Десятью минутами позже Кандида начала закрывать собеседование. Бартон, возвеличенный в собственных глазах, сделал роковую ошибку, не задав ни одного вопроса ни о работе, ни о «Стейнберг Рот».
— Ну, Ричард, если у вас нет вопросов… я думаю, что мы можем на этом расстаться, — с сияющей улыбкой сказала Кандида. — Тем не менее, может быть, у вас есть что-то еще, Тедди?
— Всего лишь пара вопросов. Вы упоминали своих клиентов, Ричард. Можете вы дать мне список пяти ваших лучших фирм и фамилии отдельных фондовых менеджеров, с которыми вы ведете ежедневные дела?
Звуки, которые издал Бартон, трудно было определить как слова — это было нечто наподобие смертных мук свиньи, которую избивают палкой. Кандида пожала ему руку и указала на дверь. Вернувшись в офис, она высказалась в манере ведущего конкурс песни на Евровидении:
— А теперь оценки из Лондона. Londres[27]?
— Ici Londres[28], — сказала Тедди.
— Les points la Norvege[29]?
— La Norvege… nil points[30].
— Nil points, — подтвердила Кандида с улыбкой.
Пока Ричард Бартон возвращался в свой офис, самодовольный и уверенный, что он на пути к получению от «Стейнберга» предложения на главную должность, некоторые из его возможных сослуживцев были в менее счастливом настроении. Секунды спустя после объявления драматического подъема курса шведской валюты, вспыхнувшего на экранах во всем мире, Норман Белл уже вбегал в кабинет Майка, вне себя от ужаса.
Майк позволил ему немного пошуметь. Он был полностью обессилен, но спас положение ценой двух самых нервных и напряженных часов в своей торговой карьере. Он протянул Норману пачку документов о заключении торговых сделок. В каждом были данные о покупке шведской кроны и время сделки, нацарапанное неразборчивым почерком Майка, в диапазоне от пяти тридцати пяти до семи тридцати по лондонскому времени.
— Майк, негодяй! Ты закрыл всю позицию? — Норман с облегчением опустился в кресло рядом с Майком.
— Не совсем — к моменту открытия рынка осталось купить еще пять миллионов кроны. Я не успел, и мы получим за это головомойку.
— Мы спустились до пяти миллионов? С четырех миллиардов прошлым вечером? Как ты ухитрился это сделать, Майк? Как ты узнал, что произойдет?
Майк молча взглянул на него, и Норман прочел ответ в его глазах. Если тот спас катастрофическую позицию, пользуясь личной информацией — это не касается никого, кроме самого Майка.
— Не отвечай на этот вопрос. Я ничего не хочу знать, — поспешно сказал Норман. — Ты просто чудо, Мичинелли. Просто чудо.
Майк с боссом молча сидели вместе, оцепенев от мысли, как близки они были к катастрофе. К несчастью, никто не поблагодарит их за потерю трех миллионов фунтов вместо тридцати. Таково было неписаное правило торговли — никто не заслуживает похвалы за то, что спасся от огромных потерь. Заслуживает похвалы только тот, кто принес огромные прибыли.
— Что ты собираешься делать теперь, Майк? — тихо спросил Норман.
— Делать? Во-первых, я собираюсь избавиться от стерлинга. Во-вторых, я собираюсь просидеть здесь до двенадцати часов и искурить пачку сигарет, чтобы заглушить всю эту нервотрепку. А затем я собираюсь пойти в «Эль Винос» и напиться там до бесчувствия. Тебя это устраивает?
— Займи мне место, Майк. И положи подстилку.
Пол Драйвер был разочарован отказом Кристиана Клемент-Гранкура от предложения, но держался сдержанно.
— Ладно, Тедди. Что-то мы выигрываем, что-то мы теряем. Это не разобьет мое сердце.
«Ну, если это не разобьет ваше сердце, — сказала себе Тедди, — то тем более не разобьет мое».
— Значит, нам нужно сделать следующий выбор, — продолжал Пол. — Если Делавинь не согласен, а Клемент-Гранкур выбыл, у нас остаются немец, Пит-Риверс и американская девица, так?
— Трудно назвать Эстер Левинсон девицей, — сухо сказала Тедди.
— О'кей, Тедди, не обижайтесь. Американская женщина.
— Благодарю.
— Это нелегкий выбор. Мне нравится Том, но что-то подсказывает мне, что когда наступит время отчаливать, он не захочет оставить «Стейнберг». Он пошел к ним, чтобы работать в надежных условиях, а мы, несмотря на хорошие перспективы, пока еще относительно новая и непроверенная компания. Да и нам нужен настоящий человек риска. Я не вполне уверен, что Том подходит нам.
Выслушивая рассуждения Пола, Тедди чертила по странице блокнота, играя в игру, которой не занималась с тех пор, как закончила школу. Она выписала свое имя — «Теодора Винингтон», а под ним печатными буквами написала имя «Джек Делавинь». Тедди вычеркнула сходные буквы в обоих именах, и пересчитала оставшиеся — любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Итак, она обожала Джека. Так как Пол все еще жужжал, она проверила буквы, оставшиеся в имени Джека. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится… ненавидит. Дьявол! Тедди скомкала лист бумаги и начала чертить на новом.
— Итак, у нас есть Конрад, который может пойти на риск, потому что хочет расширить масштабы своей деятельности, и у нас есть Том, который может не пожелать рискнуть.
— И у нас есть Эстер, — напомнила Тедди, заставив себя сосредоточиться на клиенте. — Она — настоящий человек риска, в большей степени, чем остальные двое.
Пол не отвечал.
— Пол? Что вы имеете против Эстер?
— Я ничего не имею против нее… но она американка…
— Да. Я не отрицаю этого, но мы пришли к выводу, что, возможно, это окажется преимуществом. Что еще, Пол?
— Она несколько грубовата в обращении…
— Беквичу и Страковски это понравилось. Они сказали, что в компании неплохо бы иметь побольше нахалов, извините за выражение.
— Конечно, Тедди, но не видите ли вы иронию в том, что Эстер будет тем человеком, который обеспечит нам наличие нахалов?
— Нет, я не вижу в этом никакой иронии. Я считаю, что любая женщина, достигшая того, чего достигла Эстер, причем не идя на серьезные компромиссы, должна иметь немалую долю нахальства! — Тедди почти выплюнула последнее слово. — Послушайте, Пол. В чем у вас здесь настоящая проблема? В том, что она женщина? Или в том, что она еврейка?
— Успокойтесь, Тедди! Не кричите на меня. Дело не в том, что она лично — женщина, дело в общем отношении к женщинам.
Хотя Пол не смотрел на Тедди, она в возмущении закатила глаза. Женщина не могла победить в этой игре. Если бы она была обходительной, послушной и традиционно женственной, про нее сказали бы, что она слишком нерасторопна. Если бы она оказалась грубой, упрямой и непробиваемой, сказали бы, что она слишком бесцеремонна.