Энтони с женой стояли возле криокамеры, пока отца готовили к размораживанию. Он боялся, что техники допустят ошибку в ходе процедуры (это слово сразу напомнило ему детство), и что отец не оживет.
Когда раздалось шипение, и дверь камеры распахнулась, Энтони напрягся.
Отец выглядел точно таким же, каким он видел его в последний раз: обнаженный, худой, с серой кожей. Его тело поддерживалось в воздухе силовым полем.
— Вы разморозили его так быстро? — удивился Энтони.
— Если размораживание не произвести мгновенно, то ничего не получится.
Грудь отца поднималась и опускалась.
— Господи, он жив, — пробормотал Энтони. — Он и в самом деле…
Но — стоп. Самый главный фактор — время.
Энтони быстро сделал отцу инъекцию своего препарата.
— Его надо отвезти в госпиталь.
Он сидел в палате отца, постоянно отслеживая его состояние и строго по графику вводя новые дозы препарата. К его изумлению, отцу почти немедленно стало лучше. Порозовевшая кожа сделала очевидным то, что подтвердили анализы крови — болезнь отступала.
Ничего этого отец не знал. Пациент, возвращаясь к жизни, приходил в себя только через несколько дней. Энтони наблюдал за отцом, приветствуя каждое шевеление пальца, дрогнувшее веко. Через три дня он настолько встревожился, что велел провести еще одно сканирование мозга. Однако едва отца поместили в аппарат, несколько произнесенных шепотом слов заставили всех замереть.
— Где я? — спросил отец.
— В госпитале. У тебя все будет хорошо.
Отец попытался разглядеть лицо Энтони.
— Кто вы?..
— Твой сын.
— Нет… мой сын… еще ребенок.
На лице отца отразился испуг, и он потерял сознание.
Такая реакция не стала для Энтони неожиданностью. Но ему предстояло справиться с собственными чувствами. Пусть отец не видел, как он взрослел, и поэтому не узнал его, но ведь сам отец не постарел и выглядел точно таким, каким Энтони его запомнил. Единственная проблема заключалась в том, что воспоминания Энтони были воспоминаниями девятилетнего мальчика. А теперь, когда ему пятьдесят пять, он смотрел на своего тридцатидвухлетнего отца, который был немногим старше сына Энтони.
— Мэриэн умерла?
Энтони неохотно кивнул:
— Да. Погибла в аварии.
— Когда?
— Двадцать два года назад, — с трудом произнес Энтони.
— Нет.
— К сожалению, это так.
— Я был в камере сорок шесть лет? Но мне никто не сказал, что меня заморозят!
— Ты был без сознания. Почти мертв.
— Господи…
Отец зарыдал.
— Наш дом?
— Давно продан.
— Мои друзья?
Энтони отвел взгляд. Содрогнувшись, отец закрыл лицо руками.
— Это еще хуже, чем смерть.
— Нет! Вспомни, что сказал психиатр. Депрессия — обычное состояние после возвращения. Тебе придется научиться жить заново.
— Совсем как заново учиться ходить, — с горечью произнес отец.
— Твои мышцы не атрофировались. Вообще, ты не постарел ни на минуту.
— Но… как научиться жить снова? Никому не пожелал бы такого.
— Значит, по-твоему, нам с мамой следовало бы дать тебе умереть?.. Пойми, наша жизнь не изменилась бы, так что не кори себя.
— Моя жена погибла.
— Это никак не связано с тобой.
— Не стало моего сына…
— Я твой сын.
— Моему сыну две недели назад исполнилось девять лет. Я подарил ему новую компьютерную игру и уже предвкушал, как мы станем вместе разбираться с ней. Я уже никогда не увижу, как он вырастет.
— И все-таки я здесь, рядом. Мы еще наверстаем упущенное.
— Что — наверстаем? — Отец произнес это так, что слова показались пылью.
— Папа, — как давно Энтони не произносил этого слова, — это твой внук Пол. А вот твои внучки, Салли и Джейн. А это Питер, сын Джейн. Ты уже прадедушка.
У Энтони защемило сердце, когда он увидел, как посмотрел отец на правнука — почти такого же возраста, каким был тогда Энтони.
— Сорок шесть лет? И все изменилось за секунду, — пробормотал отец.
— Я помогу тебе, — пообещал Энтони. — Начну с самого простого. Расскажу обо всем, что происходило, пока ты был… Пока ты спал. Вместе мы справимся. Слушай, вот виртуальное видео…
— А что такое виртуальное видео?
— Сейчас это неважно. Просто выпуски новостей. Будем смотреть их по порядку. И постепенно доберемся до наших дней.
Отец ткнул пальцем в поразительно четкое изображение сорокашестилетней давности:
— Вот мое настоящее.
Отец очень хотел это сделать. И Энтони отвез его в колумбарий. Отец долго стоял перед нишей, где хранилась урна с ее прахом.
— Мгновение назад она была для меня жива. А в следующее… — Его глаза наполнились слезами. — Отвези меня домой.
Но когда Энтони направился в северную часть города, отец положил ему на плечо дрожащую руку.
— Нет. Ты едешь не туда.
— Но мы живем…
— Домой. Я хочу домой.
Тогда Энтони отвез его в старый район, где отец долго рассматривал обветшавшее здание. Двор зарос сорняками. Стекла выбиты. На крыльце не хватало ступенек.
— Тут была лужайка, — сказал отец. — Я так старался, чтобы на ней не было ни соринки.
— Да.
— И на ней я учил сына делать сальто.
— Ты учил меня.
— За секунду, — пробормотал отец. — Все сгинуло за секунду.
Энтони оторвал взгляд от чашки кофе (весь его завтрак), заметив, что в дверях кухни стоит отец. Они два дня не разговаривали.
— Хочу тебе сказать, — начал отец, — что я понимаю, чего это стоило тебе… Твоя боль, твое самопожертвование… И прости меня… Словом, пусть у меня сейчас в голове все перемешалось, но спасибо тебе.
Энтони выдавил улыбку, мысленно сравнив молодое лицо стоящего перед ним человека с той морщинистой изможденной физиономией, которую он утром видел в зеркале.
— Мне тоже очень жаль… потому что тебе сейчас невероятно тяжело приспособиться к новой жизни… А у нас с мамой было одно: ты смертельно болен. И мы были согласны на что угодно, лишь бы тебе помочь.
— Твоя мама… — Отцу понадобилось несколько секунд, чтобы продолжить. — Скорбь не проходит за несколько дней.
Теперь уже Энтони понадобилась пауза. Он кивнул:
— Я долго пытался свыкнуться с тем, что мамы больше нет. Мне и сейчас ее не хватает. Так что ты еще нескоро меня догонишь.
— Я не знаю, что мне делать.
— Для начала давай я приготовлю завтрак. — Жена Энтони уехала с утра защищать дело в суде. — Только для нас двоих. Вафли сойдут? В том шкафчике есть немного сиропа. И как насчет апельсинового сока?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});