— Не держите зла, с’ятельный! — поклонились почти уважительно, вот только глаза смотрят полупрезрительно, цепко и холодно.
Точно гончие.
— На первый раз ваша оплошность простительна, — цедит через губу, высокомерно кивая, — где тут у вас можно отдохнуть, поесть и развлечься? Я слишком утомился! Сбился с дороги, конь, гадина, пал, провалился в трясину, сам еле спасся!
На рожах так и читалось «могли бы тоже вслед за конем отправиться, с-сиятельный».
Но выдрессированы, промолчали.
— Да тут таверна одна у нас, недалече, пять дворов направо, на площади. Тама и переночевать, и отдохнуть можно, господине.
— У дядьки Барна развлеченьица под ваш вкус найдутся, — хохотнул другой, добавляя напарнику вполголоса, — у няго там Илярка не объезжана ещё, вот как раз красавчику и достанется… А я б и сам не отказался! Ну ниче, потом и мы опробуем!
Только слух алькона куда тоньше человеческого. Он слышал шепот людей в домах, детский плач, далекий лай псины, слышал, как тревожно перебирали копытами почуявшие его лошади, слышал, как орет песни пьянь на другой стороне деревни… Местные сплетни и шлюхи, впрочем, Йера волновали мало.
Десять шагов до ладного крыльца. Таверна — как на картинке, даже странно. Узорчатые наличники, сверкающие чистые стекла, легкие занавески, да и внутри — чинно да благовидно. Небольшие столики, стойка трактирщика, две девчушки, разносящие еду немногочисленным в это время посетителям.
Он сел, не глядя, за ближайший стол, крикнув:
— Хозяин, жратвы мне и побольше! Господин уставший с дороги!
Йер не собирался поднимать глаз, когда услышал робкие шаги подавальщицы. Увидел только руки — худые, тонкие, бледные, как-то слишком нервно сжатые. Услышал тихий уставший голосок, звучащий слишком уж обреченно:
— Что изволит светлейший господин? У нас осталась свежая картошка, жаренная, да мясо — говяжье, отбивное…
Он не вслушивался в слова. Не обращал больше внимания на посторонние звуки. Только резко вскинул голову, чувствуя, как дрожит отмершая душа, как бешено рычит внутри, рвясь, драконья половина сознания. Как трудно было удержать при себе когти и клыки, прикрыть светящиеся в полумраке глаза!
Мир закружился, задрожал, сошел с орбиты, оставляя его совершенно опустошенным и счастливым — настолько, что было страшно вздохнуть. Потому что на него смотрели испуганные светло-серые глаза худенькой темноволосой девушки в старом потрепанном платье, которые казались краше всего на свете. Потому, что это были глаза его судьбы, его Гардэ, его пары. Мать, в великой мудрости своей, сделала своему сыну самый драгоценный подарок на свете, вернув возможность любить.
Дракон ласково улыбнулся. Алькон хищно усмехнулся, не сводя глаз с девушки. Уж о том, чтобы ему ответили взаимностью, он позаботится. И в самом деле — недаром он сюда забрёл, ох недаром!
Теперь будет весело… непременно. Но, скорее всего, только ему.
* * *
Азгар
Медленно опускались, как в чашу, за горизонт дневные светила, уступая место мягко мерцающим лунам. Подкрадывалась на лапках тьма, укутывая мягким шелестом, шепотом, далекими звуками рыка ночных хищников, довольными повизгиваниями гончих.
Мужчина, стоящий у границы длинного моста над рекой усмехнулся, прикрыв глаза и жадно втягивая воздух. Никогда в жизни он не чувствовал себя так — обновленным, по-детски беззащитным, уставшим, разозленным и — до одури счастливым. Что ж, Кинъярэ снова сделал все по-своему. Наказал и наградил одновременно, оставляя — не впервые за прошедшие века — терпеть муки совести. Бледно-серые губы дрогнули в улыбке, которая, впрочем, пока не коснулась глаз. Засиял искристо-синим перстень на руке, указывая направление к его новому месту службы.
Вот и оказался на старости лет на побегушках… Хотя… Азгар встряхнул кистями рук, которые окутались нежно-сиреневыми языками пламени. До старости ему теперь далеко, как и всякому алькону. Алькону! Мог ли он вообще когда-нибудь подумать, что, после всех этих лет, после разочарований, предательств, унижения он встанет рядом с теми, кого когда-то предал, погнавшись за могуществом. Неисповедимы пути Смерти. Тогда он — наивный бахвалистый мальчишка, оказался недостоин её милости, Посвящения. А теперь — пройдя через такое безумие, которое он в молодости и помыслить себе не мог, вдруг — оказался достоин. Не только выжить, переродясь, но и пройти обряд в Храме, оказавшись посвященным Ему.
К нему пришла не Сестра Милосердная — кажется, у Великой богини случилось бурное воссоединение с семьей, а Карающий брат. И его обидные, но справедливые слова, и боль, ставшая наказанием и испытанием — были справедливы. Спина заныла от воспоминаний — сверкающе-вытатуированный на ней ворон не позволял забыться ни на миг. Его дар. Его проклятье. Его печать служения.
«Пока не искупишь всю боль, что причинил моим детям, пока не исправишь все ошибки, что ты совершил, все смерти, что случились по твоей вине, до тех пор ты будешь в моей власти. И не будет у тебя свободы воли — лишь свобода выполнять мои приказы, наречённый Азаррэ. Печать на твоей спине не позволит тебе сбиться с этого пути. А теперь иди — и слушай мой первый наказ. С завтрашнего дня ты приступишь к работе на посту смотрителя Темных гончих. Теперь они — твоя забота».
По татуировке пробежала волна жара, понуждая поторопиться.
Что ж, кто он такой, чтобы спорить с богами… Мужчина уже ступил на подвесной мост, когда позади послышались легкие поспешные шаги. Он обернулся, уже зная, кого там увидит, и не ошибся — Сайнар подошел быстро, чуть переводя дыхание. Сын… Под сердцем что-то екнуло, болезненно заныло то, что он мог бы назвать душой. Сейчас Сай, как никогда, походил на него самого — в далекую пору юности. Тот же упрямый взгляд — только вот горечи в нем куда больше, тень усталости на лице, гордая осанка, стиснутые зубы.
— Я пойду с тобой, — резко бросил сквозь зубы, зыркнув вспыхнувшими ярко-сиреневыми глазами.
- Решил за мной присмотреть? — склонил голову к плечу, забавляясь чужими яркими эмоциями.
Странные у них отношения. Злость мешалась с болезненной нежностью и заботой, ненависть уходила в прошлое, а вот доверие… его ещё надо было заслужить. Сайнар ему не доверял — но все равно переживал и пытался заботиться. И только теперь, сам став альконом, Азгар осознал, что ощущает сына совсем по-другому. Так близко к сердцу, что становится мучительно больно при мысли о потерие
— Ты же должен быть уже во дворце наместника в бывшем иррейне… сын. Ты так хотел этого. Почему ты здесь?
— Я отказался, — бесцветное.
— Что?!
Он изумлен, ошарашен, выбит из колеи. Что этот глупый мальчишка творит? Бросил страну в такое время!
— Среди нас есть достаточно опытные альконы, которые смогут с легкостью угомонить любые бунты. Сейчас все слишком напуганы и растеряны, отыскать и зачистить настоящих бунтовщиков будет легко. А я… — кривая улыбка, — устал. Может быть, позже, я смогу вернуться туда без отвращения, а пока… предпочту заняться чем-то другим, подальше от душных дворцовых стен. И Шэнне Кинъярэ, и Риаррэ полностью меня поддержали.
Риаррэ? Ах да, девчонка, с которой все началось. Трофей алькона, ставший чем-то гораздо большим… Каково это — быть чьей-то судьбой? Глупые мысли.
— Что ж, свою голову я тебе не приставлю. Так куда ты теперь?
— Я разве недостаточно понятно выразился? — мальчишка скалит клычки. — Естественно, с тобой.
— Естественно? Со мной? — теперь он уже не смог скрыть удивление, сделав шаг назад.
Река внизу отозвалась шумным плеском.
— Это не шутки, Сай. Они приняли тебя, как своего. Ты принадлежишь этому народу по праву рождения, а я — предатель, спасенный из милости. Никогда не мог понять, что у Кина в голове, но…
— А зря, — тихий смешок.
Сайнар прошел мимо него, устремляясь дальше по мосту.
— Всегда хотел познакомиться с гончими поближе… отец. А заодно пригляжу, чтобы они тебе ничего не отгрызли.