Солнце играло на серебристых поверхностях ее кухни. Прищурив глаза, Руфа поставила поднос на подставку для сушки посуды. Упоминание о сексуальной привлекательности Эдварда, в то время когда она так страстно желала близости с ним, вывело ее из душевного равновесия. Но если она не сможет доверять ему, то во что она вообще сможет верить?
Руфа повертела в руках кофейник прежней миссис Рекалвер. Вдруг он выскользнул из ее рук и, ударившись о каменный пол, разлетелся на мелкие кусочки. Руфа разрыдалась. Ей смертельно надоело играть роль прислуги, вынужденной угождать Пруденс, которая ухитрялась в каждую вежливую просьбу вложить всю свою неприязнь и враждебность. Ей захотелось оказаться дома, где бывали самые обычные ссоры без всяких двусмысленностей.
— Руфа?
Она вздрогнула. В дверях стоял Тристан — она совсем забыла, что она не одна в доме. Чувствуя себя неловко, оттого что он застал ее рыдающей, Руфа оторвала полоску бумажного полотенца и прижала ее к лицу.
Она задохнулась от неожиданности.
— Привет, ты напугал меня, — она с удивлением отметила, что ее голос звучит весело и беззаботно.
Руфа и Тристан старались сохранять дистанцию. Не потому, что они испытывали неприязнь друг к другу, но потому, что они оба осознавали неловкость ситуации. Руфа, будучи женой Эдварда, относилась к старшему поколению. Тристан, как сын Пруденс, относился к младшему поколению. Но он был всего на восемь лет моложе Руфы, и это заставляло их чувствовать себя так, будто они были втянуты в глупый фарс.
Ситуация усложнялась тем, что Тристан был очень красив. Пруденс и Эдвард говорили о нем как о мальчике, но он, по сути, был уже молодым мужчиной. Он был высоким и изящным, с золотисто-каштановыми вьющимися волосами до плеч и добрыми, совсем не похожими на материнские, глазами.
— Извини, — проговорила Руфа. — Это так глупо. Не обращай внимания.
Его глубоко взволновали ее слезы. Он посмотрел на мелкие осколки фарфора, разлетевшиеся по полу, на забрызганные остатками кофе деревянные дверцы буфета.
— Это была действительно ценная вещь?
Руфа попыталась улыбнуться.
— Боже, не в этом дело — это была последняя капля.
Тристан стоял в дверях кухни с глупым видом, глядя на грязный пол, словно герой мелодрамы, по ошибке ворвавшийся на чужой балкон.
— Я знаю, в чем дело, — серьезно сказал он. — Всему виной моя мать.
— О нет, — слабо попыталась возразить Руфа, поскольку дело было действительно в ней.
— И ты измучена, так как позволила ей обращаться с тобой как с рабыней. — Он был возмущен, и это действовало на нее успокаивающе.
Руфа устало облокотилась на кухонный стол.
— Я же не могу не выполнять ее просьбы.
— Можешь, — энергично возразил Тристан. — Ей на шею следует повесить табличку с надписью: «Не слушайтесь меня». Как больной диабетом собаке, которую нельзя кормить чем попало.
Руфа весело рассмеялась, впервые после приезда Пруденс.
— Мне трудно не выполнять ее капризы.
— У моей матери бывают моменты взлета, — сказал Тристан, — но я не слепой и прекрасно вижу все ее недостатки. Я просил ее не быть стервозной по отношению к тебе, но она делает вид, что не понимает, что я имею в виду. Я думаю, она считает, что я слишком молод, чтобы понять, что ты сделала.
— Сделала? Я?
Тристан сухо проговорил:
— Ну, ты ведь вышла замуж за Эдварда!
— Это было ошибкой?
— Ужасной. Он не должен был жениться ни на ком, тем более на тебе, имеющей сестру, фотография которой помещена на обложке «Вог».
— Тогда зачем она приехала сюда?
— Посмотреть на тебя, — ответил Тристан. — Постараться вывести тебя из себя, чтобы потом в разговоре с Эдвардом делать ехидные замечания в твой адрес.
Руфа испытала огромное облегчение оттого, что он называл вещи своими именами. Не осознавая этого, она стала более свободной и раскованной.
— Думаешь, она занимается сейчас именно этим?
— Возможно.
— Она только зря тратит время. Эдвард не понимает намеков. — Она высморкалась. — Это просто ужасно, что я говорю тебе это. Критикую твою мать.
Тристан усмехнулся.
— Не стесняйся критиковать ее. Тебе нужно научиться не обращать на нее внимания. Воспринимать все ее замечания как сомнительные комплименты.
— Я постараюсь.
— Садись. Я уберу осколки Золотой Чаши.
— О нет, я не могу…
— Пожалуйста, Руфа. Позволь мне хоть чем-нибудь помочь тебе, чтобы не чувствовать себя совершенно бесполезным. — Он взял ее за локоть и подвел к стулу. — Я полагаю, веник и совок находятся под мойкой.
Руфа вытерла слезы с лица, наблюдая, как он сгребает осколки кофейника в совок и вытирает тряпкой остатки кофе. После его уборки грязи не уменьшилось. Кухня выглядела еще хуже после того, как он поставил веник на место.
— Ну вот… — Его лицо раскраснелось от усилий, которые были совершенно бесполезными.
Руфа встала.
— Спасибо, все отлично. Ты, наверное, пришел сюда, чтобы позавтракать?
— Ну да. Извини, но я умираю с голоду.
— Я сейчас что-нибудь найду.
— Нет, пожалуйста, как я могу позволить тебе заниматься мною?
Они оба рассмеялись и посмотрели друг на друга с любопытством, будто только что познакомились.
Он спросил:
— В пабе можно пообедать, не так ли?
Руфа сказала:
— Я вижу, ты уже успел побывать в пабе. Я думала, ты коротаешь время в длительных прогулках.
— На улице слишком жарко. Чтобы удрать от мамы, я сижу в пабе с книгой.
Сейчас, когда стена между ними рухнула, Руфа могла представить себя на месте Тристана.
— Тебе, наверное, скучно здесь. Мне очень жаль.
— Вовсе нет. — Он говорил вполне серьезно. — Честно говоря, мне здесь нравится. Я прочитал половину из того, что нужно прочитать к следующему семестру. — Он покраснел еще больше и отвел взгляд в сторону. — Ты позволишь мне пригласить тебя позавтракать?
Руфа улыбнулась.
— Ты очень любезен, но моя сестра одно время работала в пабе и рассказывала мне, из чего состоит говяжий паштет. Здесь пища гораздо лучше.
— Хорошо, давай останемся здесь. Только я сам все приготовлю, а ты будешь сидеть и смотреть. — Он вновь заглянул в ее глаза. — Только при условии, что все комментарии запрещены.
Его попытка командовать была очень забавной и подкупающей. Руфа согласилась.
— Ну если ты так настаиваешь, то в холодильнике есть очень хорошая ветчина, и я набрала…
— Замолчи, здесь я командую. — Тристан отвернулся от нее и открыл новый большой холодильник, который Эдвард купил специально для нее. — Ты должна только сидеть и поддерживать вежливый разговор. Или лучше грубый разговор. Не знаю, как тебе, но мне до смерти надоели эти вежливые разговоры.