тем цыганка, видя блестящий успех от обмена теней, стала ловить их, где ни попало и продавать другим: женщины, всегда довольные обновой, были в восторге от такого изобретения, тем более, что цыганка усовершенствовала свое изобретение до того, что даже изменяла самые лица жен в глазах их ревнивых мужей; перед тем, кого любили, они, конечно, являлись в своем обыкновенном виде, за исключением тени, да, до ней нужда только мужьям, которые во всю жизнь ничего не делают, как только гоняются за тенью жен, а обожатели вовсе не заботятся о ней.
Таким образом, произошла страшная кутерьма; мужья не узнавали своих жен, любовники любовниц; ссоры происходили беспрестанно и всегда торжество оставалось на стороне женщин, вопивших против тирании и несправедливости мужей; митрополия только и делала, что совершала разводы браков. Некоторые мужья с ума сошли; женам этот казус придал много ума, изощряя его об оселок любовной интриги. – Кончилось тем, что жены в Букаресте совершенно эманципировались, прежде чем мадам Жорж Занд подумала о том; мужья махнули рукой и пошли себе своей дорогой, и обе стороны остались очень довольны друг другом. Слова Эврипида: «не убегайте любви, она научает мудрости и добродетели», послужили основанием новой школы практической философии в Букаресте. Конечно, с тех пор семейная жизнь должна была улучшиться в Букаресте: мир совершенствуется, говорят мудрецы; но нельзя, чтобы описанное нами происшествие, о котором и нынче вспоминают с восторгом женщины, не имело влияния на судьбу нынешнего поколения и может быть влияния очень для него благодетельного.
Я поднялся по системе вод Аржиса и встретил массу известняков. Становой хребет Карпата является повсюду одной узкой полосой гор кристаллических пород, и почти нигде не образует долин, как например наш Урал или Алтай, а только одни, так сказать, расщелины, по которым с быстротой несутся или ниспадают с порогов реки и ручьи.
Недалеко от Аржиса посетил я сельскую школу: две очень порядочные комнаты, скамьи и столы по середине, в углу черная доска, это пугало бедных школьников; все было в порядке и чистоте, как следует. А где же ученики? – спросил я, провожавшего меня арендатора деревни.
– А где же ученики? – спросил он в свою очередь смотрителя дома, с таким видом, как бы этот простой вопрос впервые пришел ему на мысль.
– Да я не велел их сюда пускать: только столы режут, да стекла бьют, а там приедет окырмуитор, и отвечай.
– А учитель?
– А учитель? – повторил арендатор.
– Учителя при случае можно будет достать из соседнего села; у него же и школы по сю пору нет.
– Да, что ваша школа для окырмуитора, что ли? – спросил я.
– Нет! – отвечал очень наивно арендатор, – иногда и ревизор из Букареста приезжает.
В годичном отчете об «Учебной части» – тут тоже есть учебная часть – сказано: «учебная часть подвигается быстрыми шагами вперед» и так будет повторяться до тех пор, пока «учебная часть» не разучится писать.
Глава VI
Имея достаточное число разрезов гор, для определения их, мы поднялись опять вверх по Ольту до устья Лотру и потом до вершин последней, по направлению уже известному читателям; отсюда решились идти вдоль главного кряжа, до самых оконечностей его, спускающихся к Дунаю. – Путь этот чрезвычайно тяжел. – Я вскоре убедился на опыте, что в том плане, какой я предначертал себе, он почти невозможен к исполнению, по крайней мере, для моего избитого тела, но отказаться от него совсем, было горько. Чтобы хотя несколько облегчить этот труд, я спустился с главной вершины гор, лишенной не только населения, но даже жизни растительной, на вторую полосу гор, впрочем, не менее утесистых, потому что они также состоят из известняков и только у подошв своих из известкового туфа; но здесь, я находил приют и отдых в монастырях, которого не всегда можно отыскать в самых городах.
От Малая (на Лотру) я хотел пробраться верхом, прямым путем, до Быстрицы; поднявшись по ручью, не имевшему имени, и названному мною Орлиным, потому что он огибал утес, на котором происходила описанная мною трагическая смерть орла, – я достиг вершины речки Быстрицы. – Не расспросивши хорошенько вожатых, от которых, так трудно добиться толку и зная по опыту, что в горах единственные пути сообщения, – прорези ручьев, я начал спускаться по Быстрице. Вскоре попал в настоящий лабиринт камней, где не только не было возможности ехать верхом, но надо было много твердости, чтобы продолжать путь пешком. Рассчитывая, однако, на то, что монастырь недалеко, мы отправили лошадей с вожатыми назад искать пути, какой знают, а сами отправились пешком. По обе стороны возвышались совершенно отвесно, словно сплошные стены, известковые утесы на 120 и 160 саженей; между ними местами не было и двух саженей расстояния; мы шли коридором, едва освещенным дневным светом, где кипела и билась речка; переступая по возможности с камня на камень, мы часто встречали такие огромные валуны, что на них надо было взбираться, словно на стену: тут река обыкновенно прорывалась из-под низу или в источенную в известковом туфе кору, или, наконец, ниспадала в виде водопада. – Мы, наконец, стали бояться, что нет исхода из этой бездны. Ничто так не поражает воображение человека, как вид заключения в таком тесном пространстве. Преграды, часто казавшиеся непреодолимыми, стояли впереди; позади, пройденное пространство казалось еще страшней, по мере отдаления его, а по бокам – недостижимые высоты, на которых опиралось небо; солнце, едва мелькнувшее, уже давно скрылось. Было действительно страшно. – Эта бешеная струя Быстрицы, прыгавшая с камня на камень, то вверх, то вниз, или притаившаяся за камнем, как кошка, чтобы обмануть сторожившие ее утесы и уйти из своей тесной темницы – была единственным путем исхода и, казалось, издевалась над нашими страданиями; а еще Славянка, по имени! Прямая ты Фанариотка!
Вдруг, как бы чудом, утесы расступились, река вылилась в довольно пространную долину и мы, совершенно для нас нечаянно, очутились у высоких стен с бойницами, весьма похожими на крепостные: то был монастырь Быстрица! Над ним стоял небольшой монастырь Папуша, а еще выше, чуть виднелся из-за зелени – Арнута, казавшийся снизу совсем недоступным и лепившийся на скале, словно ласточкино гнездо.
Быстрицкий монастырь основан Баном Барбой Краевеско около 350 лет тому назад: до того времени здесь была небольшая часовня во имя святого Прокопия. Вот причина основания монастыря, как говорит предание и как свидетельствует находящийся в церкви старинный образ святого Прокопия. Краевеско, еще в молодости, был взят в плен турками и заключен в темницу; вскоре он узнал, что