Но даже – и много минут размышления не было им дано. Новое известие принесли: воинские части самочинно выходят на парад на городскую площадь! И туда же валит толпа гражданских.
Закачался и весь древний Псков! Что же делать? Такого – и вовсе нельзя допустить, но что делать?
А Болдырев – ощутил задор, и решимость, и догадку. Даже – и не спросил своих генералов, и не объяснил, только рукой успел махнуть и кинулся вон. И в открытом автомобиле покатил на назначенную площадь.
У Болдырева был могучий голос, природный дар. Голос – это не меньше, чем мускулы. Бывают положения, когда голос больше всего и выручает человека. В революцию.
Гудела и кишела площадь. В солнце и в лёгком морозце, по двум сторонам бездействующего трамвайного пути самовольно строились части гарнизона. Из них только кадеты, юнкера школы прапорщиков и полевые жандармы имели обычный воинский вид, всё остальное было – безформенное, не в строгих шеренгах и рядах, сборище в шинелях, а ещё с краю к этой каше пристроились гимназисты и реалисты.
И – пестрели тысячи красных пятен от ленточек, от лоскутов. И там и сям торчали в воздух красные флаги. И даже ополченцы бородатые на простых палках подняли красные тряпки. (Где ж этого красного награбили и нарвали!)
И – все головы обратились к автомобилю, так он кстати появился, будто принимать парад! – неизвестно, кто и принимал бы его. А генерал Болдырев в идущем открытом автомобиле поднялся в рост – и стал громко здороваться.
Войска отвечали довольно стройно, от этого ещё не отвыкли. Болдырев, на ходу сочиняя, стал колокольно-густо поздравлять войска со свержением самодержавия, наступлением свободы, установлением нового государственного строя. Слышал в ответ – «ура» и «ура». Выкрикивал несомненные лозунги, вроде «да здравствует Россия!» и «да здравствует русская армия!», – и слышал в ответ ревущее и единое. Крикни он дальше в наступленье на немцев или на грабёж тылов – толпа была, кажется, готова. Голос его – до звука все слышали округ. Тогда он выкрикнул надежду, довольно безсмысленную, что охрану порядка во время парада примет на себя население, – и услышал совсем уже бешеное «ура».
И тогда он остановился в центре и рискнул удивиться: почему пришли кто с оружием, кто без? Как же их показывать Главнокомандующему?
Войска охотно стали расходиться по казармам, потом с оружием стягиваться и строиться вновь. За это время и в этом движении, перемешивании, переталкивании – энергия благодетельно разряжалась.
А Болдырев успел съездить к Рузскому – предупредить, убедить и позвать.
Затем стал форменно командовать упорядоченным парадом – а хлипкий Рузский шатко принимал его.
И в наступившей потом тишине голосом вялым, слабым, не доходящим в глубину, стал произносить о счастливом, свободном новом строе, о необходимости дружной спокойной работы и даже о вреде питья денатурата.
* * *
Восторгом святого восстаньяОпять зажигается мир.Обещан за пламя страданьяНароду торжественный пир!
(Ф.Соллогуб)
438
Колчак узнаёт об отречениях. – Первый опыт матросского собрания.Только тот умеет и смеет командовать, кто умеет прежде подчиняться. Мудрая иерархия всего мира составлена так: ты звено между старшим и младшим, и только тогда ты можешь вести, если ты ведом. И чем в человеке сильнее воля, тем радостней он отдаётся мировой иерархии сил. А мякоти нуждаются в иллюзии независимости.
И чем крупнее кусок бытия, тем больше он нуждается в иерархии и единстве власти. Вся Вселенная – прежде всего. (Хорошо ощущаешь законы вселенной – в Ледовитом океане, в гребной шлюпке с поморами, при свежем ветре между льдинами, посеверней Новосибирских островов, откуда устье Лены – недостижимый плацдарм цивилизации.) И такой кусок, как Россия, – из первых.
И потому адмирал Колчак так уверенно предложил Николаю Николаевичу – всероссийскую диктатуру. Россия не может болтаться во сто и в двести направлений. Если трон опрокинулся и поплыл – должны другие твёрдые руки взять страну.
По расчётам – только утром вчера мог достичь великого князя посланец Колчака. И не раньше вчерашнего полудня можно было получить телеграмму согласия.
Но раньше того пришло отречение Михаила. Оно достигло Севастополя с таким казусом. На ленте пропечаталось: «А сейчас передадим вам манифест Михаила Александровича» – и тут же прервалась линия. И основательно прервалась: ни через полчаса, ни через час не починили её.
И – напряглось сомнение, надежда. Может быть, это – не перерыв линии, но изменилось в Ставке? или с самим Михаилом? Что можно было предположить о непереданном манифесте? Что-то очень важное новое!
Но – никак не повтор отречения, которое притекло, когда линию исправили.
И вот – Россия осталась совсем без царя, вообще без Верховной власти! Власть передавалась – никому…
Так прав был Колчак, угадал положение и нетвёрдость, неготовность Михаила, когда погнал гонца.
Но тем более всё ещё можно спасти, объявив диктатуру великого князя! Республика? – введенная на полном разгоне войны, – это крах.
Однако ответ из Тифлиса не шёл, не шёл.
А по исправленной линии, косвенным путём, через Ставку, рассылались приказы того же великого князя – и уже как Верховного Главнокомандующего.
…Неисповедимо назначенный, он осеняет себя крестным знамением и призывает чудо-богатырей… Повелевает всем начальникам и чинам армии и флота спокойно ожидать изъявления воли русского народа…
То есть Учредительного Собрания.
То есть это уже и был ответ Колчаку.
Только к вечеру вчера пришла прямая телеграмма из Тифлиса, но не от великого князя, куда там, – от герцога Лейхтенбергского. Лейтенант докладывал своему адмиралу, что не может возвратиться в Севастополь, так как Верховный Главнокомандующий повелел ему следовать с ним в Ставку.
Это и был уже последний выразительный ответ.
Да так и предчувствовал Колчак в великом князе: под латами рыцаря – слабую душу.
Упущенный шаг. Пожалеем…
Великие князья… И сколько же их.
Но не жалел, что посылал. Всякий путь надежды должен быть испытан. Всякий тупик должен быть доказан.
Оставалось – подчиниться новому правительству? Оба Манифеста клонили к подчинению.
Но – что это будет за правительство? И куда оно поведёт? Пришла телеграмма от какого-то князя Львова. Да, по-видимому, династия кончила своё существование, начинается эпоха новая. И каково бы ни было правительство – мы обязаны перед родиной.
Итак – в самый разгар войны царь отрёкся. Но война – не отреклась, её никто не отменил. И мы должны выполнять боевую работу как раньше.
Всего несколько дней назад такая была, в общем, простая, чёткая задача: быть умнее, сильнее и доблестней немца и турка и это превосходство овеществить на море и его берегах. И если молодой адмирал талантлив (а он талантлив) – то искать такие пути, и найти.
Но откуда ни возьмись – свалилась революция, как валун на спину ползущему солдату. И по-прежнему под огнём, и по-прежнему головы не смея поднять, воин теперь не мог ни вперёд переползать, ни убраться назад, ни двигать свободно конечностями.
Так почувствовал Колчак себя со своим флотом.
А сразу видимо было только – издать приказ: что теперь особенно возможен неожиданный удар врага, противник захочет воспользоваться событиями в Петрограде, надеется на волнения у нас, – и требуется бдительность и спокойствие в выполнении долга.
Но сперва – ничего не происходило. Волнений не было. Спокойно шла служба на кораблях, спокойно в береговых командах, как будто ничего особенно нового они не узнали.
Но теперь уже нельзя было остановить лавины агентских телеграмм и привозимых пачек столичных газет. А в газетах – взмутительных обращений.
И вот – на суше и на кораблях стали стягиваться кучками. Пока ещё малыми. И толковали, замолкая при офицерах. Пока ещё негромко.
А ведь именно Черноморский-то флот и знал бунты – в 1905 и даже в 1912. И если начнётся тут – то будет страшный раскат.
И вдруг на лучшем линейном корабле «Императрица Екатерина II» матросы предъявили командиру – требование! – убрать с корабля офицеров с немецкими фамилиями!
Так начинается.
Сегодня ночью мичман Фок, прекрасный молодой офицер, дежурил по нижним помещениям корабля. Когда он проверял дневальных у артиллерийских погребов, матросы обвинили его, что он собирается взорвать корабль.
В безсилии оправдаться, в отчаянии – мичман пошёл в свою каюту и застрелился.
Утром адмирал Колчак тигром кинулся на «Екатерину», построил команду – и с пылкостью и гневом разносил её за глупость. У нас в России – масса людей с немецкими фамилиями, и они часто служат лучше нас. Вот умер недавно славный адмирал Эссен…
Команда прочувствовалась, просила прощения.
Но первая жертва – легла.