Встанут ли перед Британовым наши адмиралы? Не знаю. Не уверен. Если встанут, то не все. Уж так у нас повелось: тень любого обвинения - праведного или неправедного - сопровождает человека до конца дней. Но дело не во внешних почестях. Вот на днях министр обороны РФ подписал приказ о присвоении Игорю Британову звания капитана 1 ранга запаса. Не прошло и пятнадцати лет, как справедливость восторжествовала. Она, эта справедливость, у нас редко торопится. Если учесть, что герои линкора «Новороссийск» получили свои награды с опозданием в сорок четыре года, если учесть, что некоторые офицеры с К-219 уже получили кресты ордена Мужества, а матрос Сергей Преминин посмертную звезду Героя России, то можно надеяться, что однажды наши чиновники, глубокие ценители воинского мужества, вспомнят и о командире подводного крейсера К-219, как и об остальных членах его экипажа.
ТОРПЕДНОЕ МЯСО
Такого не было нигде и никогда: с затонувшей атомарины всплыли сквозь 45-метровую океанскую толщу свыше ста человек. Они все остались живы, кроме тех, кто погиб в первые же минуты аварии. Они погибли бы все, если бы не их командир - капитан 1 ранга Николай Суворов. Однако суд скорый и неправый приговорил его к десяти годам исправительных работ…
Приглашение в преисподнюю
До меня, как и до многих моряков, та не столь давняя трагедия дошла в виде мрачного анекдота: при погружении командир атомного подводного ракетносца забыл задраить верхний рубочный люк, и лодка ухнула на грунт Авачинской бухты. Потом состоялся самый массовый за всю историю подводного плавания исход с затопленной субмарины: сто с лишним человек выходили из торпедных аппаратов и всплывали на поверхность кто как мог. Запомнилась громкая фамилия злосчастного командира - Суворов, которая никак не вязалась с ее знаменитым родоначальником. И еще редкостный номер подлодки, состоявший из тридцати трех «чертовых дюжин»: К-429.
Счастливый случай свел меня в Петербурге с уволенным в запас капитаном 1 ранга Николаем Михайловичем Суворовым, и все подробности той невероятной истории я узнал, что называется, из первых уст.
Мичманы, в гидрокомбинезонах благополучно всплыли посреди бухты. Однако в точке погружения К-429 их никто не встретил. Силуэт торпедолова со спящим адмиралом на борту, маячил так далеко, что и не различался в запотевших стеклах маски. По великой случайности гонцов с затонувшей атомарины заметил выходивший в дозор пограничный корабль. Пограничники, как известно, народ очень бдительный, и потому сразу же решили, что имеют дело с иностранными подводными диверсантами, которые орудуют на подступах к базе атомных подводных лодок. Им и в голову не могло придти, что это - с в о и. Подойдя к барахтающимся подводникам поближе, они стали совещаться, как лучше брать «диверсантов». Пограничников можно понять: они никогда не видели подводников в их аварийных доспехах. А что как «боевые пловцы» откроют огонь при задержании? Отвечай потом за погибших матросов… Не лучше ли дать очередь из пулемета, а потом извлечь раненых врагов из воды?
Слава Богу, до превентивной стрельбы дело не дошло. Но даже когда мичманов подняли на палубу сторожевика, сняли с них легководолазное снаряжение, пограничники долго не хотели верить их взволнованным докладам о затонувшей лодке, ведь неизвестные лица были извлечены из воды без документов. Мало ли что могли насочинять?! В конце концов, командир корабля связался со своим начальством. Начальство запросило командование Камчатской флотилии - тонули ли у вас подводные лодки в заливе? Стали выяснять… А время шло.
Как не печально это констатировать, но о затонувшей атомарине Флотилия узнала не от руководителя стрельб контр-адмирала Ерофеева, а от пограничников. Только тогда начались шевеления.
Прошло мучительно долгих шесть часов после выхода мичманов, прежде чем подводники услышали над головой шум винтов спасательного судна.
Только в полдень мы поняли, что нас ищут. - Рассказывает Суворов. - Единственное в базе аварийно-спасательное судно находилось в межпоходовом ремонте. Команда по случаю воскресного дня была отпущена в город… В общем, закон подлости срабатывал во всей своей полноте.
Все-таки они вышли, но дальше началась классическая бестолковщина. Шланги для подачи воздуха оказались гнилыми, то и дело лопались. Водолазы не знали системы подключения и врубили нам такое давление, что от их помощи пришлось защищаться, как от еще одного бедствия. Единственное, что они смогли сделать, это обозначить наше место и установить звукоподводную связь. Правда, она была односторонней: нас запрашивали голосом через гидрофон, а мы отвечали ударами кувалды по корпусу. Лодка была обесточена.
Мы сообщили, что будем выходить через торпедный аппарат. Я велел проверить индивидуальные дыхательные аппараты, и тут выяснилось, что выходить в них нельзя: из ста комплектов только десять содержали в баллончиках кислород! Некоторые маски были рваные… Сказывалось то, что лодка после пятимесячного похода не прошла положенного ремонта и переоснащения.
Попросили водолазов передать нам баллончики через торпедный аппарат. Через какое-то время они сумели это сделать.
Только под вечер я начал выпуск людей. Всплывали по три человека - ровно столько умещались в трубе аппарата. Из кормовой - отрезанной от нас - части корабля подводники выходили через аварийно-спасательный люк Десятого отсека. Там у них вскоре случилась беда: молодой матрос за два метра до поверхности запутался ногой в буйрепе - тросе, по которому выходили моряки из кормы. Парень погиб от переохлаждения. Он был из штатного экипажа. Мои люди вышли все. Сказались былые - фактические - тренировки. Ведь те же легководолазные тренировки можно было быстро и без хлопот пройти за бутыль «шила» (спирта). Поставили всем в журнале зачет и свободны, как танки. Я же своих гонял через башню. Они всплывали у меня как миленькие. И вот - пригодилось…
Суворов в точности выполнял завет своего великого однофамильца: тяжело в ученье, легко в бою. Для всех ста двух подводников, сумевших преодолеть огонь, стальные трубы и воды сорокапятиметровой толщи, это испытание было самым настоящим боем.
Так уж у нас повелось: была бы авария, а герои найдутся. Кроме мичмана Лящука, героем надо назвать и мичмана Баева.
Баеву выпало покидать кормовой отсек последним. Проще всего было затопить отсек и выходить через шлюзовую трубу аварийного люка. Но тогда подъем лодки с грунта значительно бы затруднился. И Главнокомандующий Военно-Морским Флотом СССР Адмирал Флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков, прилетевший из Москвы в район бедствия, попросил мичмана Баева так, как только он умел просить: