не могла проговориться о связи сенешаля с могущественной тайной службой короля. Это было крайне опасно и рискованно.
– Я повинуюсь, матушка… – вздохнул граф Амори. Он встал и вышел из комнаты. Мать грустно посмотрела ему вслед, вздохнула и подумала: «Господи, почему? Почему он только внешне похож на своего великого отца? Неужели, весь ум Симона перешел к Симону, нашему третьему сыну, которому приходится жить в Англии и управлять графством Лестер? Жаль…».
Сенешаль приказал рыцарям отвести пленников в западную башню, единственный вход в которую располагался на патрульной дорожке крепостной стены на уровне третьего этажа. Башня как нельзя лучше подходила для содержания таких важных пленников. Именно это и хотел всем показать сенешаль, надеясь, что катары, все-таки, решатся на освобождение своих товарищей. Западная башня цитадели располагалась отдельно от остальных строений замка и, как нельзя лучше подходила для содержания пленников. С внешней стороны крепости к ней практически вплотную подходил лес, росший на изрезанном оврагами большом холме. Место было тихое и спокойное. Ги рассудил, что катарам будет удобно расположиться в лесу, незаметно подойти к стенам, сложенным из крупных камней, по которым, при желании и умении, было возможно подняться и проникнуть в башню.
Рыцари провели Гуго и Робера в башню, где и закрыли в большой круглой комнате верхнего этажа. Два узких окна, закрытых крепкими коваными решетками, даже в яркий солнечный полдень слабо освещали помещение башни. Рыцари развязали их, произнесли веселые и ободряющие слова и закрыли дубовую дверь на замок.
Четыре воина остались охранять помещение, а пятый рыцарь спустился и громко, чтобы могли услышать все люди, кто еще находился во внутреннем дворе замка, доложил Ги де Леви:
– Сеньор сенешаль! Пленники закрыты в верхней комнате западной башни! Караул возле дверей выставлен!..
Ги коротко кивнул и ответил:
– Благодарю вас. Караул менять каждые четыре часа! В случае тревоги, или какой другой напасти, не приведи нас Господь дожить до этого, немедленно направлять в башню десять рыцарей и двадцать арбалетчиков! Пленники нам крайне важны! За их жизнь вы отвечаете лично, мессир Жан!..
Комендант поклонился. Сенешаль понял, что первый акт этой комедии был сыгран как нельзя лучше, повернулся и пошел к себе в дом. Подходя к нему, Ги увидел слуг, которые прильнули к окнам. Он улыбнулся, заметив среди них сияющие глаза Марии. На мгновение, как показалось ему, Ги увидел бледное лицо Флоранс, мелькнувшее среди улыбающихся слуг, но не придал этому значения.
Войдя в дом, Ги на мгновение остановился и подумал:
«Женщина. Всем в Каркассоне руководит женщина. Но, кто это?..».
Он прошел мимо слуг, угодливо кланявшихся при встрече, взбежал на второй этаж и раскрыл двери своей комнаты.
Навстречу ему выбежала Мария, которая обняла его, прижавшись своим телом, и тихо прошептала:
– Слава Богу. Ты вернулся…
Ги взял ее за плечи и посмотрел в лицо женщине. Мария буквально светилась от счастья, по ее щекам, пылавшим, словно две пунцовые розы, текли слезы радости. Он улыбнулся, поцеловал ее заплаканные глаза и произнес:
– Не надо плакать. Я же вернулся…
Мария обиженно надула свои прелестные пухлые губки:
– Да, а сам сбежал от меня, словно ночной воришка, даже не попрощался…
Ги засмеялся, обнял и приник к ее губам долгим и жарким поцелуем. Они целовались, наслаждаясь встречей после долгой разлуки, позабыв обо всем на свете. Мир перестал существовать, исчез и растворился в этом долгом поцелуе. Звенящая тишина и покой наполняли их сердца.
Глаза Марии и сенешаля пересеклись, и в них Ги прочел огромную любовь, тоску разлуки и постоянные переживания о нем, любимом и единственном на всем свете мужчине. Огромный огненный вихрь проник в их тела, закружил головы и пронзил миллионами мелких иголочек, наполнив всепоглощающим и неуправляемым желанием. Ее нежные руки скользили по его спине и груди, ловко расстегивая гамбезон.
Резким движением он развернул Марию к себе спиной и толкнул ее на кровать. Мария со смехом уткнулась лицом в мягкую перину. Ги резким движением расстегнул ремешок штанов и, забросив пышные юбки Марии ей на голову, обнажил мягкие и округлые ягодицы женщины. Ее тело мелко подрагивало от предвкушения удовольствия этим сладостным мгновением близости. Рыцарь грубо и резко вошел в нее, Мария закричала от мимолетной и тут же улетевшей прочь боли, смешиваемой с невероятным удовольствием, охватывающим все тело и пронизывающим до кончиков волос.
Теплая волна, зародившаяся в недрах Марии, поднялась вверх вместе с потоком крови и закружила голову, унося в невероятный и удивительный мир, полный красок и ощущений, которые может понять только любящая и любимая женщина, сливающаяся с мужчиной в фантастическом порыве чувств…
Они лежали в объятьях друг друга, тела переплелись и застыли в невероятной по красоте и искренности позе. Грудь женщины высоко вздымалась, щеки пылали, а глаза, окруженные пушистыми длинными ресницами, были закрыты. Длинные и густые волосы Марии, словно невероятная по красоте волна, разметались по подушкам. Ги вдыхал упоительный и чарующий аромат ее тела и волос, задыхаясь от переполнявших его чувств. Несколько недель, которые он провел, постоянно смотря смерти и опасности в глаза, улетели, словно давний сон. Долгий и опасный путь отнял много нервных сил у рыцаря, и теперь, обняв любимую женщину, он наслаждался спокойствием, умиротворением, тишиной и любовью, словно измученный путник, приникший к прохладному источнику в пустыне, Ги, закрыв глаза, улыбался. Его силы восстанавливались – крепкий организм крестоносца, привыкший к тяготам войны, быстро приходил в себя, настраиваясь на относительно спокойный лад.
Мария приподняла голову, посмотрела на Ги, лежащего с закрытыми глазами, и сказала:
– А, все-таки, мой любимый, ты – порядочный разбойник! Взял, да и бросил меня, оставив в неведении…
Ги открыл глаза, улыбнулся, но ничего не ответил. Он снова закрыл глаза, вздохнул и крепко прижал ее к своей груди. Она поцеловала его нежно в шею – Ги поежился от удовольствия и тихо ответил:
– Так надо было, родная. Мы ведь на войне…
– И, все-таки, мне ты мог бы сказать… – не унималась женщина. Было видно, как тяжело ей досталось от переживаний. – Я ведь люблю тебя…
– Я и тебя, Мария. – Улыбнулся рыцарь. – Но, здесь, в Каркассоне, слишком много тех, кто, как раз наоборот, ненавидит меня и все то, что я олицетворяю. Мне надо было выиграть несколько дней, только и всего…
Рыцарь вдруг снова подумал, что она может быть той самой шпионкой, что руководит сопротивлением в Каркассоне. Он тряхнул головой, отгоняя от себя эту глупую мысль, но она, словно скользкая и гадкая змея, не уходила из головы.
– Ты,