Читать интересную книгу Предначертание - Вадим Давыдов

Взглянув на Джарвиса, который помогал им с Осоргиным заносить Рэйчел в дом, Гурьев вздохнул. Вот ещё не было печали, подумал он. Что ж. Всё равно придётся с ним разговаривать.

Выйдя из спальни вместе с Гурьевым, Осоргин испросил разрешения закурить:

— Что ж, откладывается наше предприятие на неопределённое время, Яков Кириллыч? — с некоторым намёком на кривоватую усмешку спросил моряк, выпуская дым через ноздри.

— Отчего же, Вадим Викентьевич, — спокойно возразил Гурьев. — Никоим образом. Приступайте, как и было задумано.

— Так ведь…

— Мои личные неприятности к делу не относятся, господин капитан. К тому же неприятности эти временные и преходящего свойства.

— Как же так, Яков Кириллыч? Мало того, что совершеннейший перелом позвоночника был… Как и жива до сих пор, не пойму… Так ещё и… это… будь оно неладно…

— Есть многое на свете, друг Горацио, — Гурьев посмотрел на Осоргина и вдруг попросил: – Папиросой не угостите ли, Вадим Викентьевич?

— Непременно и с удовольствием, — Осоргин раскрыл портсигар и с готовностью протянул его Гурьеву. — Может, всё-таки повременить?

— Невозможно. Напротив – всемерно ускорить. Именно поэтому вы не едете в Париж завтра вечером, а летите. Аэропланом.

— Вы уверены, Яков Кириллыч?

— Абсолютно, — Гурьев растянул губы в такой улыбке, что стало понятно – дальнейшие вопросы, особенно сегодня, никак не уместны.

Они молча докурили, и Осоргин поднялся:

— С вашего позволения, Яков Кириллыч.

— До завтра, Вадим Викентьевич, — Гурьев тоже выпростал тело из кресла и протянул моряку руку.

— До завтра, Яков Кириллыч, — проговорил Осоргин и стремительно повернувшись, почти выбежал из дома.

Хорошенького же вы обо мне мнения, господин капитан, подумал Гурьев, если полагаете, будто из-за таких пустяков… Пустяков?! Господи. Рэйчел.

Гурьев вернулся в спальню, где оставил Рэйчел с мальчиком. Рэйчел спала, а Тэдди сидел у её изголовья и держал сестру за руку. Обернувшись к вошедшему Гурьеву, прошептал:

— Она правда поправится, Джейк?

— Поправится, Тэдди. Непременно поправится. Пойдём, ей нужно отдохнуть. И тебе следует кое-что узнать, Тэдди. Кое-что важное.

Гурьев старался, чтобы рассказ о происшедшем в госпитале прозвучал как можно менее эмоционально. Но то, как отреагировал на его слова Тэдди, всё же потрясло Гурьева до глубины души.

— Джейк, — Тэдди улыбнулся, и от заливавшей его лицо минуту назад бледности, кажется, не осталось и следа. — Я это всегда знал, Джейк. Я говорил Рэйчел, но она не поверила. Теперь поверит. Разве можно теперь ещё в это не верить?!

— О чём это ты? — Гурьев тоже улыбнулся.

— Я знаю, тебе ни за что нельзя в этом признаваться, Джейк. Но я всё равно догадался. Просто ты ангел, Джейк.

— Тэдди. Прошу тебя. Это чепуха, понимаешь? Я не ангел, ангелов не…

— Тогда ты – бог, — серьёзно проговорил мальчик. — Но ты не волнуйся, я никому не скажу. Даже Рэйчел. Я знаю, что ещё не время. Я подожду. Ты не думай, я не боюсь. С тобой – я ничего не боюсь. Ни чертей, никого… Вообще. Понимаешь?

— Понимаю. Нет ни чертей, ни ангелов, Тэдди. Не существует и богов. Может быть, к сожалению. А то, что мы видели – это просто какая-то эфирная тварь, просто неизвестный науке хищник. Сколько бы их ни было, это всего лишь… звери. Как волки или гиены. И мы научимся с ними справляться. Тэдди?

— Я понял, Джейк. Я всё понял. А… это… Оно… Как ты думаешь? Оно вернётся?

— Это – не вернётся. Но может прийти другое. И мы должны быть готовы. Понимаешь?

— Я буду слушаться тебя, Джейк. Клянусь.

— Хорошо. — Гурьев потрепал мальчика по волосам. — Идём, малыш. Всё будет в порядке. Я обещаю.

Проводив мальчика в его комнату, он, стоя на лестнице, бросил камердинеру:

— Поднимитесь в кабинет к миледи, Джарвис. Мне нужно сказать вам несколько слов.

Гурьев вошёл в её кабинет первым, рассеянно передвинул на столе какие-то бумаги, встал у окна. Что же это такое, подумал он. Я же не смогу уехать. Я же не смогу их оставить. Это же невозможно. Особенно теперь. Я должен. Я не могу. У меня же нет никого, кроме этих двоих. Никого совсем. Ещё ведь не поздно остановиться. Просто взять и забыть обо всём. Нет ничего, — только Рэйчел. А я не могу… Что же мне делать?!

— Входите, Джарвис, — он обернулся на стук. — Проходите и садитесь.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы меня боитесь, Джарвис? Только честно. Обещаю вам быть откровенным в ответ.

— Да, сэр.

— Можете объяснить, почему?

— Да, сэр. Вы разбойник, сэр. Я вижу, что вы – необычайно благородный разбойник. Может быть, самый благородный из всех, какого только можно вообразить себе, но… Но вы всё же разбойник. Это ужасно, сэр.

— Почему, Джарвис?

— Потому что миледи полюбила вас всем сердцем, сэр.

— Вот как, — Гурьев улыбнулся улыбкой врача-психиатра. — А разве это впервые?

— Да, сэр. Несчастье такого размера, как вы, постигло семью её милости впервые. А теперь…

Гурьев как будто не услышал этого «теперь»:

— Вы хорошо знаете миледи, Джарвис.

— Миледи выросла на моих глазах, сэр. Я служу этой семье сорок один год, сэр. И…

— Перестаньте обзывать меня сэром, Джарвис. Просто Джейк. Почему вы решили, что я разбойник?

— Потому что… Я не знаю, сэр. Простите… Джейк.

— Послушайте меня хорошенько, Джарвис. Вы решили, что я разбойник, потому, что я ни на кого не похож. Вы, вероятно, никогда не видели настоящих разбойников, поэтому отнесли меня к их числу. Что скажете?

— Возможно, сэр… Джейк. А вы – видели?

— Сколько угодно, — усмехнулся Гурьев. — Я не разбойник, Джарвис. Во всяком случае, совершенно не в том значении, которое вы вкладываете в это понятие.

— Позвольте спросить вас, Джейк.

— Конечно.

— Каковы ваши намерения в отношении милорда Роуэрика, сэр?

Гурьев, вскинув от неожиданности брови, посмотрел на камердинера и расхохотался в голос. Джарвис выдержал паузу с поистине олимпийским спокойствием, лишь слегка поджав губы. Отсмеявшись, Гурьев помотал головой:

— По-моему, вы просто испорченный старик, Джарвис.

— Я многое видел за свою жизнь, Джейк. Испорчен не я, а свет, сэр. Похоже, вам это тоже хорошо известно.

— Да, — улыбка на лице Гурьева изменилась. — Миледи именно поэтому не очень-то в большом восторге от колледжей?

— Вероятнее всего, да, сэр… Джейк.

— Ну, как же мне осточертела эта британская привычка всё на свете осторожно предполагать, даже то, что на самом деле прекрасно известно, — Гурьев щёлкнул в воздухе пальцами. — Я, как вы могли убедиться, Джарвис, провожу с мальчиком довольно много времени, и не замечал за ним никаких… гм… девиаций.

— О, сэр… Джейк. Разумеется, ничего подобного.

— Вы знаете какие-нибудь семейные тайны, Джарвис? Тайны, о которых меня следовало бы поставить в известность?

— Нет… Джейк. Вы имеете ввиду альковные тайны? — в голосе камердинера прозвучало неподдельное удивление.

— Альковные тайны меня не интересуют, — Гурьев чуть пошевелился в кресле. — Я говорю о тайнах, Джарвис. О тайнах, а не о сплетнях.

— Родимое пятно, сэр, — тихо проговорил Джарвис, опуская голову. — Его… никто не должен видеть.

— Вот как, — собственный голос Гурьеву страшно не понравился. — Что-нибудь ещё вы знаете?

— Я не имею привычки любопытствовать без нужды, сэр.

Гурьев уже мысленно махнул рукой на попытку отучить камердинера «сэркать». Сейчас было совсем не до этого. А до чего?!

— Это очень хорошо, Джарвис, — проникновенно проговорил Гурьев, подаваясь в сторону собеседника. — Это прекрасно. Это именно то, что нужно. Не беспокойтесь, Джарвис. Милорд Роуэрик очень славный мальчуган, и я позабочусь о том, чтобы ему ничего не угрожало. Как и его сестре. Так что вы уж, будьте добры, не обращайте внимания на некоторые мои мелкие чудачества. Хорошо?

— Простите, сэр. Я не совсем понимаю…

— Я остаюсь, Джарвис. Миледи поправится, и мы все вместе подумаем, что делать дальше. Договорились?

— Поправится? — дворецкий судорожно дёрнул кадыком. — Я не понимаю, сэр… Ведь… Миледи привезли сюда, чтобы…

— Вам знакомо такое понятие – «маскировка», Джарвис?

— Да, сэр. Разумеется, знакомо, сэр.

— Миледи угрожает опасность. Я, к сожалению, плохо информирован о её размерах и мощи. Поэтому миледи будет умирать для всех, кроме очень узкого круга посвящённых. Умирать медленно и очень, очень мучительно. А мы будем скакать вокруг с похоронными физиономиями и в отчаянии заламывать руки, стеная и плача. Справитесь с таким лицедейством, Джарвис?

— Да, сэр, — с достоинством кивнул камердинер и вдруг совершенно по-стариковски вздохнул. — Вы не только разбойник – вы ещё и актёр, сэр?

— Актёр? Нет, нет, Джарвис. Я режиссёр, — мягко поправил дворецкого Гурьев. — И, по совместительству, директор труппы. А вы все – именно актёры и статисты. К сожалению, из моего театра можно уволиться или выйти на пенсию только в гробу, Джарвис. Я достаточно ясно излагаю?