вверх на недосягаемую высоту и терялись в вышине, сливаясь со звездным небом. Могучие ветви, причудливо сплетаясь и расплетаясь, образовывали множество развилок, переходов и ярусов, соединенных изящными мостками и витыми лесенками, а сквозь густую колышащуюся листву там и тут пробивался свет — серебристый, мягкий, мерцающий, как отражения далеких звезд. Откуда-то доносилась негромкая музыка и пение — нежное, мелодичное, изобилующее приятными переливами, спокойное и безмятежное, как добрая равнинная река…
Владыка секунду-другую молчал. Стоял, сложив руки на животе и прикрыв глаза — в лице его не дрогнул ни один мускул и фигура была неподвижна, как кладбищенское изваяние, лишь легкий ветерок играл прядью спадающих на плечи гладких молочно-серебристых волос.
— Воспитанник Сарумана? Орк? Что за… странный поступок, Митрандир? Я не ослышался?
— Никоим образом, Келеборн.
— Ну, знаешь… — Келеборн стянул и без того тонкие губы в ниточку. — Курунир всегда был скрытен, с причудами и себе на уме, и потому Галадриэль полагала за лучшее относиться к нему слегка настороженно. Но это, право, уже как-то… слишком!
Гэндальф внимательно изучал дивной красоты тончайшую резьбу на столбике арки и не считал нужным отрываться от этого занятия.
— Ну, меня этот поступок тоже удивил… поначалу. А потом я подумал: да в общем-то, почему бы и нет? Этот орк оказался на попечении Сарумана сущим младенцем и с детства был огражден от влияния родной, орочьей, среды. Курунир пестовал его, учил и воспитывал сообразно собственным целям… он сказал мне, что таким образом хотел провести некое любопытное изыскание, попробовать выяснить, насколько искажена фэа орков и возможно ли её каким-либо образом пробудить и восстановить.
— И ему это удалось?
— Пожалуй, скорее да, чем нет. У Гэджа довольно своеобразные, надо признать, взгляды на жизнь, но, уверяю тебя, он не несет в себе никакого зла. Так уж вышло, что, гм, временно он оказался под моим присмотром, и, приведя его сюда, я не был намерен ни оскорбить вас, ни, тем паче, заставить вас нарушить древний зарок. — Гэндальф добыл из своей котомки и выложил на столик письмо, присланное из Изенгарда. — Вот, прочти. Думаю, послание объяснит тебе, почему я привел Гэджа в Лориэн и был вынужден, даже того не желая, просить твоего гостеприимства.
Эльф молча взял письмо. Волшебник, сложив руки на коленях, спокойно смотрел в лес, в темноту бездонного окоёма, где посверкивали серебристые фонарики: мелодичное пение смолкло, но теперь неподалеку кто-то негромко наигрывал на флейте — и от этих печальных, навевающих светлую грусть нежных звуков сладко дрожало в груди и щемило сердце…
Ознакомившись с содержанием послания, Келеборн бросил его на столик и тоже задумчиво посмотрел в лес. Владыка пребывал в замешательстве и затруднении, которые нисколько не считал нужным скрывать.
— Значит, Саруман должен был приехать в Лориэн несколько дней назад и встретить вас на границе…
— Именно.
— Но он этого не сделал. — Эльф судорожно усмехнулся. — Что ж, ничего удивительного. Вы, волшебники, всегда имеете обыкновение исчезать в самый необходимый момент…
— На то, как правило, бывают веские основания, Келеборн.
— Интересно, какие веские основания нашлись в этот раз у Сарумана?
— Не знаю. Меня его отсутствие тоже настораживает, я ожидал, что к моменту нашего прихода он уже будет пребывать здесь и все тебе объяснит… Но, видимо, что-то задержало его в дороге.
— Почему он тогда не прислал другого письма, объясняющего задержку?
— Вероятно, письмо затерялось…
— Другой причины ты не допускаешь, Гэндальф?
— Какой?
— Такой, что Курунир счел этот свой «опыт» вполне завершенным — и отныне предоставил орка самому себе. С глаз долой — из сердца вон.
— Нелепо так думать, Келеборн. Гэдж много значит для Сарумана, поверь мне…
— Нелепо думать, будто для Сарумана вообще кто-то что-то может значить… для этого любителя «любопытных изысканий»! — сердито перебил эльф. Отвернувшись, он оперся на перила, ограждавшие талан, изо всех сил пытаясь справиться с раздражением и взять себя в руки: поступок Гэндальфа был удивителен, неуместен и вообще как-то… неудобен. Конечно, от старого плута всегда можно было ожидать всего, чего угодно… но не до такой же степени, барлог возьми!
— Кроме Лориэна мне некуда было его вести, Келеборн, — негромко повторил маг за его спиной, — и прости великодушно, если я чем-то тебя невольно оскорбил или задел. Гэдж не свиреп, не злобен и не опасен — его воспитывали не как орка…
— Его воспитывал Саруман! — с досадой откликнулся Келеборн. — И я, признаться, не думаю, что это намного лучше… Курунир слишком часто в последнее время позволяет себе пренебрегать древними устоями и запретами, и в этот раз, боюсь, он чересчур заигрался. А если этот орк хотя бы вполовину такой же своенравный, скрытный, самонадеянный и ни с чем не считающийся, как его учитель…
— Ничего подобного я за ним не замечал.
— Не хотел замечать. Оркам изначально свойственны подобные качества, а если еще направить их в нужное русло…
— Подобные качества в той или иной степени вообще свойственны большинству людей.
— Именно поэтому мы, эльфы, и стараемся иметь с людьми как можно меньше точек соприкосновения. А уж с орками — тем более!
Гэндальф раздражённо поморщился. Они с Владыкой словно находились по разные стороны высокой каменной стены — и докричаться друг до друга сквозь эту непреодолимую преграду им, по-видимому, в ближайшее время было не суждено.
— Гэдж в куда меньшей степени орк, чем ты это себе представляешь. То, что вы недолюбливаете Сарумана, для меня не новость — и, прямо скажем, меня это не удивляет. Но не стоит эту неприязнь и настороженность переносить на его воспитанника, Келеборн… Я всего лишь прошу для него убежища — не навсегда, лишь на те несколько дней, пока в Лориэн не явится Саруман.
Эльф смотрел мрачно.
— Предположим самое худшее — он никогда сюда не явится, Гэндальф. Что тогда? Я не намерен терпеть присутствие в Лориэне орка, пусть самого что ни на есть смирного и вышколенного. Это противоречит не только древним заповедям нашего народа, но и простому здравому смыслу… Пусть сейчас, при тебе, он кроткий и покладистый — а что будет потом, когда ты уйдешь?
— А с чего ты взял, что он должен стать буйным и несдержанным? Он с малых лет держал в руках книгу, а не меч.
— По-твоему, это многое меняет?
— Ты совсем не знаешь Гэджа… и нисколько не стремишься узнать.
— Потому что не вижу в этом нужды. Орк всегда останется орком, в какое одеяние его ни одень и какую науку в голову ни вложи. Если ты позабыл творимые орками разор, бесчинства и опустошения во все времена и на