– Я бы попросил вас лечь, – сказал Сполдинг, – так удобнее работать.
– Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь меня усыпить? – Джой изобразила зевок, а сама подумала, как далеко она зайдет со всеми своими штучками.
– Я собираюсь помочь вам, – ответил он. Джой обратила внимание, что и голос у него какой-то бежевый.
– Замечательно, – сказала Джой. – Мне крупно повезло. – Она откинулась на кушетку и приготовилась игнорировать все указания доктора: она ждала, что он попросит ее то сесть прямо, то лечь, или же станет выспрашивать подробности ее несчастного детства, или заставит признаться, что она ненавидит мать и хочет убить отца. Но он ничего не говорил. Джой стало раздражать его молчание.
– Вы что, не собираетесь ни о чем меня спрашивать? – обратилась она наконец к Сполдингу, совершенно разозленная, что никак не может выиграть это «сражение».
– Может, вы сами хотите мне что-то сказать? – ответил тот ровным и спокойным голосом.
– А идите вы… – сказала Джой и поклялась себе больше не произнести ни слова. Она жутко злилась на мать, что та заставила ее пойти к психиатру, будто чокнутую. Этот Сполдинг может резать ее на куски, может вкалывать любые наркотики – даже под дулом пистолета она не скажет больше ни слова. Ни словечка!
Так прошло сорок пять минут. Наконец доктор Сполдинг встал:
– Прием окончен. Придете ко мне в четверг.
– Думаю, вам должно быть интересно, почему я молчала, – сказала Джой. Направляясь к двери, она намеренно задела его грудью.
– Мы обсудим это в следующий раз, – ответил тот.
Прежде чем она успела открыть рот, он уже закрыл дверь, оставив ее одну в большом мраморном фойе.
Эвелин не могла сдержать нетерпения.
– Что тебе сказал доктор, дорогая? – спросила она в ту же секунду, как Джой переступила порог дома.
– Ничего. А что он должен был мне сказать? Я не псих.
Джой бросила это на ходу, не оборачиваясь, направляясь через гостиную в свою спальню.
– Но никто этого и не утверждал… – начала было мать, но тут Джой с такой силой захлопнула дверь, что штукатурка посыпалась и белыми снежинками легла на ковер. Ничего. Лидия уберет.
Джой попыталась вообразить себя убийцей. Она залезла на подоконник в своей спальне и стала разглядывать людей, проходивших внизу по улице. Она согнула правую руку в локте, выставив указательный палец, левый глаз прищурила, а правым сосредоточилась на указательном пальце. В качестве жертвы она выбрала женщину средних лет, явно обеспеченную, прогуливавшую пару миниатюрных собачек, – кажется, такс. Джой тщательно прицелилась и нажала на курок. Женщина в диком изумлении глянула вверх, ноги ее подкосились, и она медленно, очень медленно стала оседать на тротуар. Она не издала ни звука. И крови не было. Только черная дырочка на левой груди. Собачки ничего не заметили, они продолжали поливать металлический столб со знаком «Стоянка запрещена».
В следующий час она «убила» троих: посыльного – негра, который разносил по адресам букеты цветов; импозантного мужчину с седыми усами, который нес большую картину, обернутую в плотную бумагу и перевязанную белой бечевкой, и девушку с золотистыми волосами, в очках-хамелеонах. Все они «умерли» беззвучно.
– Я убила четырех человек, – сказала Джой в четверг.
– Вот как? – поинтересовался доктор Сполдинг.
Джой ждала его более бурной реакции и живого интереса. Его холодность и спокойствие вывели Джой из себя:
– Вам когда-нибудь говорили, что у вас вместо мозгов дерьмо?
– Очень часто, – сказал доктор Сполдинг спокойно.
Джой представила себе, что у психиатра наверняка есть благодарные пациенты. Они конечно же шлют ему открытки к Рождеству. Но она больше ничего не скажет. Почему она должна быть откровенной? Почему она должна тратить на него свои силы?
Оставшееся до конца приема время они провели в полном молчании. Доктор Сполдинг встал, открыл дверь, и Джой вновь оказалась в мраморном фойе. Она взглянула на свои часы с изображением Микки Мауса: было без десяти пять.
И у этого промывателя мозгов – в голове часы. Что-то там кукует у него в башке.
Джой ненавидела доктора Сполдинга, ее бесила одна только мысль, что придется вновь идти сюда. С помощью Иви она наврала ему с три короба, а он был настолько туп, что всему поверил и продолжал задавать ей идиотские вопросы. Только кретин мог быть так легко одурачен ее враньем, значит, доктор Сполдинг он и есть. В июне она окончательно решила, что с нее хватит этого бежевого промывателя мозгов. Она спросила отца, как он считает, продолжать ли ей эти посещения. Тот ответил, что побеседует со Сполдингом, потом они решат.
– Такой вариант тебя устраивает? – спросил он.
– Только если к нему пойдешь ты, а не она. – Джой имела в виду мать.
На следующей неделе Нат встретился с доктором за ленчем и потом рассказал об этом дочери.
– Сполдинг говорит, что ты очень враждебно настроена, а по натуре зажата и агрессивна.
Они пошли позавтракать в «Плазу», чтобы можно было поговорить без посторонних. Нат заказал джин со льдом и какой-то салат. Они сели за столик у окна, и, хотя заведение выглядело достаточно старомодно, Джой здесь понравилось.
– Значит, я зажата и агрессивна? Дерьмо все это! – отрезала Джой, потягивая свой коктейль. – Сказал он, чокнутая я или нет?
– На эту тему он не распространялся, – ответил Нат, и они рассмеялись.
Джой почувствовала себя легко и свободно, будто освободилась от тяжелого груза.
– Что ты сам-то о нем думаешь? Как он тебе показался?
– Придурок, – ответил отец, открывая меню. – Ты что будешь брать?
– Считаешь, я могу к нему больше не ходить?
– Я поговорю с матерью.
– Фирменный салат с курицей, белое мясо без гарнира, – сказала Джой. – Послушай, па!
– Что? – откликнулся Нат.
В этот момент Джой думала об отце, о том, насколько привлекательно он выглядит, какой он замечательный. Мать ничем не заслуживала такого мужа, как он. Джой хотела бы найти себе подобного мужчину.
– Я тебя люблю.
– Пожалуй, я возьму то же, что и ты, только двойную порцию, – ответил отец. – Валяй, заказывай.
В сентябре шестьдесят девятого, уговорив отца и переругавшись с матерью, Джой удалось-таки покинуть родительский кров и поселиться отдельно. Она сняла квартиру в одном из небоскребов на 63-й улице. Чтобы как-то успокоить мать, Джой устроилась на кинематографические курсы при Нью-Йоркском университете. Эвелин полагала, что пока дочь где-то «пристроена» и чем-то «занимается», все не так плохо и повода для настоящих волнений нет.
Правда, тревог и забот у матери хватало: она переживала за дочь то по поводу наркотиков и аборта, то ей казалось, что та переутомляется или ее обидел какой-нибудь парень, короче, Эвелин сильно беспокоило будущее Джой. Когда дочь сообщила ей, что Иви выходит замуж за своего дружка – Дика Нуньяна – сына армянина и ливанки, мать страшно расстроилась. По выражению ее лица Джой догадалась, что та в ужасе от мысли: вдруг дочь последует примеру подруги и выскочит замуж за китайца или того хуже! Правда, вслух она не осмелилась сказать ни слова.