Я в компании Авасия и Гнура сижу у костра на дне неглубокой балки, возле ручейка, который почти беззвучно бежит куда-то в темноту. К нам подходит Скилур с бурдюком и наполняет чаши разбавленным красным вином из моих запасов. Отойдя в темноту, прикладывается и сам к бурдюку, хотя мог бы налить в чашу. Я вспомнил, как в будущем предпочитал пить воду прямо из чайника, из носика, чем вгонял жену в тоску. Она так и не смогла отучить меня от этой благородной привычки.
Балка заполнена другими скифскими воинами, тяжелыми кавалеристами и пехотинцами, которые, сидя или лежа, тихо переговариваются. Иногда слышен смех. Наши стреноженные кони пасутся наверху. Если подняться туда, то километрах в трех северо-восточнее увидишь немногочисленные костры в боспорском лагере. Наверняка часовые слышали звуки в степи, потому что большое войско, как ни старайся, бесшумно не перемещается, но тревогу не подняли. Наверное, подумали, что шумит небольшой скифский отряд, нагоняет страх. Похожие звуки боспорские часовые должны были слышать и на юго-востоке и северо-западе. Оттуда будет нападать скифская легкая конница, разделенная на две части.
— Для эллина ты слишком хорошо знаешь нравы и обычаи кочевников, — заводит Авасий разговор на тему, которая интересует многих скифов. — Откуда?
Да, уже одно то, что я умею сидеть на пятках, не говоря уже о стрельбе из лука на скаку, указывает на мое хорошее знание кочевой жизни. И я сочиняю для них легенду, мешая правду с вымыслом.
— Мой народ постоянно воюет с кочевниками, которые называют себя монголами. Они живут восточнее ваших братьев саков, в двух месяцах пути от них. Время от времени мы заключаем с монголами мирные договора и обмениваемся заложниками, сыновьями вождей. Так я оказался у кочевников и прожил там несколько лет, научившись их нравам и обычаям. Потом монголам надоел мир, и я вернулся домой, чтобы сразу отправиться на войну с ними. После войны поплыл посмотреть мир. Узнав о походе македонского царя Александра, присоединился к его армии, дослужился до командира илы — отряда из двух сотен конников, — рассказал я.
— Я так и подумал, что ты жил среди кочевников! — радостно произнес Авасий. — В городе не научишься так хорошо ездить на коне и стрелять из лука.
Я не стал разубеждать его. Если им нравится считать меня своим, если им так легче переносить мое превосходство, пусть так и будет.
— Не хочешь вернуться к кочевой жизни? — поинтересовался Гнур.
— Нет, — честно признался я. — Измена обычаям своего народа всегда заканчивается плохо.
В последнее время все больше скифов оседает в городах. Если бедным это прощается (кого интересует судьба голытьбы?!), то знатным надо быть предельно осторожными. Можно съездить в Ольвию на несколько дней и оттянуться по полной программе, но, если начнешь задерживаться там надолго и одеваться на греческий манер, рискуешь нарваться на большие неприятности. Несколько скифских вождей поплатились головами за чрезмерное увлечение греческим образом жизни.
— Так оно и есть! — грозно произносит Гнур и смотрит на Авасия.
У Авасия большой дом в Ольвии с — о, ужас! — баней. У скифов не принято мыться и стирать одежду. Для этого существуют дожди. Авасия, наверное, давно бы обезглавили за такое пренебрежение обычаями своего народа, если бы не проявил себя в войне с македонцами. Две поражения от меня нивелировали его бывшие достижения, но захват Киммерика опять дал возможность пожить в Ольвии. Если разобьем боспорцев, Авасий сможет года два безнаказанно мыться в своей бане.
— Светает, — громко, чтобы услышали и мы, произносит кто-то из воинов, неразличимый в темноте.
Небо, действительно, начало сереть. Точнее, звезды на нем не так ярки, как были всего нескольок минут назад.
— Поехали? — одновременно спрашивая и приказывая, произношу я, встаю и потягиваюсь, разгоняя ломоту в теле, отвыкшем сидеть на пятках.
Скифские вожди тоже демонстрируют неторопливость. Мол, победа никуда от нас не денется, можно не спешить. По крутому склону балки выбираемся наверх, где слуги подводят нам лошадей. Несколько минут ждем, когда остальные всадники переберутся на западную сторону балки, растянутся в лаву. Пехотинцы занимают места возле всадников. Пока скакать будем медленно, будут держаться за гриву, попону или хвост, чтобы быстрее шагать, затем побегут вслед за нами. Долю от трофеев пехотинец получит лишь в том случае, если продемонстрирует скальп убитого врага, который в дальнейшем будет возить, привязанным к узде коня, купленного на наградные. Поэтому для пехотинца поспеть к месту сражения и убить хоть кого-нибудь — вопрос изменения социального статуса в лучшую сторону. Впрочем, многие из них уже неплохо поживились в Киммерике и конем не обзавелись только потому, что сейчас здесь никто не продает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кстати, у греков есть странный глагол «оскифиться». Я сперва подумал, что это значит напиться, но оказалось, рвать волосы на голове от горя, то есть снимать с себя скальп.
Сначала едем медленно, не поднимая большого шума и ожидая, когда станет совсем светло. Конь должен видеть, куда ставит копыта, иначе может угодить в нору суслика или другую ямку, сломать ногу и скинуть наездника. При быстрой езде такое случается и днем, но очень редко. До вражеского лагеря остается километра полтора, когда там замечают нас и поднимается крик.
— Вперед! — командую я и перевожу коня в галоп.
Где-то за моей спиной трубач подает громкий и продолжительный сигнал, который, дробясь на короткие звуки, разлетается по степи во все стороны. Это команда легкой коннице идти в атаку. Дальше я слышу только топот тысяч копыт, слившийся в сплошной гул. Так, наверное, шумит снежная лавина, скользящая по крутому горному склону и сносящая всё на своем пути. За те несколько минут, что нам потребовались, чтобы доскакать до вражеского лагеря, там успели проснуться и принять решение. За редким исключением боспорцы предпочли дать деру. Оно и понятно: проснулся, не врубился еще, что к чему, а с трех сторон на тебя несутся конные враги, слышишь громкий перестук копыт их лошадей и истошные вопли сослуживцев о предательстве. Меня всегда поражало, что свою глупость, некомпетентность первым делом списывают на изменников.
Я направил коня на одинокого копейщика, видимо, командира лоха, который отчаянно призывал своих бойцов стать в строй. Если бы его послушались, то спаслись бы. Построившись пусть и кривым кругом или каре, гоплиты своими длинными копьями не подпустили бы к себе конницу, смогли бы медленно отойти к валу. Даже наши гипасписты вряд ли бы остановили такой отряд. Я видел, как греческие гоплиты персидской армии во время сражения при Иссе отбились от македонцев, ушли в горы. Наехал я на одинокого боспорского гоплита справа. Направить свое копье на меня он не успел. Зато мое копье, длинное, «рыцарское», с хрустом прошибает его щит, доспех и тело. Я протаскиваю боспорца, похожего на бабочку на игле, еще метров пять, после чего копье ломается. Выбрасываю ту часть, что осталась у меня, достаю из ножен саблю и на скаку рублю бегущих людишек. Чем больше перебью здесь, тем меньше их сможет появиться под стенами Херсонеса. Не знаю, правда, осаждали ли когда-нибудь боспорцы мой город, но перестраховаться не помешает.
64
Город Нимфей (Святилище Нимф) сейчас больше Херсонеса. Он обнесен каменными стенами шестиметровой высоты с прямоугольными башнями. Внутри на вершине холма мощный акрополь, похожий на афинский. Раньше город Нимфей был торговой факторией Афин, которые держали здесь свой гарнизон. Тогда отсюда возили пшеницу и рыбу. Сейчас пшеница не нужна, хватает египетской, которая дешевле, потому что везти ближе. К моему удивлению, урожаи зерновых здесь выше египетских раза в три, до сам-тридцать. Впрочем, сейчас поля вокруг города превращены в виноградники. Используют не вьющиеся, а стелющиеся сорта, которые легче переносят заморозки. На зиму их еще и присыпают землей. Вино продают скифам и прочим варварам. Спрос на алкоголь в этих краях всегда будет велик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})