Читать интересную книгу Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

— Вот и я не скажу вам, какой властью это делаю.

Молчание треснуло, расползлось по шву, и из него стали выплескиваться вздохи и голоса, выкрики и фразы.

Филипп стоял во втором ряду среди апостолов. И слышал, как впереди с досадой воскликнул Иаков Малый:

— Почему «не скажу»?! Я бы сказал! Я бы ответил этому лицемеру, этому племянничку главного вора и разбойника!

— Нельзя было отвечать, — порывисто возразил ему Петр. — Ты что, не понял? Вопрос был «рогатый». Если б ответил: «Бог дал мне власть», они сразу же обвинили бы Его в богохульстве. А если б про Бога не сказал: дескать, сам это делаю, — они обвинили бы Его в самозванстве.

— Как будто Он никогда не говорил, что власть у Него от Бога?! Как будто не называл себя Пророком и Сыном Божьим?! При стражниках и при священниках говорил. И здесь, в Храме, — не раз и не два! На Кущах, на празднике Обновления. И ты слышал, и я. Не помнишь? — Малый не успокаивался. А Петр продолжал ему возражать:

— Слышал и помню. Но, видимо, не время сейчас. Нельзя поддаваться на провокацию. Момент, похоже, не тот…

— Почему не тот момент? И когда этот момент наконец наступит?! — воскликнул Малый.

— Тише говори. Услышит, — упрекнул его Петр.

— Плевать я хотел, что услышат!

— Я про Иисуса говорю. Ему твоя… твое ожесточение не понравится.

— Иисус и так меня слышит! — убежденно воскликнул Малый, но тон свой заметно понизил. — Он всех нас слышит. Даже когда мы молчим. Слышит и бездействует. Обещает и не выполняет…

— Погоди, не суесловь, — строгим голосом произнес Петр, прерывая друга. — Зачем Ему самому о себе свидетельствовать, когда Креститель о Нем свидетельствовал, называя Господом и Сыном Божьим?

— Надо было повторить, — упрямо боднул рыжей головой Иаков Малый. — Надо было напомнить народу слова Иоанна. И здесь, в Храме, громогласно и во всеуслышание объявить: «Бог дал Мне власть, и все вы малые песчинки, все вы твари дрожащие перед силой и славой истинного Пророка Господня!»

— Так ведь Он почти то же самое и сказал. Ты разве не слышал? — вдруг спросил Петр и ухмыльнулся в курчавую бороду.

Малый удивился, то есть перестал восклицать и бодать головой, повернулся к Петру и ощерил рот. А Петр пояснил:

— Власть — это не крик. Власть — это присутствие духа и в спокойном величии сила!.. Они подступили к Нему с вопросом, а Он сам потребовал от них ответа! Их много — Он один. У них — копья, а Он — безоружен. Потому что Он Царь здесь и Господин, а они перед Ним — точно трусливые собаки… Что они Ему ответили, ты слышал?!

— Ничего не ответили. Сказали: «Не знаем».

— Вот-вот! «Не знаем!» — вдруг торжествующе воскликнул Петр и яростно взмахнул рукой. — Они, умники и великие толкователи Закона! Они, которые каждую фразу, каждое слово, каждую букву в Законе всегда берутся истолковать и так перед нами толкуют, с таким несокрушимым апломбом, с такой безоглядной уверенностью в своей правоте, будто вместе с Моисеем поднимались на Синайскую гору, на колеснице с Ильей взлетали на небо, с Исайей обличали царей и плакали с Иеремией на реке вавилонской! Они, книжники и знатоки, гордые учителя народа! Ты слышал, чтобы они когда-нибудь произносили эти самые слова «не знаю», «не знаем»?! Они — призванные Богом и назначенные синедрионом отличать добродетельных от грешников, знающих от шарлатанов, пророков от самозванцев! Разве может им быть неясно, от кого человек говорит — от Бога или от дьявола и дана ли ему власть или нет у него никакой власти?! Но вот при народе, в Храме, в Доме Господнем, пред жертвенником и святилищем Его они только что провозгласили: «Не можем определить, не знаем, потому что глухи и слепы, невежественны и бессильны, суесловны и слабоумны!» Может ли быть для них большее унижение, больший позор?

— Ты прав, Петр, — тут же согласился с ним Малый. — Они Его хотели унизить, но сами унизились. Его хотели ударить, но сами себе лоб расшибли. Лживые судьи сами себя осудили!.. Ты мне объяснил. Ты умница, Петр!

А соглядатай Каллай — тот самый человек в сером плаще с капюшоном, который стоял поблизости и якобы разглядывал Красные ворота, — теперь смотрел в пыльное небо, на мутное полуденное солнце и слушал еще более внимательно.

Глава двадцатая

ПРИЗНАНИЕ АРИЭЛЯ

Седьмой час дня

— Какое странное небо. Мутное. И солнце словно в пыли… Такое редко бывает весной, — сказал Иоиль, глава школы великого Гиллеля.

— Учитель, позволь мне теперь сказать и объяснить тебе, — попросил Ариэль.

— Нет. Не позволю, — ответил Иоиль. Они сидели в беседке.

— Еще раз напомню тебе о нашей стратегии, которую ты, похоже, недостаточно четко себе уяснил, — наставительно заговорил Иоиль. — Партия ныне ослаблена, потому что в ней существуют две школы. И эти школы, преследуя в общем-то единую цель, в частностях непрестанно спорят друг с другом, как мне кажется, часто лишь для того, чтобы поспорить и доказать свою правоверность, свое православие и свою особую приверженность заветам старцев. Нашими разногласиями, естественно, пользуются враги партии: открытые и тайные язычники, разного рода ренегаты, вроде саддукеев и иродиан, а также раскольники, называющие себя фарисеями, но, по сути, свернувшие с пути истинного, поправшие великие принципы, предавшие интересы партии и фактически действующие против обеих школ.

Они сидели в беседке, устланной мягкими и пышными сирийскими коврами. Вернее, Иоиль возлежал, опершись локтем на пеструю египетскую подушку, а напротив него, поджав под себя ноги, сидел Ариэль.

— Такое больше не может продолжаться, — назидательно продолжал Иоиль, главный учитель. — Надо идти на сотрудничество. Надо везде, где это возможно, вступать в диалог с шаммаистами и с помощью конструктивного диалога стараться смягчить их жесткую позицию. Заставить их видоизменить или вовсе отказаться от тех многочисленных правил и предписаний, которые народ никогда соблюдать не будет. Потому что их просто невозможно все соблюсти. А нашим врагам эти мелочные и дикие правила дают дополнительный повод для нападок на всё фарисейство: не только на школу Шаммая, но и на нас — последователей великого и мудрого аввы Гиллеля! И делать это надо не спеша, осторожно, постепенно, аргументированно, деликатно и с хитрецой, ибо большинство шаммаистов — люди твердолобые и жестоковыйные. Ты видел, как ласков я был с Левием, как всячески ему поддакивал, подыгрывал, подчеркивал, что мнение его для меня крайне ценно, что я крайне дорожу нашими доверительными отношениями? Ты обратил внимание?

— Конечно же, учитель. Признаюсь тебе…

— Помолчи! Сейчас я говорю, — прервал Ариэля Иоиль.

Беседка, в которой они расположились, находилась на крыше дома Иоиля. Крыша была широкой и плоской. Между балок росла трава, так ровно и густо, словно специально была там посеяна. В кадках, расставленных по всей крыше, произрастали деревья — карликовые. И было каждого дерева по одному: лавр и кипарис, фига и лимон, сосенка и дубок, гранат и оливка — ни один вид не повторялся. По краю же крыши были сооружены цветочные грядки, и в них пока расцвели только маки.

— Ты спросишь, не опасно ли с ними заигрывать? — разъяснял Иоиль, любитель долгих и многократных рассуждений. — Ты спросишь, не повредит ли школе Гиллеля такое объединение сил и сближение позиций? Отвечу: ничуть не повредит, а только на пользу пойдет и нам, и всей партии. Во-первых, силы фарисейства тем самым укрепятся. Во-вторых, возрастет влияние на народ. В-третьих — и это самое главное! — мы постепенно подчиним себе шаммаистов, смягчим их и подомнем под себя. Ведь школа Гиллеля благодаря дальновидности, гибкости и мягкости нашего великого учителя с каждым годом пользуется все большим авторитетом у народа, а школа Шаммая из-за ее ослиного упрямства и догматической косности, напротив, стремительно теряет популярность в широких народных массах. Им, видишь ли, безразлично, идет за ними народ или не идет; дескать, не важно, сколько фарисеев, мало или много, а важно, чтобы все они были ревностными и истинными; так якобы от начала повелось, и партия была создана для немногих и праведных… Ну так это когда было! Тогда действительно слишком мало было преданных ревнителей Закона и искренних иудеев. Тогда невозможна и не нужна была массовость. Но, слава Господу, времена с тех пор изменились. И чтобы достигнуть цели, чтобы воистину стать руководящей и направляющей силой избранного народа Божия… Ты меня слышишь? Ты что все время молчишь?! — вдруг спросил Иоиль.

— Я тебя очень внимательно слушаю, учитель, — от ветил Ариэль.

Широкий вид открывался из беседки, в которой они сидели: к югу, в обрыве, шумел и пылился Нижний город, к западу сверкал и искрился Змеиный пруд, на севере в солнечном мареве замерли, чуть оплыли и словно дышали оба дворца, Великого Ирода и Асмонеев, а далее — Храм и совсем вдалеке, будто призрак, — Башня Антония.