Боря посмотрел на меня, выражение его лица было надменным, скучающим, в общем и целом обычным. В руках он вертел Володин кожаный ремень, которым тот всегда очень гордился.
– Думаешь, я ненормальный? – спросил он, хотя я ничего такого в виду и не имел.
– Нет, – сказал я осторожно.
– Я в порядке, – сказал мне Боря и вправду спокойным голосом – до странности спокойным. Я посмотрел на его руки, увидел, что он стягивает из ремня петлю, но сообразил зачем, только когда Боря накинул ремень мне на шею.
Он рванул ремень так, что я упал на четвереньки, и заставил меня следовать за ним. Я видел только легкие Борины шаги, одну ногу за вторую, как в танце, и блеск его ботинок.
– Видишь! – сказал он. – Такой же, как всегда!
У меня потемнело в глазах, не столько от нехватки воздуха, сколько от боли, мне казалось, у меня сейчас голова оторвется.
– Боря! – крикнул Андрюша. – Не надо!
– Я такой же, – повторил Боря с нажимом. Он снова дернул ремень, протащил меня так, что я совсем рухнул на пол и разбил нос.
Сила, с которой он это делал, показалась мне уже нечеловеческой. Борин ботинок оказался у меня перед носом, носком ботинка он размазал кровь.
Я не хотел сопротивляться, мне казалось, что человек, который переживает такую утрату, имеет право делать все что угодно (хотя это чувство глупое и неоправданное).
Я лежал на полу и думал, что Андрюша плохо вымел песок, принесенный с пляжа. Но мы ведь уже давно не ходили на море.
А Боря вдруг сказал впервые в жизни:
– Прости меня.
Я посмотрел на него, и Боря повторил:
– Прости меня.
Глаза его совсем округлились, он кусал губы.
Я прохрипел что-то невнятное (не помню, что мне хотелось сказать).
– А, – сказал Боря. – Да.
Он отпустил ремень. Я так и лежал на полу – страшно болела шея.
Боря сел рядом со мной и сказал:
– Я не хотел!
Но ты хотел, подумал я.
И Боря, будто прочитав мои мысли, поправился:
– То есть хотел, но…
Он не договорил, снова резко вскочил на ноги, переступил через меня.
– Ты прав! – сказал он мне уже у двери. – «Пиздец» просто, как ты прав.
Так что Володины вещи мы собрали сами.
Теперь стоит вот большой чемодан с вещами, которые ему не нужны.
А мне все кажется, что он за ними вернется, ведь многое из этого Володя любил.
Запись 129: Андрюшины размышления
До чего же хрупкая вещь – жизнь. Арлен должен это знать, как и каждый. Мы почему-то все время думаем, что быть мертвым как-то чрезвычайно сложно, и страшно боимся, когда это оказывается не совсем так.
Был человек живой, стал человек мертвый. Это происходит очень-очень быстро.
Что касается тела, то я думаю так: представь, что из коробки высыпали все-все-все вещи.
Коробка осталась коробкой. Но теперь она пустая.
В коробке были: белые кроссовки, маленький брат, первая любовь, умные книжки, занятия спортом, забавные шутки, дружелюбный характер, брелок с белым самолетом, пьющий папа, холодная мама, любовь к сладкому, аллергия на клубнику, хороший голос, здоровые привычки.
Теперь в коробке пусто.
Запись 130: Поджог
Я почему-то думал, что самые кризисные моменты уже позади, но не знаю, почему я так думал.
В любом случае, когда сегодня мы с Андрюшей вернулись в палату после процедур (Борю от них освободили), то застали вокруг полный разгром.
На полу валялись осколки зеркала, обрывки каких-то вещей, в комнате было сильно накурено. Он даже крокодильчика нашего распотрошил, того самого, которого мы выиграли в тире на набережной давным-давно.
– Боря?
Он стоял у своей кровати, в зубах у Бори дымилась сигарета, в руке он держал бутылку водки и поливал ею простыни.
– Ты что делаешь?!
– А ты как думаешь? – спросил он на удивление спокойно.
Я спросил:
– Боря, где ты это взял?
– У отца, – ответил Боря. – Я, конечно, очень повзрослел после смерти брата, но алкашку мне все еще не продают.
Ужасно циничная шутка, подумал я, но ничего не сказал.
Я сделал пару шагов к нему, под ботинками захрустели осколки. Все, что можно было сломать, Боря сломал. Все-все-все вещи, даже зубную щетку разломил пополам и вылил шампунь, из-за которого весь пол стал скользким и липким.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мне стало очень страшно от творящегося бардака. Беспорядок и грязь очень меня пугают.
Я сказал:
– Боря, а зачем ты так сделал? Это же твои вещи. Как ты без своих вещей?
Он сказал:
– Как-нибудь. Или никак.
Я засунул руку в карман, нащупал холодный браслет. Эдуард Андреевич дал его мне (он мне очень доверяет) как раз на такой случай. Сказал, что он уже запрограммирован, и нужно только защелкнуть его на Боре, если вдруг тот будет вести себя неадекватно.
Я об этом в своей тетради не писал, потому что я боялся, что прочитает Боря. А браслет всегда носил с собой.
Я сказал:
– Боря, тебе сейчас очень больно, но глупости делать не надо, ладно?
– Какие глупости?
– Поджог.
Я обернулся к Андрюше, но тот и без моей команды взял коробку с Николаем Убийцей, которого надо было защитить в первую очередь.
Боря сказал:
– Какой поджог?
– Ты облил кровать водкой.
– Просто хотел, чтобы пахла, как дома.
Я сказал:
– Боря, пожалуйста, сейчас тебе нужно успокоиться.
Бутылка водки опустела, Боря швырнул ее в стену, и она с отчаянным и хлестким звуком разлетелась на осколки.
– А! – сказал Боря. – Вот еще.
Он схватил с моей тумбочки гвоздичный одеколон и принялся лить на кровать и его. К запаху водки, сигарет и шампуня добавился едкий запах гвоздики. Андрюша закашлялся.
Я сказал:
– Но зачем, Боря? Это правда ни для чего не нужно. Теперь нам придется переехать из этой палаты.
– И ладно! – сказал он. – И пусть!
А потом он запрокинул голову и закричал:
– Ненавижу все живое! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу все живое!
И я сказал:
– Но, Боря, это ведь все неживые вещи. Твоя фраза совершенно бессмысленна.
Не знаю, зачем я такое сказал. Наверное, не стоило.
Боря щелчком отправил недокуренную сигарету на балкон, обернулся ко мне, засмеялся, а потом резко выбросил вперед руку, и я увидел острые костяные когти. Я отскочил назад, и когти мазнули в сантиметре от моего живота, а потом исчезли с такой быстротой, какую я никак не мог осмыслить.
Боря сказал:
– Я совершенен.
Он сказал:
– Я, «блядь», совершенен.
И тут же он добавил:
– А ты думаешь, Максю из-за меня убьют? Тупой Макся, «проебал» детей. Но виноват-то я. Только вот я – товар. И мой брат – товар. Межгалактическая редкость. Вкуснятина. А Макся – просто Макся.
Я снова обернулся. Андрюши и Николая Убийцы уже не было, я слышал голоса девочек, они побежали, по-видимому, за Эдуардом Андреевичем (Максим Сергеевич больше не имел права за нами присматривать, а смену обещали прислать в конце недели).
Я думал: сейчас он все тут подожжет, вдруг его сочтут опасным, а ведь с ним все уже случилось. Он и вправду совершенен. Вдруг Боря не справится?
Я думал, что пожар, поджог, сделают его положение еще хуже. Это будет непоправимо. Бардак и поломки – все не так уж страшно, если вдуматься.
А поджог – настоящее антисоциальное поведение.
Поэтому, когда Боря достал спички, я вынужден был на него кинуться.
Боря куда более ловкий, чем я, а еще эта новая сила – я был совершенно уверен, что не справлюсь, но мне удалось сбить его с ног.
– «Сука»!
– Не ухудшай свое положение! – сказал я. Однако, это плохая идея – говорить длинные предложения во время драки.
Все было усеяно осколками: зеркало, чашка, люстра, лампочка, бутылка. Следовало действовать очень аккуратно.
Может, Боря израсходовал всю свою силу на эти жуткие когти, может, не умел еще управлять собой в полной мере, но больше ничего сверхчеловеческого он не делал.