И повернулась к служанке, прося дать ей платок. Сенешаль Шампанский не дал Ольнэ вымолвить ни слова и объяснил сам, что корабль, на котором императрица приплыла на Кипр, был отнесен порывом ветра от Пафоса к Лимасолу и ветер перевернул и лодку, на которой императрица уже направлялась к берегу. Сам он со своим кузеном Эраром Бриеннским, доводившимся в то же время и кузеном потерпевшей кораблекрушение, находился в лагере крестоносцев. Очнувшись на песке и увидев рядом своего слугу, она отправила его в лагерь искать сира де Бриенна и сира Жуанвиля. Оба они поспешили на помощь несчастной королеве. Жуанвиль нашел мулов, чтобы как можно скорее привезти несчастную женщину в Никосию, а де Бриенн отправился в Пафос, надеясь, что императорский корабль все-таки до него добрался.
– Будем надеяться, что корабль не разбился о скалы. Жители Пафоса видели, как его потащило в сторону Сирии, словно влек его сам Господь Бог. А лодку, которая везла императрицу, опрокинула волна, но, слава тебе, Господи, она же выкинула ее и служанку на берег. Сиру Ольнэ и сиру Жони пришлось добираться до берега вплавь. А теперь не обессудьте, но мы вас покинем! Нам нужно как можно скорее увидеться с королем, а еще больше мы хотим увидеть королеву. Кстати, вы не знаете, где их найти?
– Этим вечером они должны ужинать в особняке Ибелинов, где поселился принц д’Артуа. Я не знаю, там ли они уже, потому что, как видите, задержался. Думаю, что лучше всего вам последовать за мной. Если они еще не пришли, хозяйка дома сумеет оказать помощь императрице.
Однако королевская семья была уже на месте, и драматическое появление на сцене Марии Бриеннской было встречено искренним сочувствием. Обе королевы окружили ее вниманием, утешали, успокаивали, увели на женскую половину, где она приняла ванну, потом ее одели и причесали в соответствии с ее высоким положением, и когда она села за стол, то воистину стала царицей вечера. Маргарита и Стефания охотно отошли в тень, уступив Марии первенство. Поначалу она выглядела счастливой, но по мере того, как изысканный и пышный праздник становился все веселее – а на Кипре в праздниках видели едва ли не смысл жизни, – лицо Марии все более тускнело, словно гасла лампа, в которой выгорело все масло. А кончилось тем, что она разразилась рыданиями:
– О боже! Я среди роскоши и изобилия, тогда как мой супруг…
Гильен рассказал Рено, в каком – отнюдь не блестящем! – положении оказался император Константинополя. Войска и золото, с которыми вернулся Бодуэн, немного укрепили его положение, но, по правде сказать, совсем незначительно.
Пока Бодуэн странствовал, перемирие с Ватаци, государем Никеи, подошло к концу, и тот, не теряя времени, двинулся в сторону Константинополя. Дорогой он захватил множество городов и непременно атаковал бы Константинополь, если бы туда, по счастью, не вернулся Бодуэн. Король заставил Ватаци, на тот момент заболевшего, возвратиться в Никею. Вскоре император понял, что соперник отступил лишь для того, чтобы собрать побольше воинов и одолеть его, и что положение его столь же опасно, как и до отъезда на Запад. Войска, которые помогли ему справиться с Ватаци, очень быстро рассеялись, так как часть рыцарей присоединилась к крестовому походу, а другая часть вернулась на родину. Бодуэн не мог их удержать при себе, не имея достаточно средств на оплату их содержания. Золото, которое он привез с собой, таяло, как снег на солнце: нужно было чинить укрепления, нужно было платить по счетам…
– Император был вынужден пойти на крайние средства, чтобы достать деньги, – вздохнул Ольнэ. – Он дошел до того, что продал свинцовую кровлю императорского дворца и… отправил своего сына Филиппа к венецианцам, сделав его своего рода заложником.
– Как это возможно?
– Для венецианцев торговля всегда стоит на первом месте, и влияние на будущего императора, который будет поддерживать их политику, для них немаловажно. Ничего не поделаешь, дорогой друг, мы живем в тяжелые времена, но я счастлив, что ваша судьба пошла по другому, более удачному пути!
– Я об этом почти что сожалею, я многим обязан императору и очень его люблю. Но не отчаивайтесь! Король Людовик щедр и благороден, он не оставит родственника в беде. Я уверен, что, уезжая в Константинополь…
– Мы не вернемся в Константинополь. Его Величество Бодуэн ждет помощи, но не хочет, чтобы его супруга возвращалась. Он возложил на нее обязанности, которые она должна выполнять здесь. Он поручил ей управление землями во Франции, Куртене и другими имениями, которые ему еще принадлежат. Она вернется только тогда, когда в империи вновь воцарится порядок… Если он когда-нибудь воцарится…
– И вы последуете за ней? Вы, военачальник империи, станете управляющим имениями?
– Я уже совсем не молод! У меня нет ни жены, ни детей. Вся моя родня во Франции. А империя, по моему убеждению, долго не протянет.
– Тогда отправляйтесь вместе с нами в Египет сражаться с неверными! Там вы разбогатеете! Вы слишком молоды, чтобы сидеть у очага! Я так счастлив снова вас видеть!
Как предвидел Рено, Людовик IX и Генрих I сделали все, что было в их силах, чтобы помочь своему несчастливому кузену. Разумеется, они не могли отправить немедленно свое войско на помощь Бодуэну, но многие рыцари, и Робер д’Артуа в их числе, дали письменные обязательства, что, как только цель священного похода будет достигнута и они обменяют завоеванный Египет на Иерусалимское королевство, они отправятся сражаться под знамена Бодуэна. Это решение пришлось по душе всем, и императрица вновь улыбнулась.
Приближалось Рождество, и Людовик расстался со столичной жизнью, которая, по его мнению, была слишком праздной. Он отправился в Лимасол, чтобы провести этот праздник, столь дорогой любому христианскому сердцу, со своими воинами, которые могут затосковать в этот миг по родине, родным и близким. С ним отправились его братья, королева Маргарита и графиня Беатриса. Однако после праздничных дней в Никосию вернулись только дамы в сопровождении Карла Анжуйского. Король и Робер д’Артуа решили до отплытия не покидать свое войско. Их неотлучное присутствие было вызвано настоятельной необходимостью: пребывание огромного числа мужчин на острове Афродиты вызывало не только трудности, но и внушало опасения. Мягкий климат и безделье способствовали разгулу, к лагерю стеклись все веселые девицы острова.
Узнав, что он больше не вернется в Никосию, Рено отправился проститься с Флорой. Он изредка навещал ее и всякий раз уговаривал отказаться от своего намерения присоединиться к крестоносцам. Но какие бы он ни приводил доводы, на Флору они не действовали, и она упорно пыталась добиться своего. В один прекрасный вечер Флора приняла Рено, лежа в постели, сказавшись больной, о чем служанка сообщила гостю еще у двери. Флора ждала Рено, лежа на шелковых пурпуровых простынях в окружении курильниц, благоухающих миртом. Из-за белого полупрозрачного муслина просвечивало обольстительное тело, а золотистые волосы волнами струились по подушке. Рено онемел от изумления. Флора молча протянула к нему руки, и он не смог устоять. Пернон был прав: эта женщина была способна соблазнить своей красотой даже святого короля, а у рыцаря за спиной был уже такой долгий срок воздержания…