четкого плана и решительной политики. Вызывающее поведение Корнилова стало сигналом для его сторонников и союзников. Главный комитет Союза офицеров ставки публично заявил, что если он не сумеет выполнить корниловскую «программу из девяти пунктов» – единственное, что может спасти армию, – то члены Временного правительства «ответят за это своими головами». Вокруг кандидата в диктаторы начали группироваться реальные силы, впервые давшие себя знать за все время революции и возникшие как из-под земли.
Во время «медового месяца» революции все защитники царского режима словно бесследно испарились. Но в действительности они просто залегли на дно и стали ждать неизбежного раскола в рядах победителей. Первый правительственный кризис и замена цензового правительства коалиционным заставили контрреволюционные силы пробудиться. С начала лета антиправительственные и антисоветские общества и союзы расплодились как грибы после дождя. Из-за незнания конспирации многие из них существовали открыто, замаскировавшись под легальные, однако за фасадом легальности скрывались постепенно сужавшиеся круги подпольщиков, напоминавшие круги дантовского ада. Поскольку в армии были представлены все классы общества, большинство этих организаций стремились привлечь в свои ряды офицеров и собирались действовать, как говорил Милюков, «теми средствами, которые были в распоряжении военных». Однако конкретный план еще не прояснился. Между ними существовало согласие, но не на позитивной платформе (большинству данной публики такое было не по зубам), а на том, что именно нужно остановить и кого конкретно уничтожить. Все сходились на том, что нужно остановить революцию, разогнать Советы, заодно свергнуть Временное правительство, если оно вступится за Советы, а там – «как Бог даст».
Деникин был близок к истине, когда писал:
«Они были готовы к любому повороту событий: большевистской атаке, падению правительства, катастрофе на фронте, поддержке диктатуры, а некоторые и к восстановлению самодержавия; но сначала ни о претенденте на трон, ни о диктаторе речи не шло».
Неугомонный Пуришкевич руководил одной подпольной группой, которая называлась Обществом русской географической карты. Позже, выступая перед большевистским революционным трибуналом, он описывал свое трудное положение:
«Как я мог пытаться восстановить монархический порядок – который, как я глубоко убежден, будет восстановлен, – если у меня даже на примете не было человека, который, по моему мнению, должен был стать монархом? Скажите мне, кто бы мог им стать? Николай II? Женщина, которую я ненавидел больше всех на свете? Больной цесаревич Алексей? Моя трагедия как монархиста состоит в том, что я не вижу никого, кто мог бы привести Россию в тихую заводь».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не найдя подходящей кандидатуры в императорской фамилии, эти люди начали искать в другом месте, мечтать о диктаторе, русском Бонапарте или на худой конец Кавеньяке.
Бонапартизм всегда был демократичнее легитимизма. Он не отвергает революцию, но считает себя ее наследником. В результате некоторые из этих групп и тайных организаций со склонностью к бонапартизму временами мечтали о «бескровном путче» и «законной диктатуре», объявленной Временным правительством или узаконенной задним числом по крайней мере частью этого правительства или его главой. Одним из лучших способов совершения «бескровного путча» казалось навязывание Временному правительству беспощадной борьбы с большевиками, в которой не было бы и намека на уступки революционной демократии и которая заставила бы восстать даже небольшевистские и антибольшевистские партии, входившие в Совет. Логика событий делала борьбу с большевиками борьбой с Советами. Это превратило бы Временное правительство в заложника сил, которые обеспечили ему победу, и волей-неволей заставило бы принять их требование об установлении диктатуры. Диктатура рассматривалась как временная мера, чистилище, ведущее в рай монархии – может быть, конституционной, но все же монархии.
Керенскому идея «диктатуры» должна была импонировать. В.Н. Львов, член одного из его кабинетов, позже говорил: «Он не хотел быть диктатором; что ж, в таком случае мы бы сделали его им сами». Согласно Деникину, «первоначальные смутные надежды и офицеры, и либеральные демократы возлагали на генерала Алексеева». Еще накануне падения царизма Алексеев до смерти напугал Родзянко своей идеей военной диктатуры. «Позже или, возможно, одновременно многие организации делали предложение адмиралу Колчаку во время его пребывания в Петрограде». В частности, Республиканский центр, который принимал активное участие в корниловском движении, «наладил связь с адмиралом». Согласно Новосильцеву, главному конспиратору Союза офицеров ставки, «конфиденциальные переговоры с Колчаком вел также лидер партии кадетов». И тут на авансцену с помощью Савинкова вышел Корнилов. Все дальнейшие поиски тут же прекратились. «Имя» было найдено. Какие силы объединились вокруг него?
Первой свои услуги Корнилову предложила «офицерская организация, созданная по инициативе генерала Крымова на Юго-западном фронте; в нее входили главным образом части 3-го кавалерийского корпуса и киевского гарнизона, полк Конной гвардии, офицерская и техническая школы и т. д.». Эта организация ждала стихийной катастрофы вроде развала фронта. На случай наступления немцев Крымов планировал медленно отступать внутрь страны, ведя арьергардные бои и сохраняя железную дисциплину. Вопрос формы правления для организации Крымова был необыкновенно труден: в нее входило большое число монархистов, поэтому Крымову как лидеру сильно мешало его прошлое организатора заговора против династии. Пришлось принять политику «неоказания предпочтения» ни монархии, ни республике. Крымов поддерживал тесную связь со своим партнером по первому заговору против Николая II Гучковым и был связан с Временным правительством через Терещенко, тоже участника антимонархического заговора.
Второе место принадлежало Главному комитету Союза офицеров ставки. Под разными легальными предлогами он тайно отправлял «надежных» офицеров в Петроград для создания ударной части. Комитет также пытался контролировать формирование добровольческих ударных батальонов в армейских дивизиях и на узловых железнодорожных станциях, но это продолжалось лишь до тех пор, пока Брусилов не утвердил проект полковника Манакина, который позволял Советам прямо участвовать в этом деле. Комитет установил широкие контакты с родственными организациями и буржуазными партиями. Его возглавлял полковник Новосильцев, за спиной которого маячила гораздо более крупная фигура – генерал Алексеев.