Читать интересную книгу Большой шухер - Леонид Влодавец

Налим и Луза, а за ними и бабка на печке быстро вырубились и захрапели. Но вовсе не храп капитально мешал спать Гребешку и Агафону. У них не было того чувства удаленности от всех опасностей цивилизации, которое расслабило младших товарищей. За спиной было четыре свежих трупа и один отпущенный на произвол судьбы неприятель, опираясь на показания которого запросто можно выйти на их след. Кроме того, где-то рядом находится очень опасная девушка Эля.

Она была очень близко, по прямой сорока метров не будет. «Волга» никуда не выезжала, другой дороги, кроме как мимо дома Гребешковой бабушки, ей нет. Возможно, она не заметила, что в деревне появилась «девятка» с куропаточниками, а возможно, не сообразила, что это они. К тому же и на нее могла найти расслабуха, после того как выкрутилась от девяти передравшихся между собой мужиков. Впрочем, строго говоря, она ведь, сама того не желая, спасла им жизнь. Очень уж не верилось в то, что Штырь с друганами оставил бы куропаточников в живых, если бы фортуна не повернулась другим боком. По большому счету, они должны были ее водкой поить до скончания века.

Они ничего плохого ей не сделали. Наоборот, помогли отделаться от Штыря энд компани. Тоже, между прочим, услуга нехилая. Попадись Элька Лавровке — ей бы точно не жить. Если речь шла о ключах Ростика, то поканали бы ее однозначно. Кроме того, эти оглоеды, пожалуй, сделали бы с ней то, что «Содом не делал со своей Гоморрой», говоря словами Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке». Так что с нее за это избавление явно причиталась хотя бы бутылка. Она же вместо этого, конечно, крепко саданула Агафона по мужскому достоинству, напакостила Гребешку, пропоров шины, — в общем, повела себя явно недружественно.

Хотя, конечно, как посмотреть. Агафона видели ее подруги. (Кстати, где они сейчас?) Налима тоже, а тем, как известно, они представились ментами. Госпожа Пряхина тоже могла разглядеть Агафона и Налима через лобовое стекло машины, когда девицы выгуливали своего увечного солдатика. И Лида с Ларисой запросто могли ей сказать: «А вон там, в машине, менты, которые нас расспрашивали насчет Воинова». А у Эльки, если она действительно резала Ростика, наверняка нет желания встречаться с органами. Опять же раз она знала цену ключикам, то могла знать и то, что ей будет от тех, кому она собирается эти ключики доставить, если она с ними угодит в милицию. Агафон был твердо убежден, что Элька нашла на эти ключики приличных покупателей, а не таскала их ради сорочьей страсти к блестящим металлическим предметам. За непоставку товара в срок вообще-то наказывают. Нашли бы даже в СИЗО.

Кроме того, ей ведь вряд ли было приятно попасть из одних бандитских лап в другие. Тем более что ключики она обещала кому-то третьему. Элька вполне могла пострелять и их, выполнить то самое, что подсказывала логика: «Боливар не выдержит двоих».

Гребешок тоже волновался. И про шины вспоминал, конечно, и про то, как их лавровцы разложили на просеке мордами в мох, и про то, как сам насмерть забил Чику, и как Штырь швырнул его через себя, а потом чуть не расстрелял его и Лузу, беспомощных и безоружных. Да уж, бедная бабуля! Небось думает, что они с Лузой в обычной пьяной драке пострадали.

В общем, Агафон и Гребешок не сговариваясь натянули тренировочные костюмы и пошли на воздух, покурить. Присели на ступеньках крыльца-терраски, в качестве пепельницы взяли консервную банку. Закурили. Днем им было не до того, чтоб радоваться свежему воздуху, а сейчас светлой ночью этот воздух так и пропитывал все легкие кислородом. Даже казалось, будто этого кислорода избыток. А потому курево как-то помогало адаптироваться к недостатку бензиновой гари и асфальтовой пыли.

В открытую дверь крыльца-терраски виднелась часть улицы, тускло озаренная оранжево-золотистым отсветом спрятавшегося за лес солнца. Деревья стояли темные, загадочные, неподвижные. Ни одного дуновения ветерка не ощущалось, и ни один листочек на ветвях не трепетал, будто колдун заворожил. Ни шагов, ни голосов не слышалось. Только из дома через окна долетал храп спящих да откуда-то издалека доносились слабые и неясные звуки музыки. Безмолвие нарушил Гребешок:

— Слышишь? Это в Воронцове, на танцах.

— Ну и тишина тут! — заметил Агафон. — Неужели за семь километров слышно?

— А как ты думал? Конечно. Тут шуметь нечему.

— Вообще-то хорошо. Но только вот одно смущает — что сейчас Элька делает?

— Спит небось. Они там, по-моему, поддавали куда крепче, нашего.

— Ты так и не спросил, кто там сейчас живет?

— Забыл. Да и вообще бабку не хотелось тревожить всякими вопросами. Слишком уж серьезное дело.

— Может, ты и прав. Только ведь что-то надо делать. Или по-хорошему с ней договариваться, или по-плохому.

— Ты что, предлагаешь сейчас к ней залезть? Шум на всю деревню поднять? Стреканет пару очередей — мало не покажется, автомат-то она у тебя забрала…

Агафон досадливо поморщился:

— Ну и что ты предлагаешь? Ждать, пока она возьмет ключики и на автобусе слиняет? Она, между прочим, уже могла проскочить, кстати. Лесом, не выходя на улицу. Оставить «Волгу» здесь и смыться пешком.

— А с чего ты взял, будто она заметила, что мы здесь?

— В этой деревне сейчас только две машины. Ее и наша. А мы, между прочим, два раза тарахтели, когда приезжали и когда во «двор» машину загоняли. Наверняка обратила внимание.

— Может, и обратила. Только таких «девяток», как моя, тыщи. Ну, допустим, увидела она ее из окна. И что? Номер с такого расстояния не прочтешь.

— А морды наши, само собой, не в счет? Или одежда хотя бы?

— Между прочим, машину она еще могла увидеть, а нас — навряд ли. Куст сирени заслонял. Вот этот, рядом с калиткой.

— Соседи могли подсказать…

Агафон собрался привести еще какой-то аргумент, но тут от дома, у которого стояла Элькина «Волга», послышался скрип двери, ступенек, а потом шаги. Шли две женщины, шушукались невнятно, потом вдруг звонко заржали.

— Ну, Ксюха, ты и сказала! — отхохотавшись, заметила одна из дам, и Агафон с Гребешком тут же узнали Элькин голос. «Поддатая», — Агафон, как старый «сексопохметолог», в диагнозах ошибался редко.

— Запросто! — очень самодовольно сказала вторая. Ее голос куропаточникам был явно незнаком, но в нем ощущался заметный хмель.

Они опять перешли на шушуканье и, протопав по деревянному настилу во дворе избы, вышли на улицу, тихо скрипнув калиткой.

— Сюда идут, — шепотом произнес Гребешок, — свалим с крыльца на всякий случай?

— Зачем? В темноте они нас не рассмотрят. И потом, ты что думаешь, они сюда с автоматом придут?

— Ксюха, ты петь умеешь? — спросила Элька.

— Иногда, от сильного кайфа. А что?

— Ну, какую-нибудь русскую народную, блатную-хороводную…

— З-запросто! — плохо различимая во тьме Элькина спутница откашлялась с нарочито старческими интонациями: «Кхе-кхе!» и завела довольно сильным, хотя и пьяноватым голосом:

Ромашки спрятались, поникли лютики, Когда застыла я от горьких слов…

Элька тут же подтянула, и уже в два голоса над заснувшей деревней понеслось:

Зачем вы, девочки-и, красивых любите?

Непостоянная у них любовь!

Они постепенно приближались к дому бабы Дуси. Если первый куплет бабоньки спели в лирическом ключе и стараясь прежде всего, чтоб исполнить красиво, то второй проорали именно в расчете на громкость. Может, найдется в деревне хоть какой-нибудь гражданин, который заинтересуется, отчего девушки так надрываются?

Впрочем, из застольного разговора с бабкой Агафону с Гребешком было известно, что самому молодому из мужиков, коренных жителей Конца, сравнялось семьдесят.

В общем, надрывались девки зря. Наконец Эля и Ксюша, поравнялись с крыльцом, где покуривали куропаточники. Как раз в это время они допели песню про ромашки и лютики, после чего без перекура взялись за следующую. Тоже, естественно, из бабского застольного репертуара:

Огней так много золотых На улицах Саратова…

Зоркий глаз Эльки углядел, однако, красноватое мерцание сигарет сквозь щель полузакрытой двери. Она оборвала пение и сказала:

— Ага, а вот тут-то мы и закурить стрельнем!

— Запросто! — подтвердила Ксюха.

— Ну и что делать будем? — обеспокоенно пробормотал Гребешок. Девицы уже открывали щеколду калитки.

— Общаться, — лаконично произнес Агафон. — На ловца и зверь бежит.

Легкий топоток двух пар туфель быстро добежал от калитки до крыльца терраски. Дверь дернули за ручку с внешней стороны, она открылась.

— Здрасте, мальчики! — сказала Элька. — Сигаретки не будет?

— Будет сигаретка, — Агафон произнес это весьма спокойно и вытащил пачку.

Элька даже при свете сигареты лицо рассмотреть не могла, но голос ей показался знакомым. Правда, алкоголь изрядно нарушил у нее способность к логическому мышлению, а также и память ослабил, и она сообразить сразу, что нарвалась на кого-то из тех, кого пыталась жестоко кинуть, не сумела.