Отношения Австро-Венгрии с Великобританией были традиционно более близкими и сердечными, нежели с Францией. Хотя у англичан и имелись свои собственные традиции политического радикализма, все же британское общество воспринималось в Вене как более стабильное и консервативное, чем французское. В этом же убеждал и тот факт, что британская аристократия, как и полагалось, все еще господствовала в политике и на государственной службе. В этой связи удачным ходом посчитали то, что в 1904 г. послом Австро-Венгрии в Лондоне был назначен граф Альберт Менсдорф, состоявший в родстве с британской королевской семьей и популярный среди английской знати. Кроме того, если отношения Великобритании, например, с Россией первоначально осложнялись колониальным соперничеством, то в случае с Дуалистической монархией ничего подобного не было. Хотя и Вена, и Лондон имели военные флоты в Средиземном море, оба государства были заинтересованы в поддержании там спокойной обстановки – особенно когда речь шла о восточной части региона. Наконец, каждой из этих двух стран другая виделась в качестве удобного противовеса политике России. Во время Англо-бурской войны Австро-Венгрия была одной из немногих держав, поддержавших позицию Великобритании. В 1900 г. Франц-Иосиф заявил британскому послу: «В этой войне я целиком и полностью с Англией» – причем сказано это было на французском и так, чтобы французский и русский послы, бывшие при этом, наверняка расслышали[606].
Тем не менее англо-австрийские отношения постепенно ухудшались. Имевшееся между ними соглашение по поддержанию status quo в Средиземном море изначально было отчасти направлено на защиту Босфора и Дарданелл от возможных посягательств со стороны России, но к 1903 г. это соглашение утратило всякий смысл, поскольку обе страны уже предприняли попытки достичь сепаратной договоренности с Петербургом. При этом англичане все больше уверялись в том, что Австро-Венгрия полностью находится под влиянием Германии. В частности, по мере развития гонки военно-морских вооружений Лондон стал опасаться, что каждый построенный Австро-Венгрией боевой корабль будет означать усиление германского флота. А после того, как в 1907 г. Великобритания достигла взаимопонимания с Россией, она начала изо всех сил избегать любых шагов, которые могли бы этому взаимопониманию повредить, – в частности, перестала сотрудничать с Австро-Венгрией в балканском вопросе и на Средиземном море. Дальнейшее ухудшение австро-русских отношений, таким образом, служило еще и охлаждению между Лондоном и Веной[607].
По мере того как Германия и Россия отдалялись друг от друга, Австро-Венгрии также становилось все труднее сохранять связи с обеими странами одновременно. Хотя Франц-Иосиф и сменявшие друг друга министры иностранных дел империи сожалели, что дело принимало такой оборот, но реальность была такова, что поддерживать отношения с Россией было труднее, чем с Германией. Пробуждение внутри Австро-Венгрии славянского национализма вызывало в России сочувственный интерес, но с точки зрения самих австрийцев это лишь добавляло стране внутренних проблем. Пусть даже Россия и не объявляла себя защитником славян в Европе, само ее существование не могло не вызывать у дунайского соседа тревожных мыслей относительно ее намерений.
Изменение обстановки на Балканах только добавило Вене тревог. Когда Османская империя начала неохотно отступать из Европы, возникшие в регионе новые государства: Греция, Сербия, Черногория, Болгария и Румыния – казалось, готовы были войти в орбиту России. Эти страны имели по преимуществу славянское население (хотя румыны и греки настаивали на своей самобытности), которое, как и русские, исповедовало православие. Будущее территорий, все еще остававшихся в Европе под властью турок, тоже было неясным – Албания, Македония и Фракия могли, в свой черед, стать объектами интриг и соперничества – возможно, даже стать причиной войн. В 1877 г. Дьюла Андраши, тогдашний министр иностранных дел Дуалистической монархии, отметил, что Австрия и Россия «находятся в непосредственном соседстве и им придется как-то взаимодействовать – либо мирно, либо путем вой ны. При этом он считал, что война между двумя империями… может закончиться лишь уничтожением или распадом одного из противников»[608].
К концу XIX в. в России тоже увидели опасность, проистекающую из разрушения Османской империи. После отказа Германии продлевать «перестраховочный договор» полагаться на дружбу с ней было тоже уже невозможно. В условиях, когда внимание России все больше обращалось к Дальнему Востоку, ее руководство было склонно добиваться разрядки в отношениях с Австро-Венгрией по поводу Балкан. В апреле 1897 г. Франц-Иосиф и министр иностранных дел Голуховский были тепло встречены в Санкт-Петербурге. Военные оркестры играли австрийский гимн, а черно-желтый флаг Австрии и красно-бело-зеленый флаг Венгрии развевались на апрельском ветерке рядом с российским. Царь с гостями в открытых экипажах проехал по Невскому проспекту, и вечером на официальном банкете оба императора обменялись тостами и теплыми пожеланиям, подчеркнув обоюдное стремление к миру. В ходе последующих обсуждений обе стороны согласились проводить совместную политику, направленную на сохранение целостности Османской империи. Вдобавок молодым государствам Балкан нужно было дать понять, что они более не смогут лавировать, используя одну империю против другой. Поскольку турки все равно могли утратить контроль над оставшейся частью региона, Россия и Австро-Венгрия планировали мирно поделить остатки между собой, выступая единым фронтом против возможного вмешательства других держав. России было обещано, что при любом ходе событий проливы будут закрыты для иностранных военных кораблей. Австро-Венгрия, со своей стороны, посчитала, что Россия согласилась с возможной будущей аннексией Боснии и Герцеговины, которые были заняты австрийскими войсками еще в 1878 г. Во всяком случае, австрийцы сумели убедить себя в том, что русские не будут против – однако несколько позже те направили в Вену ноту, которая гласила, что такая аннексия «затронет более широкий круг вопросов, которые потребуют отдельного изучения в подходящее время и в подходящем месте»[609]. И действительно, в 1908 г. этот вопрос был снова поднят и принес поистине немало вреда.
Однако в течение последующих нескольких лет отношения Австро-Венгрии и России оставались довольно неплохими. Осенью 1903 г. Николай II приехал к Францу-Иосифу в один из его охотничьих домиков, и два императора обсудили ухудшающуюся обстановку в Македонии, где среди христианского населения вспыхнуло открытое восстание против турецкого правительства – причем ситуация осложнялась еще и тем, что восставшие сражались и друг с другом по причине уже своих внутренних разногласий. Франц-Иосиф и Николай договорились сформулировать общую позицию по отношению к реформам, которые надлежало провести правительству Османской империи. Год спустя обе империи заключили соглашение о нейтралитете, и пошли даже слухи о том, что Союз трех императоров может быть восстановлен. Впрочем, в итоге все это осталось лишь пустыми разговорами.
Несмотря на все указанные договоренности, в австро-русских отношениях далеко не все было гладко. Ни одна из сторон не доверяла другой до конца, особенно в балканском вопросе. На случай распада Османской империи – а такой исход казался все более вероятным – каждая из держав хотела иметь гарантии того, что ее интересы не пострадают. Например, Австро-Венгрия желала создания сильного Албанского государства, которое закрыло бы южным славянам доступ в Адриатическое море – в этой связи австрийцы считали особенно удачным то, что сами албанцы славянами не являлись. Россия, естественно, ничего подобного не одобрила бы. Обе империи – когда исподволь, а когда и открыто – боролись за рычаги влияния в Сербии, Черногории и Болгарии. Даже в македонском вопросе стороны разошлись из-за деталей будущих реформ. После поражения в войне с Японией Россия вновь обратила свое внимание на запад, и вероятность конфликта на Балканах значительно возросла. Более того, в 1907 г. она разрешила все спорные вопросы с Великобританией, а потому перестала так уж нуждаться в поддержке Австро-Венгрии на Средиземном море и в отношениях с Османской империей. Наконец, в 1906 г. произошли существенные изменения в составе политического руководства Дунайской монархии: начальником Генштаба стал Конрад, а на посту министра иностранных дел осторожного Голуховского сменил Эренталь, стремившийся проводить более активную внешнюю политику.