— Его нет, — отрезал медиум. — Не относись к богам как к людям. — Он схватил эль Джилли и принялся пить жадными глотками, а тот сидел, молчаливый и подавленный. Медиум сказал:
— Парень, я хочу предупредить тебя еще об одной опасности. Я несколько раз видел, как совершались сделки, но никогда не видел, чтобы Ее тень завладела сознанием жертвы полностью, как в случае с твоим хозяином. Грейл, несмотря на всю его страсть к дешевым эффектам, прав в одном. Последователь определенного сорта, с непреклонной волей, свирепым характером, умный, способен позволить Ей проявиться, сотворив Ее Воплощение, некое смешение бога и человека. Создание, которое способно уничтожить весь город.
Большинство детей Ани испытывают голод и убивают, завершая сделку, прежде чем возникнет такая опасность. Но чем дольше они медлят, тем больше Себя вкладывает в них Ани, тем богаче Ее дары: невосприимчивость к ядам и ранам, колдовство. И, наконец, способность к перевоплощению. Если твой хозяин так силен, как подсказывают мои опасения, ты потеряешь не только его, но, вполне возможно, и близких тебе людей, и собственную жизнь.
Джилли кинулся прочь от взгляда выцветших глаз старика к спокойствию темной воды в ночной гавани, размышляя над возможностью побега. Однако его паника отступила при воспоминании о темных глазах, о губах, тронутых грустной улыбкой. Когда прожилками серого и желтого по морю начала разливаться заря, он побрел назад — к Дав-стрит и Маледикту.
Когда Джилли вернулся через кухонную дверь, дом еще спал. Солнце едва поднялось, и даже кухарка только-только проснулась и заваривала чай, а при появлении Джилли подпрыгнула от неожиданности. Чайник с грохотом рухнул с плиты.
— Прости, — извинился Джилли, на лету подхватывая чайник.
— Это что же за манера такая — подкрадываться? — укорила кухарка. — Где ты был, мальчик мой Джилли?
— Гулял. — Кухарка, больше ни о чем не спрашивая, налила ему чай. Джилли взял кружку и, осушив ее одним обжигающим глотком, перевернул.
Не то что бы он хотел это видеть, но после разговора с медиумом вовсе не удивился, обнаружив, что чаинки снова сложились в единственно возможный рисунок: виселицу. Джилли пробрал озноб, хотя в кухне было тепло и уютно. Пока месть Маледикта не осуществится, он будет видеть одни лишь виселицы. Теперь он знал это. Приближалась очередная смерть? «Пусть он убьет Ласта, — пожелал Джилли, — и положит всему конец».
— Ты слишком здравомыслящий парень, чтобы верить в такую чепуху, — заметила кухарка, смахивая чаинки тряпкой.
— Спасибо за чай, — сказал Джилли, прерывая ее ворчание.
Свет мелькнул по краю библиотечной двери, бросил слабый золотистый лучик в темный, устланный коврами холл, и Джилли помедлил, прежде чем отворить дверь.
— Маледикт?
— Будь любезен, подойди и взгляни на это, — попросил склонившийся над письменным столом Маледикт. — Поверенный Ворнатти, Беллингтон, принес его вчера вечером после твоего ухода. Просил денег. Я не привык платить за информацию, Джилли, потому дал Беллингтону, что он потребовал, не торгуясь. Если ты собираешься отсутствовать ночами, научи меня, как быть в таких случаях. — Маледикт смотрел на Джилли с легким укором.
— Сколько ты ему заплатил? — спросил Джилли.
— Десять лун, — отвечал Маледикт.
Джилли поморщился.
— О, тогда он вернется. Надеюсь, информация того стоит.
Маледикт убрал руку с листа писчей бумаги, и тот снова скрутился в трубку.
— Это от шпионов Ворнатти за границей. Тех, что сообщили нам о возвращении Януса. Прочти, Джилли.
Джилли прочел, с трудом разбирая убористый почерк.
— У племянника Ворнатти Данталиона есть агент в Антире?
— Предположительно его поверенный. Мы с Янусом в растерянности: что это может значить: нам известно о его пребывании в королевстве, однако он до сих пор не сделал попытки оспорить завещание, которое лишило его клиента части наследства. О нем вообще никто ничего не слышал.
Джилли сел; его нервы были натянуты, как пружины.
— Джилли, как можно назвать поверенного, который скрывается от закона, держится в тени и вынюхивает? — спросил Маледикт, не сводя с друга черных глаз. — Мне пришли на ум два слова.
— Наемный убийца, — выдохнул Джилли. — Мэл, ты должен быть осторожен. Итарусинский лорд уже сам по себе опасный враг; а Данталион еще и закадычный друг Ласта, потому наверняка знает о нас больше, чем следует. Мы в опасности. Ласт мог рассказать ему, куда ты ходишь и как любишь проводить время.
Маледикт взорвался:
— Что же мне, запереться в четырех стенах? Я не хочу становиться узником — я слишком дорого заплатил за свободу.
Маледикт устал: Джилли понял это по унылому изгибу рта, по бледной коже.
— Мы наймем собственных агентов, чтобы найти этого человека. Как только мы отыщем его, он перестанет представлять угрозу. Убийцам удаются дела, лишь когда они действуют тайно, и Данталиону придется придумать другой способ возмещать убытки, — сказал Джилли, беря в руки письмо. — Я всюду разошлю гонцов, а ты — ты ложись спать.
— Я мог бы скользнуть в его объятья и оставаться там вечно, если бы на нас не вели охоту, — проговорил Маледикт. — Я знаю, какой путь выбрал, и все же меня уязвляет то, что за своей спиной я оставляю лишь врагов. Даже когда устал от битвы.
— У тебя хватает врагов, но есть и союзники — Янус, я, даже король. — Джилли потянул Маледикта за руку, поднимая с кресла. — Все будет хорошо, а как же иначе? Разве ты не бич двора и не ужас Ласта? — Он обхватил лицо Маледикта ладонями и, набравшись смелости, поцеловал его в лоб. — Иди спать.
Маледикт потерся щекой о ладонь Джилли, словно довольный кот, потом, внезапно напрягшись, высвободился.
— Думаю, ты прав: найти того человека — всё равно, что убить его. Потому что я так и собираюсь сделать. Мне некогда отвлекаться на глупости Данталиона. Мне нужно убить графа — и создать графа. К счастью, хоть я могу утомиться, Ани не знает усталости, и Ее клинок всегда остер, — с внезапным напором энергии и гневным блеском в черных глазах объявил Маледикт.
Джилли, снова ощущая холод внутри, смотрел вслед Маледикту и размышлял о виселицах и пролитой крови.
22
Действие порошка «неподвижное сердце», обычно использующеюся в военной хирургии, в лучшем случае непредсказуемо. Общеизвестно, что правильную дозу весьма трудно рассчитать, и многие хирурги по окончании своих трудов обнаруживали, что мертвенное спокойствие их пациентов на самом деле и есть смерть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});