рощи, то направляюсь прямо на пляж Наварро, к югу от деревни, чтобы встретиться с командой поисковиков. Маленькая пляжная стоянка находится в конце заросшей дороги, которая ведет меня мимо старой гостиницы, расположенной здесь со времен бума лесозаготовок в девятнадцатом веке. В те времена побережье было усеяно собачьими норами, как их называли, крошечными судоходными пунктами, где фабричные рабочие отправляли доски по шатким желобам на транспортные шхуны, которые ждали. Позже появились китобои, торговцы слухами, женщины с дурной репутацией. В течение семидесяти пяти или более лет — целого поколения — этот район рос и процветал, поддерживая салуны, небольшие продовольственные магазины и дома, которые больше походили на лагеря. Теперь есть только гостиница с привидениями, чтобы показать это, широкий пляж, полный плавника, и двадцать или тридцать поисковиков, готовящихся к парковке.
Я выхожу и, пристегивая Крикет к ремню безопасности, замечаю поблизости группу женщин, застегивающих ветровки поверх спортивной одежды. Одна из них — Эмили, и я горжусь ею. Также удивлена. Это большой шаг для нее. Секундой позже я замечаю, как Гектор топает ботинками в ожидании, как будто его ноги уже замерзли. Скорее всего, он испытывает беспокойство при мысли о том, что может найти свою сестру слишком поздно. Или вообще не найти ее.
Странно видеть его и Эмили, стоящих менее чем в двадцати футах друг от друга. За пятнадцать лет жизни Кэмерон они делили ее слепо и разобщенно, зная совершенно разные версии одной и той же девушки, версии, которые никогда не соприкасались. Но сейчас они почти это делают.
Организатор — Билл Манси, отец Кейтлин. Когда он делит группу на более мелкие подразделения, я быстро здороваюсь с Гектором, а затем встаю рядом с Эмили, чтобы оказаться в ее группе. Я не видела ее с тех пор, как было найдено тело Шеннан, и хочу знать, как у нее дела.
Кажется, она испытала облегчение от того, что сегодня утром ей удалось как-то справиться со своим страхом. Я чувствую то же самое, что и фанаты вечеринки на парковке. Наша группа была направлена в самую северную часть пляжа, где сосредоточена большая часть плавника. Прилив приносит его сюда и оставляет здесь в выбеленных солнцем кучах, где десятилетиями подростки, художники и свободные души копались в осколках, чтобы создать убежища, похожие на потерпевших кораблекрушение, и странные, сложные скульптуры, сложенные естественным образом и закрепленные на песке.
Я всегда находила эти сооружения красивыми, но сегодня дует холодный ветер, солнце скрыто, и мы здесь не как туристы, а чтобы поискать тело или место убийства.
— Вы нашли ту девушку, — говорит Эмили, когда мы начинаем идти. Ее голос звучит ломко, хрупко. — Что это значит для моей дочери?
— К сожалению, мы пока не знаем. Но в каком-то смысле это может быть хорошей новостью, Эмили. Сейчас нам помогает ФБР. У нас гораздо больше рабочих рук и больше ресурсов. Я очень надеюсь, что скоро что-нибудь щелкнет. Мы собираемся найти ее.
Когда она не отвечает, я провожаю ее взглядом до длинной кучи плавника, где есть пустые места, темные участки, которые кто-то сегодня тщательно и даже кропотливо обыщет. По напряжению в теле Эмили я могу догадаться, о чем она думает, что «найти» Кэмерон не обязательно означает вернуть ее домой живой.
Я незаметно поворачиваю нас на север, где пляж широко открыт, ограничен только скалистым черным утесом в дальнем конце и небольшим устьем, которое уже было вырыто. Не то чтобы Эмили нужно было это знать. Я держу это при себе, пока мы идем бок о бок, ветер дует нам в спину, порывисто, небольшими толчками, которые ощущаются почти как человеческие руки. Песок проносится мимо, сверкая, придавая воздуху тело, сделанное из стекла. Мои руки замерзли, и я засовываю их поглубже в карманы.
— Вы знали, что Кэмерон хотела поработать моделью? — спрашиваю я ее, решив немного открыться, поделиться своими мыслями о том, хорошая это идея или нет.
— Что? Нет, Кэмерон даже не красилась. В ней не было ничего девчачьего.
— Может быть, не внешне. — Я вытаскиваю фотографию и протягиваю ей.
Она останавливается на полпути, как будто увидела змею.
— Это даже не похоже на Кэмерон. Когда она это сделала?
— В конце лета, как раз перед началом занятий. Думаю, она работала над модельным портфолио. Она вообще никогда не упоминала о своем интересе?
— Я бы сказала «нет».
— Почему?
— Потому что ей бы просто разбили сердце.
«Разбить свое сердце — это привилегия быть человеком», — говаривала Иден. Тогда я не поняла, что она имела в виду. Мое сердце было разбито много раз, и я должна была сказать спасибо? Теперь, спустя столько лет, я, по крайней мере, начинаю понимать, что она действительно говорила обо всем этом путешествии. Что иногда невозможно быть живым и не пострадать, если ты все делаешь правильно.
— Она такая красивая, — говорю я Эмили. — Возможно, у нее был шанс.
— Мир полон красивых девушек.
— Даже если бы она была разочарована, это был бы ее выбор, верно? Часть ее понимания всего этого.
Она не отвечает.
Сейчас мы в ста ярдах от устья реки, неглубокой впадины с морской водой и покрытым пеной берегом, в ста пятидесяти ярдах от линии прилива. Что-то в глади плоской воды привлекает мое внимание, я думаю, левитирующий камень или аквалангист, но на самом деле это тюлень, выныривающий на поверхность на краю устья. Мы наблюдаем, как он поднимается из мутной воды, его передние ласты, гладкая коричневая голова в профиль, нос направлен на прибой. Вот куда ему нужно идти, дюйм за дюймом — обратно к морю. Никто не может помочь ему попасть туда.
Эмили говорит:
— Почему вы заговорили об этом сейчас? Какое это имеет отношение к делу?
— Я просто пытаюсь понять сны Кэмерон.
— Почему?
По какой-то причине я не могу перестать следить за тюленем глазами. То, как животное пробирается сквозь рыхлый песок, бросая свое тело вперед, как качели или как мешок с камнями. Он был создан не для того, чтобы так двигаться, вообще не для земли, а для воды. И все же это продолжается.
— Иногда наши сны могут быть