Читать интересную книгу Будет только хуже (СИ) - Климов Виктор

— Да и сейчас скажут, что на Мосфильме сняли, особенно некоторые.

— Это да, — ухмыльнулся, соглашаясь, капитан.

То, что в стране продолжали работать специально подготовленные провокаторы, которые подначивали не сильно критически мыслящих людей, не секрет. Но с ними вели работу спецслужбы. Не то сейчас время, чтобы можно было говорить всё то, что они говорили до войны.

Боже, каким же был травоядным так называемый кремлёвский режим! Ну, реально по отношению ко всякого рода типа журналистам, получающим жалование из-за рубежа, власти вели себя как веганы по отношению к бифштексам — старались не притрагиваться. Другое дело, что некоторые совсем уж начинали границы терять, уверовав в свою полную безнаказанность, о чём даже не стеснялись заявлять публично.

— И как там Нью-Йорк?

— В труху, Влад! В труху! — довольно ответил капитан.

Что испытал при этих словах Влад? Пожалуй, всё-таки удовлетворение. Если бы он узнал, что ответный удар оказался безрезультатным, это однозначно вызвало бы разочарование и не прибавило бы боевого духа ни ему, ни вообще людям, в том числе военным.

Ещё во время своей работы в лагере он сталкивался с просто-таки упёртыми пацифистами и толстовцами, которые говорили, что. Понятно, что таких людей держали на контроле и даже проводили с ними профилактические беседы, если это можно так назвать. Нет, они не были шпионами или штатными провокаторами иностранных спецслужб, но понятно, что подобные речи не внушали доверия у граждан к собственным властям да и вообще сказывались крайне не благоприятно на обстановке в лагере. Пострадавшие от бомбардировки и потерявшие близких людей не выдерживали и кончали жизнь самоубийством, не имея ничего, что их поддерживало бы в их бытии.

А чувство мести, хотя бы и на короткое время, но может заставить людей биться и трудиться ради общей победы.

Да, как и сказал Алексей, эти кадры — пропаганда, но очень нужная и важная. И даже то, как пограничник произнёс «В труху!», с каким выражением это сделал, то, как он был доволен результатом увиденного, говорило в пользу её необходимости.

Плоха ли война как явление? Безусловно! Горе, которое она приносит семьям, иногда полностью уничтожая их, ни с чем не сравнится. И даже когда война заканчивается, она ещё многие десятилетия не позволяет о себе забыть, тыкая в глаза искалеченными солдатами на паперти и беспризорниками, оставшимися без родительского попечения.

Но означает ли это, что надо сдаться? Что не стоит сопротивляться, а надо лечь на спину и поднять лапки кверху? Проявить, так сказать, толстовское непротивление злу? Но, позвольте, оно же смертельно! Как можно взывать к милосердию и миру во всём мире, когда тебе на голову летит боеголовка, превращающая всё вокруг в радиоактивный пепел? Нет, господа, в такие моменты очень хотелось бы, чтобы тот кто запустил в твою сторону ядерную боеголовку начинал бы молиться, так как понимал бы, что возмездие неизбежно. Даже если ты уже давно будешь распылён на атомы в эпицентре взрыва, враг должен понимать, что ответ будет обязательно. А главное — ты сам должен это знать. Знать, что ты сам будешь отомщён, что будут отомщены твои родители, твоя супруга, твои дети…

Да, Спаситель говорил, что если тебя ударили по одной щеке, то подставь другую. Над тем, что он имел в виду, веками бьются богословы и философы. Может быть, смысл в том, что ударившему надо дать время одуматься, а не бить сразу в ответ и наотмашь?

В конце концов, он же сказал, что надо всего лишь подставить вторую щеку, а не позволять по ней бить. И уж тем более, Иисус не сказал, что делать, когда щёки всё-таки закончатся. Вполне может так случиться, что продолжение его фразы потонуло в шумном гомоне сопровождавшей его толпы. Или вообще было вычеркнуто из всех источников священнослужителями, переписывающими священные тексты под тусклый свет восковой свечи в каком-нибудь монастыре.

Что если там было продолжение типа: «А если это не поможет, то бейте так сильно, как только можно, ибо объяснять что-либо этим придуркам просто бесполезно!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Да, Аля частенько называла Влада богохульником за его рассуждения на религиозные темы, а ему нравилось её подначивать, если она уж больно навязчиво для него начинала соблюдать пост или бегать по церквям ставить свечки за здравие, за упокой и вообще. Обычно это помогало, и Аля не то чтобы соглашалась с мужем, но религиозного рвения у неё значительно убавлялось.

— Я вот сейчас о чём подумал, — задумчиво произнёс Влад, пока они ехали по дороге. — Тот диверсант, он же понимал, что, скорее всего, он тоже погибнет от взрыва гранаты.

— Я бы сказал, что он точно знал это, — кивнул Алексей, занятый управлением автомобилем.

— Но тогда… — Влад попытался сформулировать мысль. — Тебе не кажется, что мы столкнулись с какими-то фанатиками?

— Кто знает, — пожал плечами Алексей.

— Но пойти на то, чтобы уничтожить цель, даже если сам погибнешь, на это не многие способны, на это надо иметь особый склад ума. Верить надо в то, что ты прав.

— Или твоих родных держат в заложниках, тоже вариант.

— Не уверен. Ты видел его глаза? Как он смотрел на нас? А что он там, кстати, пытался сказать? Перед тем как гранату вытащить.

Капитан бросил на него быстрый взгляд.

— «Вы все», — ответил он и снова переключился на дорогу.

— Что это может значить, как думаешь?

— Хрен знает, — пожал плечами Алексей. — Ты сам сказал, что это фанатики. А у них свой особый образ мысли. Я не удивлюсь, если твоя догадка окажется правдой.

— Я всего лишь предположил, — возразил Влад.

— Что ж, не исключено, что твое предположение не лишено оснований. Не знаю, Влад, честно.

— Я догадываюсь, что ты мне много не договариваешь. Однако, учитывая, что нас преследуют — как ты сказал? — группы ликвидации, то у меня возникло стойкое ощущение, что я имею право знать немного больше, чем до этого ты рассказывал.

— Имеешь, — согласился Алексей.

— Но? — перебил его Влад.

— Слушай, я всего лишь имел неосторожность согласиться на участие в эксперименте. Я и мои сослуживцы. Я даже понятия не имею, кто это и что им надо. Из какой они структуры? На какую службу противника работают? Даже не так: сейчас я просто знаю, что они противники. И американцы ли они вообще?

Наверное, у Влада даже расширились глаза.

— Погоди, ты хочешь сказать, что ядерный удар нанесли не США?!

Алексей замотал головой.

— Нет, удар как раз нанесла Америка, это однозначно. И союзники их, конечно, куда же без них.

— Тогда, кто эти… которые на дороге остались? Джессика тогда — кто?

— Пока не знаю, — отрывисто бросил он. — А, может быть, и никогда не узнаем. По большому счёту, абсолютно не важно, кто это: диверсанты из специальных подразделений или идейные фанатики. У них, если хочешь, может даже быть своя правда, которой они руководствуются, всё зависит от системы координат.

На текущий момент, ты должен понять одно: одни хотят всеми силами помешать нам сделать то, что мы задумали. Улавливаешь? На текущий момент, и мне и тебе этого должно быть достаточно. Они считают, что мы опасны для их планов. Они не остановятся и будут нас искать.

«Ещё бы понять, что мы собираемся сделать» — подумал Влад, которого начинала напрягать роль ведомого, который только и знает, что его могут грохнуть в любой момент, а за что — не понятно.

Сначала он с Алей чуть не погиб при налёте на вокзал. Потом он сам нарвался на конфликт с провокатором, в котором мог быть убит, и из-за чего его трясли на допросах несколько дней по несколько часов. Затем ряженые в полицейскую форму вломились в его с Алей квартиру — Влад тяжело вздохнул, вспомнив события того вечера — ранили его, убили супругу. Не прошло и нескольких часов, как им пришлось укрываться в колодце от ядерного удара. И вот теперь ночной бой.

Рисковать жизнью приходилось чуть ли не каждый день, при том, что пограничник явно многое недоговаривал. Но и послать его куда подальше, вроде как тоже не имело смысла.