Нет, не шути так, нет, не брыкайся, нет, не шевелись, нет, не говори этого, нет, не делай так.
Нет, не.
Боря очень разозлился, оттого и тон этот притворно ласковый. У него, по-видимому, появились какие-то фантазии о Боге (или развились прежние). Я не продолжил спор вовсе не потому, что испугался, я просто посчитал нужным не поднимать далее эту тему, если Боре легче пережить все это так – пусть.
Он засмеялся, запрокинул голову, поднял руку, когти его блеснули на солнце, белые-белые, жуткие, настоящие и в то же время похожие на картинку, на то, что может представить ребенок.
– Эй, не стойте слишком близко, я тигренок, а не киска! – сказал он сквозь смех, потом пошевелил пальцами, словно наигрывал что-то на фортепиано, и когти быстро исчезли, я не успел рассмотреть, как именно это произошло.
– Класс! – сказала Валя.
– А еще что-нибудь покажи!
– Я только это умею, – сказал Боря. – А больше пока ничего в голову не приходит. Это сложно.
– А на что похоже? – спросил я.
– Как будто рисуешь собственной кровью, – сказал Боря.
– Слишком метафорично, – сказал Андрюша.
– И то правда. Но по-настоящему объяснить сложно.
– Попробуй, – сказала Валя.
– Это такое чувство, оно физическое, но при этом его нельзя по-нормальному описать. Это как будто ты можешь продолжать себя. Как будто ты еще не завершен полностью, и можешь продолжаться.
– Как будто состоишь из стволовых клеток? – спросил Андрюша.
– Фу, – сказал Боря. – Не знаю. Как будто ты просто можешь изменять и продолжать в себе все. Хорошее чувство.
– Не понимаю, – сказал я.
– Ну, – сказал Боря, – это надо испытать. Может, однажды ты поймешь. А может, и нет.
Мы пришли в палату, и я испугался, что Боре станет очень плохо от того, что Володина кровать пуста. Он и вправду остановился на ней взглядом, побледнел. На кровати в своей коробке возился Николай Убийца.
– Привет, дружок, – сказал Боря.
У него почти не осталось вещей, все было новым: зубная щетка, одежда, расческа, Фира даже попросила Станислава Константиновича купить Боре новый лак для волос. Станислав Константинович, впрочем, то ли по невнимательности, то ли из вредности купил лак с блестками.
Боря глянул на бутылек, взял его в руки, вскинул брови.
– Это что за «хуета»?
Он кинул бутылку мне.
– Дарю, принцесса.
Я кинул бутылку Андрюше.
– Боря, – сказал я. – Ты сейчас в порядке?
Он сел на свою постель, глянул в окно, почесал шелушащийся нос. Я сразу вспомнил, не мог не вспомнить, что у Володи нос шелушился тоже.
А теперь – нет.
Теперь это не важно, не важно и не общее.
Боря сказал:
– Нет, я не в порядке.
Слова эти он бы раньше никогда не произнес, я в них даже не поверил. И мне показалось весьма героическим его признание, хотя оно не соответствовало ни моим, ни его представлениям о героическом. Это сложно объяснить, но в тот момент я подумал, что он поступил смело и по-взрослому, признав, что все не так.
И теперь никогда не будет, как прежде.
Я сказал:
– Мы с Андрюшей, и с Фирой, и с Валей всегда будем стараться тебе помочь.
– «Нахуй» надо, – сказал он.
– Но все-таки мы всегда рядом, – сказал я.
– Такой ты терпила.
– Какой уж есть.
Потом мы пошли на процедуры, а Боря остался. Когда я вернулся, небо уже стало мучительно красным из-за заката, и очень блестящим. Боря крутил что-то в руках, присмотревшись, я увидел пистолет для забоя скота.
Я испугался, но Боря сказал:
– Не кипи. Подойди сюда.
Я подошел.
– Это тебе, – сказал он. – Подарок.
– Что?
– Это подарок, – повторил Боря. Серебристый пистолет ярко и чисто блестел под закатным солнцем. Красивейшая игрушка и очень опасная вещь.
Он вложил пистолет мне в руку, сжал мои пальцы, потому что я не хотел его брать.
– На, – сказал он. – Я бы тебе подарил что-нибудь другое, но у меня больше ничего нет.
– Где ты его прятал?
– Секрет.
– Ты прячешь там сигареты?
– Да. Целый блок. Хочешь блок сигарет?
– Нет.
– Тогда бери пистолет.
Боря поднял мою руку, приставил дуло к своей голове.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Бери, – сказал он. – Бери, Жданов, не тупи. Это вещь!
Дуло пистолета тесно прижималось к его лбу, Боря удерживал мою руку, смотрел на меня и ждал. Чего? Я понял, когда он попытался просунуть мой палец к курку.
– Ты что, обалдел?!
Я быстро отдернул руку, и пистолет снова оказался у Бори.
Я сказал:
– Кошмар.
– Он теперь твой. Делай с ним что хочешь. Я же говорю, у меня больше ничего нет.
Он щелкнул карабиновой застежкой, прицепил пистолет к моей шлевке для ремня.
– Забойщики носят их вот так.
Тут дверь скрипнула, зашел Андрюша, и Боря сказал:
– Нет, ты бери, а то хуже будет.
Пистолет, конечно, замечательный, но стержень и заряд я оттуда вытащил.
Теперь, когда пистолет совершенно безопасный, я всегда буду носить его на поясе. Он выглядит так красиво и здорово, похож на невероятное космическое оружие.
Конечно, он мне нравится!
Замечательный пистолет!
Запись 136: Новый куратор
Наконец приехал наш куратор. Он никогда не заменит нам Максима Сергеевича, но мне наш новый куратор все равно нравится. Его зовут Дени Исмаилович, он тоже экспат, только прилетел оттуда, из Космоса. Дени Исмаилович нас никогда не учит, и он совсем еще молодой человек.
Мы ему не отвратительны, как мне показалось, или он это хорошо скрывает. Дени Исмаилович, по-видимому, очень нервничает, но старается.
Теперь мы снова ходим строем и все делаем по расписанию. Я рад возвращению дисциплины, это кажется мне правильным.
Конечно, теперь мы вряд ли будем гулять по набережной до поздней ночи, и у нас станет меньше свободного времени, но это и хорошо.
Человек всегда должен быть занят чем-то полезным. Дени Исмаилович того же мнения.
Хотя эта работа, как мне кажется, для него нежеланна, он выполняет ее хорошо.
Я спросил его недавно:
– Как там, в Космосе?
Он улыбнулся мне и сказал:
– Нервно.
И это короткое слово очень хорошо характеризует Дени Исмаиловича.
Запись 137: Хороший сон
После долгих уговоров Дени Исмаилович разрешил Ванечке с нами переночевать. Ванечка очень просился, и мы за него просили. Тем более что наша палата все равно рассчитана на четверых.
Дени Исмаилович сначала отказывался, но потом сказал:
– Хорошо. Наверное, ничего дурного из этого не выйдет.
Я же говорю, он совсем еще молодой парень, ему, наверное, понятно, что ночью мы не спим, а разговариваем обо всяком.
Правда, Дени Исмаилович все равно заставил нас выключить свет.
– И ни звука, – сказал он. – Всем спокойной ночи.
Когда он ушел, Боря сказал:
– Наверное, тоскливо тут чуваку. Это тебе не Космос с межгалактическими…
– Тише, – сказал я.
– Ты что, спать будешь?
– Нет, – сказал я. – Просто потише.
Ванечка перевернулся на живот, он лежал на кровати Володи, и почему-то от этого я чувствовал одновременно и ревность, и облегчение.
Коробка с Николаем Убийцей стояла прямо перед Ванечкой.
– Замечательный у вас еж, – сказал он.
– Он ночью очень шумит, – сказал Андрюша.
– Могу забрать!
– Нет уж!
Боря помолчал, а потом вдруг спросил:
– Слушай, Ванька, а кем ты стать-то хочешь?
– А кем? – спросил Ванечка.
– Не знаю, я ж тебя спросил. Ну давай, какие там у тебя варики есть?
– Тогда хочу быть Господем.
– Господом, – сказал я. – И его нет.
– Тогда не хочу.
– Что ты к нему пристал? – спросил Боря.
– Ладно. Лучше пусть Андрюша расскажет историю.
Ванечка сказал:
– Все Андрюшины истории страшные.
– А то! – сказал Боря. – Лучше уж со мной поговорить.
– Не лучше, – сказал я.
– Лучше, – сказал Андрюша.