Ален был его другом, его двойником, у них все было общее. Все ли? Похоже, что нет.
– Мама была глупой, неласковой, некрасивой, зато твоя мать сияла, как солнце, мы все ее обожали, помнишь? Твой отец был героем, а мой – всего лишь тыловой крысой. Его якобы самоубийство выглядело еще одной трусостью, а гибель Юдифи сделала из нее мученицу. Видишь, какая огромная разница между твоими и моими родителями, между тобой и мной.
– Ты впервые говоришь об этом. Я всегда считал тебя братом. Даже больше, чем Даниэля.
– Только не в последние дни. Ты что, не заметил, что все разбились на два лагеря?
– Нет. Я не хочу этого слышать. Ты злишься, я – тоже.
Ален отбросил камешек, потом поднял голову и посмотрел своими золотистыми глазами в глаза кузена.
– Мы злимся? Это правда… Но у нас на то разные причины. Шарль говорил со мной в больнице просто отвратительно. Как он мог все рассказать? Как он мог обозвать меня недоумком?..
– И что с того? – парировал Винсен. – Ты ведь хотел его убить! А он и так умирал!
– Я решил, что если и приду на похороны, то только чтобы плюнуть на его могилу!
Фраза хлестнула Винсена, как пощечина, он резко вскочил.
– Я запрещаю тебе…
– Как бы не так, – даже не пошевелившись, возразил Ален. – Ты сам нашел меня здесь. Ты хотел объяснений, ты их получил. Тебе они не нравятся? Твое дело. Теперь мой отец оказался не просто жалким типом, а какой-то тварью. Но он все равно мой отец, и никто не посмеет хвалиться, что пристрелил его, как собаку. То, что терпят Мари и Готье, я не стерплю!
Случилось самое плохое: они стояли друг против друга, как враги, и не было никакой возможности повернуть все вспять.
– Думаю, все сказано, – обрубил Винсен.
Он развернулся и зашагал вниз между рядами оливок; из-под его ног катились камешки.
Поставив тяжелый поднос на маленький дамский столик, Мари раздвинула занавески и налила кофе.
– Как ты спала, бабушка? Дождь тебя ночью не разбудил? А сегодня отличная погода…
Поднявшись с подушки, Клара провела рукой по волосам.
– Ужасная ночь. Я уснула только на рассвете, когда гроза стихла.
– Но… твое снотворное?
– С ним покончено. Я выбросила пузырек.
– Готье рассердится.
– Это еще почему? В моем возрасте вредно много спать. Зато сегодня я не такая вялая. Спасибо, что принесла мне завтрак…
Мари протянула ей чашку, Клара натянуто улыбнулась ей.
– Не люблю, когда меня застают в кровати. Наверное, я похожа на старую сову. А при солнечном свете ничего не скроешь.
– Задернуть шторы?
– Нет! Не надо…
Опустив глаза, Клара пила кофе, а Мари внимательно смотрела на нее.
– Отличный кофе. Налей еще немного. И не надо на меня так смотреть. Я не больна. Я просто старая, усталая, глубоко несчастная женщина.
Эти слова смутили Мари, и она глубоко вздохнула.
– Вечерним рейсом я улетаю в Париж: завтра утром надо быть в конторе. У компаньонов Шарля наверняка возникнут вопросы, и отвечать на них буду я.
– Ты обсудила это с Винсеном и Даниэлем?
– Пока нет, сейчас поговорю.
– Нет, – покачала головой Клара. – Подожди немного. Если к завтраку спустятся все, то лучше устроим семейный совет. Я выскажу свое мнение, а потом делайте, что хотите.
Голос ее не дрожал, глаза не были заплаканы, а плечи были расправлены. Мари в порыве нежности поцеловала бабушку. Клара сжала внучку в своих объятиях, и та не заметила глубокого отчаяния, мелькнувшего на ее лице. Когда Мари выпрямилась, Клара уже овладела собой и деловито протягивала ей пустую чашку.
– Но ведь его больше нет! Ты не должен соглашаться!
Стоя возле туалетного столика, Магали все больше распалялась. У нее страшно болела голова – вчера за столом она слишком усердно перемешивала вина, – и она совершенно не понимала упорства мужа. В волнении она уронила на пол поясок от пеньюара, но не обратила на это никакого внимания.
– Я не хочу жить в Париже, мне там нечего делать. Да еще все время этот дождь. Мне что, так и ждать тебя весь день в четырех стенах?
Он хотел было сказать, что можно ходить по выставкам и музеям, в кино и дома моды, но промолчал: такие развлечения были не для Магали.
– Дорогая, с нашими тремя детьми скучно тебе не будет…
– Им лучше здесь! Они все время на воздухе, делают то, что хотят.
– Мне кажется, они даже чересчур…
Он тут же пожалел о своих словах. Сейчас было не время критиковать то, как Магали воспитывает детей. Он замечал, что Виржиль растет непослушным, наглым и очень упрямым. Несмотря на поучения бедной Хелен, начинала подражать брату и Тифани: она понимала, что мать в полном восторге от их глупостей.
– Чересчур какие? Чересчур свободные? Так радуйся! Они еще такие маленькие, Винсен! Ты что, хочешь сделать из них ученых обезьян?
Сейчас она заговорит о том, что сейчас нравы изменились. Это ее излюбленная тема, она всегда могла обвинить Морванов в старомодности. Винсен завязывал галстук, а она расхаживала около окна в солнечном свете: красивая, полуголая, в развевающемся халатике. Подобрав с ковра пояс, Винсен подошел к жене. Он продевал тонкий поясок в шлевки, и она прижалась к нему.
– Я так хочу остаться в Валлонге… Я здесь привыкла, ты сам видишь…
Движением плеч она легко сбросила пеньюар, он упал на ковер. Они почувствовали, что притягивают друг друга и понимают с полуслова еще тогда, когда флиртовали в машине Алена. Со временем Магали стала увереннее, забыла о девичьих страхах и обрела невероятную чувственность.
– Обещай, что подумаешь. Сделай это ради меня, – ворковала она, ласково прикасаясь к нему.
– Или разговариваем, или занимаемся любовью, – ответил он. – Я знаю, что ты предпочитаешь…
Она недовольно отпрянула от него, а он испытал большое разочарование. Она медленно наклонилась за халатом: ей хотелось усилить его желание, но он и шага не сделал в ее сторону.
– Хорошо, – сухо сказала она. – Итак, тебе очень нужен этот пост. Ты не будешь потом жалеть?
– Это исключительный шанс. Мой отец так много сделал, чтобы я получил его.
– А если это погубит мою жизнь?
– Дорогая, не надо так категорично.
– Что мне сделать, чтобы переубедить тебя? Винсен, я так обрадовалась, когда ты сказал, что Шарль…
Она тут же в ужасе замолчала. Шокированный, не веря ее словам, муж посмотрел на нее. Чему обрадовалась? Тому, что ее свекра сбил автобус?
– Я плохо выразилась, – продолжила она. – Но ведь пока он был жив, ты хотел сделать ему приятное, это нормально… И не смотри на меня так.
Винсен смерил ее взглядом и отвел глаза. Вчера Ален, сегодня Магали, – он что, обречен ссориться с теми, кого любит? Как эта прекрасная женщина, которую он безумно любит, могла с таким цинизмом радоваться смерти? Он повернулся и взял пиджак с кресла.