Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

— Може пан офіцер поїсть? Зараз галушки будуть гарячі! — с женской простоватой бесцеремонностью воспользовалась паузой в речи гостя симпатичная стройная молодуха с заковыристым чубчиком на гладком лбу. Но Лёха был готов поклясться, что глаза у бабы этой были не такие уж простодушные, да еще впридачу показалось ему, что один из взрослых мужиков чуть заметно, но внятно показал ей коротким кивком, что, дескать, начинай, твой выход. И бабенка тут же вступила. Арбайтсфюрер милостиво кивнул такому рвению и слегка улыбнувшись, ответил:

— Покушайт, Schöne? Schön, aber sehr spät. Не нынтче. Ви есть мне говорийт, что ваш дерьефня есть дать для Побед. Ви есть имейт вода. Я написайт, дас есть техник заправляйт водой. Для панцирваффен. Моторизиренинфантери. Ми имейт здесь пункт питиейная вода. Цистерн доставка.

— Ось чортівня — і колодязі висмокчуть і напаскудив тут своїм бензином — очень тихо, на грани слышимости Лёхи шепнул один полицай другому.

Староста тоже пригорюнился. Но тут напустив на себя достаточно постный вид старого ханжи Середа заявил странное для Лёхи. Но на лету уловленное враз повеселевшими селянами.

- Aber, как есть говорийт у нас в Баварий: «Jedes Tierchen hat sein Plasierchen!». На ваш язик есть «Каждый зверьушка имейт свой маленьикий утовольствий!» Я могай сообщайт, что ви имейт мало вода. Тогда тут размещайт, напиример, пекарнь или дивизионс сапогашильнья. Я так сказайт. Пониматно?

Староста хитро блеснул глазенками, тут же пригорюнился снова, но уже как‑то иначе, актер, конечно староста был неплохой, но сейчас все чувства Лёхи работали на 500% и он засекал мельчайшие нюансы. Вот у старосты сейчас был вид легковушки, попавшей было в топлую грязищу и вдруг нащупавшую колесами под слоем грязи спасительную и знакомую твердую дорогу.

— Так мало воды действительно. А для пекарни бы расстарались, тут родники в лесу есть, мы бы возили сами — включился в беседу усатый Гогун.

— Интересант — bist du doof? — без всякого интереса кивнул Середа и внимательно глянул на старосту.

Явно все трое понимали что‑то такое, что не очень понимал Лёха. Не по глупости не понимал, а просто как‑то тонко звенело у него в голове, свист какой‑то был и окружающее периодически словно начинало колыхаться и пропадать, хотя по голове его не били. Очень неприятное было это впечатление, да и под ложечкой сосало не по–детски. Жрать хотелось совершенно невыразимо, мало не до слез, и потому все свое внимание, менеджер тратил сам на себя, что‑то хреново ему становилось.

Переговоры за столом тем временем закончились и — что странно — вроде как довольными выглядели все договаривающиеся стороны. Староста распорядился и на стол стали укладывать такое, что даже своим видом было аппетитно донельзя. Один из полицаев помладше осторожно притащил и аккуратно поставил бутыль — непривычно здоровую, старомодную какую‑то — с мутной белесой жидкостью. Словно в фильме про белое солнце пустыни. Середа не спеша, словно аптекарь, отстегнул от своей фляги крышку–кружку, чуть–чуть плеснул туда самогонки, не спеша смочил пальцы, растер, понюхал. Достал из кармана коробок спичек, поджег жидкость и та пыхнула синим колючим огнем.

— Для всьего есть выпивайка. Лошатка есть вода пить. Машина — бензин. А меньш — шнапс — как бы поясняя свои действия при переливании из бутыли в металлическую кружечку с проволочными складными ручками самогона, заявил псевдонемец.

— До чего у них, чертей, все складно продумано — и фляга люменевая, а не стеклянная и в сукне для тепла и кружка толковая — удивленно–восхищенно вырвалось у стоящего слева от Лёхи полицая, который аж облизывался при виде самогонки.

— Яа, яа — в Рейх все есть разумно и умно, а не как черес жопа! — уверенно и поучающее ответил арбайтсфюрер, пристегивая крышку обратно на флягу. Потомок уже страдать устал, от аппетитной жратвы рядом на столе скулы сводило. Но держался, глядя на себя со стороны, как на свидании с девушкой. Рядом на столе в тряпицах лежали три шмата сала — два розовых и один сероватый. В деревянной миске лежало что‑то круглое, розоватое. Словно очень большая круглая картошка что‑ли, только соус, в котором клубни эти красовались, был свекольно красным. Пара арбузов странного вида, словно мокрых. Яблоки моченые в тарелке. И хлеб был на столе и лук и чеснок. И пахло все это совершенно очумевающе. Лёха вспомнил, что у профессора Павлова вроде были опыты на собаках и почувствовал себя именно такой собакой, захлебывающейся своей слюной. Если бы не сидела в мозгу вбитая гвоздем мысль о том, что ни одним жестом, ни одной гримасой нельзя себя выдать — кинулся бы жрать в три горла. Но тут глянул на не менее голодного Середу и подивился выдержке напарника. Одновременно он старался слушать, по возможности не показывая, что хоть что‑то понимает из этого волапюка, корявую проповедь своего напарника — вдруг тот скажет что важное. Но Середа пока только «лечил» селян и надо сказать, делал это весьма успешно. Как продавец с опытом, потомок понимал, что вариантов‑то тут ровно один — селяне должны почуять свою выгоду. И тут либо у них что‑то пока не отберут, либо чем‑то не напрягут, либо что‑то дадут. И сейчас артиллеристу требовалось оплести собравшихся мужиков. И он оплетал, делая это так непринужденно, словно и впрямь был немцем. При этом ему удавалось соблюсти при легком оттенке дружелюбной панибратскости и явную дистанцию, которую он четко держал, не давая забыть селянам, что он — тут главный.

— Ньет, картопель не есть нужн! Ми есть иметь сами. Ви иметь кольбас? — тем временем заявил артиллерист. Вел он себя, словно разборчивая невеста или как придирчивый клиент в ресторане. Колбасы в деревне почему‑то не оказалось, а может и не хотели селяне ее продавать, но других закусок набралось немало.

Отобранное им тут же заматывалось в тряпочки, а так как получалось довольно прилично, потому как — это сообразил многоопытный усатый начальник — соображает немец на праздничный стол, где будет с десяток едоков, то вскоре встал вопрос — а куда класть. Тут староста обратил свое внимание на стоящего ненужной мебелью бандита Семёнова.

— Ми зараз мішок на цього москаля навіси, нехай хоч якась користь від нього буде — радостно сказал бородатый Гогун.

- І утекти йому буде важче. В смысле удрать сложнее — поддержал и усатый.

— А вот хрен вам, сволочи! — огрызнулся Семёнов.

— Ты паря нас тут не сволочи. Мешок все равно поташищь, только уже без зубов оставшись. Это мы враз, да, хлопцы? Ну, так как прикладом по харе твой приложить еще разик? — спросил, усмехаясь, высокий конвоир.

Дояр не стал ввязываться в брань, прижух. Получать лишний раз прикладом по лицу было явно излишне.

А Лёха, после секундного напряжения вдруг ощутил наплыв мгновенной мутоты, вроде как затошнило, голова пошла кругом…

Некоторое время он не мог понять, где находится. Увидел, словно в тумане странно нависающее над ним встревоженное лицо Середы, захлопал глазами. Непонятно, где находился артиллерист, как‑то непривычно все вокруг было.

- Kamarad, passiert was? Wieder Angriff auf die afrikanische Krankheit? Nun, nun, ich werde Ihnen helfen — торопливо и заботливо говорил арбайтсфюрер.

Лёха с колоссальным трудом ухватил зубами чуть не вылетевшую фразу типа «где я и что случилось?» выдав вместо нее нечто невразумительное. Середа помог сесть. Потом — встать. Подал винтовку и менеджер схватился за нее и оперся, стоять было трудно. Селяне с интересом смотрели за всем этим.

— Он есть воевайт в Африка. Болейт болезнь малариа. Немедленн давайт теплый вестчь. Тулупен. Schafspelz! Он есть сейчас мерзнуть.

Староста как‑то замешкался, но высокий конвоир — он вообще был шустрым парнем, тут же куда‑то делся и вернулся очень скоро — действительно таща очень сильно потрепанный и поношенный овчинный кожух. Накинул Лёхе его на плечи.

Середа внимательно посмотрел на потомка. Поморщился.

— Давайт собирайт провизий. Грузит на этот бандит. Мы есть пойти нога цум шоссе, цу фус геен, там нас подбирить наш автоколонн — тут Середа глянул мельком на трофейные часы. Подумал, как бы прикидывая что‑то, пошевелил губами.

— Велосипейтен оставлять вам тут. Вы есть обеспичайт их сохраненност! Чтобы есть ни–ни! Ни гайк, ни винт! — и артиллерист строго погрозил пальцем. Потом продолжил:

— И мне есть нужн един сопровождайтен. Мит гевер, оружейный. Конвой для этот бандит. Мой камарад очень есть кароши маркшейдер, это по ваш — землемерятель. Но сейчас эр ист кранк, мне есть надо усилитель. За провизий я есть дать золь. Немного. Могу дать спичкен, пшепалиць. Это есть мног. Завтра или после — подвезем ваш полицай на шоссе цурюк. Он знать, куда ехай с телег за золь. И сказайт — скольк провизий истчо давайт. Мы есть свежий провизий карашо! Ви мне понимайт?

Селяне явно поняли все наилучшим образом. С уважением и оценивающе поглядели на бледного, как поганка Лёху, оказавшегося внезапно не просто тыловой глистой, а на самом деле — землемером, фигурой, к которой в деревнях всегда относились с глубочайшим почтением и всегда старались задобрить. Артиллерист тем временем занялся важным делом — отбором харчей. Менеджер даже и смотреть не стал в ту сторону, не ровен час опять сознание потеряет, перебор выйдет. Впрочем, ему вежливо поднесли табурет, на который он и уселся с немалым облегчением. Тупо и с удивлением смотрел за странными, но явно привычными действиями пары полицаев, которые взяли мешок, сунули в нижние углы по картофелине и затянули веревкой, так что картошины не давали петлям соскользнуть. В новый мешок по указке (старый, не такой чистый, тут же отставили в сторону) стали грузить харчи, Середа только покрикивал. Лёха диву давался, откуда у неугомонного артиллериста столько сил берется и как он сдерживается, чтобы не слопать хоть что‑нибудь из того, что им тут понатаскали. Он же за столом сидел, вся еда у него лежала прямо под носом. И пахла! Сам потомок обессилел настолько, что впору было бы предположить и впрямь наличие малярии или еще какой липучей напасти.