Читать интересную книгу Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

Наджми Сони и сам пал на поле гиждуванской битвы. Кизылбаши были частью уничтожены, частью попали в плен, а часть их утонула в Амударье при беспорядочном бегстве.

Вот оно и оправдалось, ожидание неведомой беды!

И страх, что поселился полтора года назад в душе Ханзоды-бегим, а потом на время исчез, теперь ожил снова в эти тяжелые дни поражений.

Бабур через Байсун прошел в гиссарский Каратаг и остановился на ночь — семь тысяч нукеров, семья, обоз — в небольшой долине у подножья гор. Юрта, в которой спала Ханзода-бегим с сыном и служанкой, находилась рядом с Бабуровой.

Перевалило за полночь, когда Ханзода-бегим неожиданно проснулась от топота коней и истошного лая собак. Вздрогнув от испуга, услышала злобные крики снаружи:

— Бей! Бей! Убивай рафизитов проклятых!

В глубине юрты тускло теплилась лампада.

— Это враги напали! Враги!

Ханзода-бегим, Хуррам и служанка были вмиг на ногах.

Бегим, уже в сапогах, всовывала в рукава чапана руки сына, когда заостренный конец стрелы пробил плотный войлок, но ее раздвоенный хвост — оперенье — застрял в отверстии. Мать, охваченная ужасом, прижала сына к груди, а мальчик — уже выше материнского плеча — с интересом смотрел на острый кончик стрелы, что несла ему смерть.

— Эй, где стрельцы! Ходжа Калонбек! Касымбек! Тахир! Обороняйте гарем! Берегите детей!.. Стреляйте! Стреляйте!

У личной охраны Бабура были кремневые ружья, — пожалуй, самое устрашающее в те времена оружие и редкое, дорогостоящее, — их приобрел Бабур у кизылбашей.

Вот одно из них загрохотало неподалеку, потом начали палить сразу несколько. Ханзода-бегим осмелела настолько, что уже почти спокойно закончила одевать сына, не забыв повесить поверх чапана нарядный кинжал.

На стене юрты висел колчан «Хуррам-шаха» с десятком стрел. Мальчик тут же повесил его на плечо и взял в руки свой лук.

Звуки битвы, конечно, испугали одиннадцатилетнего мальчика, но вместе с тем пробудили в нем боевой азарт. С детства впитал он в себя воинственный дух отца, хотел поскорее вырасти и проявить отвагу в бою.

За ним числилась попытка побега в дядино войско, когда Бабур воевал в Бухаре. Бабур тогда вернул его домой вместе с наставником, впрочем похвалив за пристрастие к воинскому делу. Сын перенял от матери горячую любовь, которую она питала к Бабуру.

От тех преданных повелителю душой и телом людей, кто обучал его, Хуррам постоянно слышал о доблестях Бабура. Так и получилось, что сын Шейбани-хана с каждым днем проникался все большей любовью к дяде и ненавистью к его врагам, шейбанидам.

Он ненавидел тех, кто сейчас с криком: «Ур!.. Кир!»

(«Бей, истребляй!») — налетел на их стоянку и хотел выпустить в них все стрелы своего «шахского» колчана. Мальчик кинулся наружу и откинул полог юрты, хотя старая нянька-рабыня с возгласом: «Ой-ей, повелитель мой, куда вы, стойте!» — успела схватить его за ремень, чтоб затянуть обратно. Но ей это не удалось: Хуррам был смелый мальчик.

— Пустите меня! Слышите, пустите меня! Я хочу помочь дяде, мирзе Бабуру! Пустите!

Личная охрана Бабура выстрелами из ружей и стрелами остановила врагов, не подпустив их к юртам, в которых находились женщины и дети. К юрте Ханзоды-бегим Тахир подвел двух коней, жестко сказал:

— Высокородная бегим! Юный шах! Садитесь! Скорее!

Ханзода взглянула на сундуки и узлы:

— Неужто все вещи оставить?

— Будем живы — добро наживем! Садитесь быстрее! Так приказал повелитель!

С неба светила полная луна. Вот при свете ее показались у выхода из белой юрты Мохим-бегим с пятилетним Хумаюном на руках. Касымбек, сидевший верхом, нагнулся, взял к себе мальчика, укутал его чапаном.

Убедившись, что Ханзода-бегим в седле (Хуррам вскочил на коня раньше всех), Тахир позаботился о том, чтоб усадить на коней и свою жену с десятилетним сыном Сафаром.

Женщины и дети, защищенные кольцом нукеров, возглавляемых Касымбеком, двинулись из лагеря в сторону, где еще не шел бой. Сквозь грохот выстрелов, лязг клинков, стоны раненых, фырканье и ржанье лошадей доносились яростные крики:

— Долой неудачника Бабура!

— Сам стал шиитом и нас хочет опоганить! Не выйдет!

— Долой его!.. Бей!

— Уничтожай их под корень!

Ничего не понимая, Ханзода-бегим спросила у Касымбека:

— Что за враги выкрикивают эти гадкие слова?

— Мятежники, — хмуро сказал визирь. — Опять моголы. В позапрошлом году в Кундузе перебежали к нам, потом обратно… Эти вроде остались и вот теперь… хотели застать врасплох повелителя, убить во сне! Да, слава аллаху, стражники Тахирбека вовремя почуяли опасность!

— Ох, беда за бедой! — Плохо, что их вдвое больше нас. И нападение подготовлено заранее… Держитесь в середине, бегим! Первый ряд для воинов!

Мятежники были близки к тому, чтоб замкнуть окружение. Уже неподалеку раздался голос Бабура:

— Устод[180] Али! Ведите вперед стрелков! Вперед! На прорыв!

Пули легко пробивали панцири и шлемы, мятежникам трудно было устоять перед стрелками. Собрав в один кулак самых надежных и умелых нукеров, Бабур намеревался прорвать кольцо и двинуться в крепость Гиссар, куда беки-заговорщики не хотели пускать его. Они стремились сами завладеть ею — ради этого и поднят был мятеж.

Кремневые ружья, стволы которых через три-четыре выстрела сильно раскалялись, уже не годились в дело. На прорыв — в сторону востока, а не юга, куда собрались идти женщины и дети, — ринулась тысяча нукеров во главе с Ходжой Калонбеком.

Рукопашный бой на конях — жесток и быстротечен.

Хурраму было страшно, но он старался преодолеть страх. Ах, как ему хотелось немедленно, тут же, поразить стрелой хотя бы одного врага.

Битва уже рассыпалась на схватки отдельных групп, и одна из них докатилась до нукеров, что оберегали детей и женщин. И тут Хуррам решительно, взбодрил коня, вырвался в первый ряд, быстро натянул лук и одну за другой пустил три стрелы. Ханзода-бегим лишь на какой-то миг потеряла его из вида. Увидев же, что сын стреляет из лука, тотчас кинулась к нему. Она уже была рядом, когда вражеская стрела вонзилась в правый бок мальчика. Хуррам вскрикнул, выпустил из рук лук и начал сползать с седла.

— Сыночек! — возглас матери был сильнее шума боя.

Хуррам был без сознания, когда Тахир поднял его к себе в седло…

Стало светать. Битва иссякла. Бабур не смог пробиться к крепости и вернулся в долину Вахша. Заговорщики, в свою очередь, не в силах уже были преследовать его.

Личный лекарь Бабура долго колдовал над Хуррамом, распростертым на чистом чекмене, смазывал рану мазями, наконец после долгих усилий остановил кровь. Но Хуррам так и не пришел в себя, только изредка стонал.

Стрела, что вонзилась в него, прошла меж легкими и желудком, повредила внутренние органы. Лекарь хотел напоить ребенка водой с кусочками наилучшего мумиё[181], но это оказалось невозможным: насильно влитый раствор шел обратно. Ханзода-бегим в ужасе кинулась к сыну, обняла его бесчувственное тело, запричитала:

— Хуррамджан! Мой единственный! Мой Хуррам!

Глаза мальчика вдруг широко открылись, но взгляд не был осмысленным, зрачки заметались из стороны в сторону, а потом закатились. Ресницы замерли.

Бабур понял, что Хуррам умер. Он обнял сестру за плечи и попытался увести ее в сторону. Но Ханзода-бегим с силой вырвалась, она не могла оторваться от тела, теперь уже мертвого тела сына, ласкала, обнимала, приподнимала его, захлебываясь слезами, криком звала его:

— Хуррам! Хуррамджан, где ты?! Где ты, мальчик мой? Встань! Отзовись! Отзовись!

Наконец Бабуру — он и сам рыдал — удалось высвободить тело мальчика из рук его матери и снова уложить на расстеленный чекмень. Касымбек, чтобы закрыть ребенку глаза, осторожно погладил пальцами по его бровям, но детские глаза так и остались полуоткрытыми. Только теперь поверила Ханзода-бегим в смерть сына: в исступлении стала бить себя кулаками но вискам, кричать громко и страшно:

— Боже! Это я не уберегла тебя, мой мальчик! Лучше бы умереть мне, мне!!! Будь я проклята! Зачем, зачем я привезла тебя сюда?!

Бабур взял судорожно сжатые в кулак руки сестры в свои и с силой повернул ее лицо к себе.

— Если кого и надо проклинать, так проклинайте меня! — с горечью воскликнул он. — Это я снова навлек на вас беду! Лучше бы смерть взяла меня, я, я, виноватый во всем! Это из-за меня очутился невинный ребенок меж двух мечей! Это я вовлек вас всех в побоище!

Касымбек с сочувствием обнял Бабура за плечи. Он казнил себя за то, что напрасно в прошлом году удержал Бабура от принятия решительных мер, когда в Кундузе узнал о назревавшем заговоре беков-моголов. Сегодняшний мятеж — это старый нарыв прорвался.

— Все мы виноваты, повелитель, — сказал наконец Касымбек, — Мир такой: предатели губят честных и невинных.