Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

Загадка: если за один венецианский дукат дают чуть меньше двух с половиной туринских ливра, а туаз грубо резанного мрамора продается за пять ливров с четвертью, то сколько туазов потребуется продать, чтобы заполнить венецианскими дукатами самый большой его кошель (вместимость — один фольетто, обычный вес — одна либбра)? Ответ: не хватит всех каменоломен христианского мира! Ха-ха-ха! Республиканские дукаты — всего лишь счетная единица, цифра в гроссбухе, рукопожатие и сделка, совершенные на следующий год в Безансоне. Да быстрее же, думает он, ерзая на скамье.

Время от времени домочадцы Льва просовывают головы в дверь, разглядывают его и скрываются снова. Ему кивает знакомый чиновник курии. Несколько молодых людей играют в конце коридора в чехарду, затем убегают. Здесь, в прихожей, довольно жарко. Он потеет. Ведь не забудет же о нем Биббьена? Или решит забыть? Это случится не впервые: хорошо посмеяться за счет синьора Джулиано Лено, оставленного в ожидании на целый день. Если оценить каждый взрыв хохота в джулио, то сколько это будет за год? В прошлом году кто-то не поленился подсчитать, сколько раз по кому прошлись пасквилянты, а результаты вывел мелом на груди Пасквино. Среди самых проклинаемых жителей Рима Джулиано Лено значился вторым.

Его слуха достигают приглушенные крики, несущиеся по коридору из внутреннего двора Сан-Дамазо, которые усиливаются, становясь отчасти стонами. Этот шум — странная смесь из одобрительных возгласов и вздохов разочарования. Он начинает стихать. Это просители, думает Лено. Просители — значит, Папа, значит, ждать ему придется еще больше, к тому же — две лиры против юстино — он все сильнее убеждается в том, что шутник Биббьена решил увеличить его, Лено, «хохотальный» счет еще на джулио-другой. А то и на сольдо, на целый скудо… А потом, словно бы в подтверждение этих опасений, до него доносятся раскаты смеха. И тут же, словно чтобы поскорее их развеять, в дальнем конце коридора появляется Папа, по бокам сопровождаемый Биббьеной и Довицио.

Все трое останавливаются. Еще больше смеха, взаимные объятия. Шляпа с зелеными полями, принадлежащая Биббьене, так и подпрыгивает. Лено встает, чтобы его заметили, и собирается с мыслями: так, Вич и Ceppa, это хорошо, хотя его человек ничего в их разговоре не разобрал. Да, и монахи тоже: это позабавит его святейшество, и, пока тот будет еще вздрагивать от смеха, надо успеть спросить его о счете. В папской казне опять задержали ему плату, так что бригады каменотесов пришлось сократить до минимума. Довицио берет крупного человека под руку, но тот, прежде чем дать себя увести, замечает стоящего поодаль Лено и поднимает руку. Лено поспешно машет ему в ответ. Папа овладевает собой, быстро направляется к Лено и, на миг остановившись, чтобы взять его под руку, увлекает за собой.

— Какие новости, Лено? — спрашивает он отрывисто, проталкивая его вперед и отпуская, чтобы тот мог сойти по узкой винтовой лестнице, деревянные ступени которой на полпути сменяются каменными, в конце концов приводя в широкий коридор с высоким потолком, где эхом отражаются звуки сверху.

Зарешеченные отдушины, проходящие под потолком с одной стороны коридора, пропускают яркие снопы солнечного света. С другой стороны в кирпичной кладке имеются полукруглые прорези, занавешенные мешковиной, из которых вырывается лязг горшков и кастрюль и доносятся кухонные запахи. Облаченные в фартуки поварята то и дело выскакивают из дверей, но тут же призываются обратно. Разносчики ставят подносы себе на голову и осторожно вышагивают по коридору, стараясь не столкнуться с другими, несущими дрова, бочки с рыбой и огромные дымящиеся супницы. Мимо провозят тачку, полную телячьих голов. Еще одна тачка до краев нагружена угрями. Здесь, внизу, жарче, отмечает про себя Лено, докладывая Папе о том, что ему самому доложили вскоре после полуночи, и украдкой вытирая под мышками липкий пот.

— Вич и Ceppa? — переспрашивает Папа один раз.

Но вообще он спокоен и довольствуется созерцанием круговерти из готовщиков соусов и младших поваров, заляпанных кровью подручных мясника и чистильщиков котлов, — все они петляют, едва не сталкиваясь друг с другом, и перепрыгивают через желоб, проходящий по середине коридора и до краев заполненный прогорклой водой. Время от времени клубы пара, вздымаясь, приподнимают засаленную мешковину. Тогда можно видеть огонь в печах и огромных краснолицых мужиков, орудующих мясницкими ножами.

— Дальше, — говорит Папа.

Лено рассказывает ему о скандале во время мессы. Его святейшество с рассеянным добродушием повторяет избранные отрывки:

— Монахи? Немецкие монахи?.. Цитировал Грациана? Бедняга Ceppa…

Упоминание о синьоре Вителли заставляет Льва изогнуть брови, лицо его вытягивается, и он делает какое-то замечание на латыни насчет всадников, скачущих задом наперед, кажется, парфянах; Лено не вполне его улавливает.

— Ладно, Колонна был сумасшедшим даже и до Равенны, — говорит Папа несколькими минутами позже. — А теперь, вероятно, спятил еще сильнее.

— Да-да, — радостно соглашается Лено.

Но затем вспоминает о донесении своего человека, под конец настолько невнятном — действительно ли тот пронаблюдал за всем прошлым вечером, как обещал? — что его трудно разобрать. Кухонный гвалт перекрывают глухие звуки падения, за которыми следуют стоны и проклятия.

— По правде сказать, нет, — поправляется Лено. — Оказалось, двое из людей, что были с монахами, тоже сражались при Равенне. Он их с радостью освободил.

— Монахов?

— Нет, их людей. Капитан Вича поручился за них.

Папа безо всякого выражения глядит на мешковину, прикрывающую ближайший дверной проем. Рев позади нее крепнет. Лено между тем продолжает, и понтифик поворачивается к нему.

— Упоминалось и ваше имя. Они заявили, что сражались и за вас тоже…

Еще более яростный рев. Кризис на кухне? Лено умолкает.

— Дальше, — требует Папа.

Появляется угорь. Он просовывает голову из-под мешковины и поводит ею из стороны в сторону, вынюхивая воду. Этот угорь отвлекает Лено, и забавный рассказ, припасенный им, становится скомканным, расплывчатым. Он не может вспомнить имени капитана. Угорь делает бросок в сторону желоба, соскальзывает в него и начинает плыть по течению. Появляются еще двое угрей, за ними — еще трое. А бывший их капитан, он рад был их увидеть? Или недоволен? Либо то, либо то, и капитан как-то так к нему обратился… Все вдруг неуклюже запутывается, и Папа выглядит разочарованным.

— Они были людьми Диего, — отрывисто говорит Лев. — Действовали по его приказаниям.

Именно это имя — Диего, — всплывшее после мучительного копания в голове, по-видимому, захватило сейчас его и уносит куда-то вдаль. Лено ничего не может с этим поделать. Оборванцы-поварята, вооруженные метлами и кочергами с короткими ручками, выпрыгивают в коридор, чтобы остановить наплыв угрей — тех уже несколько дюжин. Почему его святейшество не сгибается пополам от смеха, глядя на это? Он холодно наблюдает, как угри обвиваются вокруг чьих-то лодыжек, как соскальзывают они в желоб, как их вылавливают за хвосты, швыряют в горшки и ведра. Ужимки и уловки рыб не вызывают у Льва и тени улыбки. Один из них пытается удрать по лестнице. Частный груз, уносимый частным течением мысли. Лев барахтается у него в фарватере.

— Если вашему святейшеству угодно будет подробнее узнать об этих двоих или о монахах…

Это выводит его из задумчивости.

— Даже и не помышляй об этом, дорогой Джулиано. Я просто упомянул о креатуре Вича, вот и все. — Мировая скорбь избороздила его лицо морщинами. — Прато до сих пор причиняет мне боль, даже и теперь…

Меланхолия на краткий миг придает его внешности благородства.

Лено сочувственно кивает, разыгрывая понимание: Прато — это производство шерсти, не так ли, окраска и прядение, каждую осень там проводится ярмарка, которую перенесли во Флоренцию (неудачно) во время оккупации, случившейся два года назад — или, может быть, три? У него нет времени обдумать все эти разнообразные возможности. Страдания угрей преобразуются в раздражение: укусы куда ни попадя и всеобщее барахтанье приходят на смену недавним помыслам о побеге. Заляпанные слизью поварята храбро хватают рыб за хвосты окровавленными пальцами, и Папа наконец замечает яростный разгул кухонного хаоса, одолевающий их теперь со всех сторон.

— Ох уж эти угри! — восклицает он. — Что, Джулиано, поможем мальчишкам? Или встанем на сторону угрей?

Джулиано только посмеивается, не зная, как ответить и стоит ли вообще отвечать. Папа поворачивается к лестнице.

Они говорят о неумолимых испарениях, которые вскоре окутают весь Рим благодаря карающему его солнцу, об ухудшении проблемы с крысами, о долгожданном летнем отдыхе Льва (до которого оставалось еще несколько месяцев) и о конюшне, возводимой для Ла-Мальяаны, — дурацком мавзолее для лошадей и тех, кто за ними ухаживает. Но надо наконец упомянуть о деньгах на строительство собора Святого Петра — сейчас там идут земляные работы. Это выглядело неуместным, когда Папа так остроумно рассказывал о вчерашних тупых говорунах и об их встрече с его слоном; опрометчивым, пока Папа так тепло отзывался об устроенных им декоративных зубцах поверх башни Ангуиллара; несвоевременным среди слабых жалоб насчет необходимости заново укрепить лоджию Бельведера. Наконец, когда Лено был отпущен восвояси, это сделалось невозможным, и счет так и остался неоплаченным.