Читать интересную книгу Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики - Герберт Дирксен

Самое главное, Геббельс пока не мог настроить германскую прессу на самую высокую ноту, хотя большие поношения и брань едва ли были возможны, поскольку еще летом германская пресса взяла подобный тон в отношении Британии. Можно было теперь жаловаться, выражать недовольство "политикой окружения". Можно было вступать в споры с британской прессой, которая действительно давала для этого массу поводов. Таким образом, немецкие журналисты использовали простые рецепты, клеймя каждое слово примирения, высказанное британской стороной, трактуя его как признак слабости и упадка, тогда как решительный тон британцев считался у них наглой провокацией. Сразу же после вступления немцев в Богемию и Моравию Форин Офис подготовил дипломатический контрудар. 21 марта в меморандуме, направленном французскому, русскому и польскому правительствам, Британия предложила провести конференцию для заключения консультативного пакта с целью защиты от дальнейших агрессивных действий Германии. Одновременно британское правительство предложило односторонние гарантии множеству мелких государств, которым, как считалось, угрожает Германия. Румыния и Греция с готовностью приняли это предложение, тогда как другие страны отпрянули от перспективы оказаться втянутой в лагерь западных держав.

21 марта был заключен договор с Польшей, которой угрожала наибольшая опасность. В договоре речь шла о взаимной помощи и гарантиях сохранения status quo. Признавая, что без вхождения в него Советского Союза подобного рода оборонительный фронт не обладал бы ни должной поддержкой, ни силой, Форин Офис направил соответствующий запрос в Москву. Так начались переговоры между Советским Союзом, Британией и Францией, которые и определяли обстановку на международной арене в начале лета 1939 года.

Шаги, направленные на создание столь мощной коалиции, поначалу привели меня к мысли, что британская дипломатия, сгоряча и не подумав, сунула руку в осиное гнездо восточноевропейской политики. В последние несколько недель было уже ясно видно, что британское правительство ошиблось в своей оценке некоторых фактов. Этот вывод находит подтверждение в документальной книге профессора Намьера, озаглавленной: "Дипломатическая прелюдия. 1938-1939", вышедшей в Лондоне в 1948 году. Вопреки распространенному в Лондоне мнению, Польша никоим образом не была склонна бездумно броситься в объятия западных держав, а хитрый и ловкий полковник Бек, сознавая, что страна находится между двух опасных соседей, старался добиться как можно более прочной безопасности. Более того, Лондон не понял, что в Польше испытывают большую неприязнь и тревогу в отношении России, нежели в отношении Германии. Кроме того, пакт с Польшей был политическим творением, лишенным необходимой основы, - недвусмысленных обещаний военной помощи.

Эти недостатки вскоре стали очевидны для такого реалистичного партнера, как Советский Союз, который, помня, что в случае войны ему придется нести основную тяжесть сражений, настаивал на включении балтийских государств в русскую сферу влияния, исходя как из стратегических, так и из империалистических соображений. Но самое главное, Россия подняла вопрос о праве прохода через территорию Польши в случае ее участия в войне против Германии. Однако это требование затронуло больное место восточноевропейского оборонительного фронта. Да и балтийские государства западные державы не могли бросить на произвол судьбы, поскольку выступали за независимость небольших народов. Итак, далекие от того, чтобы добровольно пустить российского колосса в свои земли, поляки решительно сопротивлялись.

В то время как переговоры между западными державами и их восточными партнерами встречали на своем пути все большие трудности, Лондон спровоцировал раздражение Москвы ошибками чисто формального свойства, отправив в качестве своего представителя на переговорах старательного и опытного сэра Уильяма Стрэнга, которого ждал в советской столице весьма холодный прием, поскольку советские руководители ожидали прибытия чиновника правительственного уровня. И когда впоследствии британские и французские офицеры были направлены в Москву для участия в военных переговорах, среди них вновь не было ни одной заметной фигуры. В довершение ко всему, эта военная британская миссия добиралась к месту назначения не по воздуху, а потеряла десять дней, потому что отправилась морем. И все это происходило несмотря на происшедшую в мае замену Литвинова Молотовым - шаг, безусловно означавший отход Кремля со своего прозападного курса, которого он придерживался на протяжении последних нескольких лет.

Возобновление в июле германо-советских торговых переговоров должно было послужить дальнейшим предостережением для западных держав. Верхушка британского правительства, и особенно лорд Ванситарт, были информированы членами группы германского Сопротивления, работавшими в МИДе, о грядущих переговорах и возможности заключения пакта. Когда впоследствии французская и британская военные миссии в Москве на прямой вопрос Ворошилова о роде и степени их военного сотрудничества в случае войны ответили общими фразами, то неудивительно, что русский маршал в ответ надменно заявил, что подобные декларации не представляют никакой ценности.

Британская публика проявила необычайный интерес к перипетиям московских переговоров. Заявление Чемберлена в Палате общин от 26 мая о том, что по важным вопросам достигнуто согласие, было встречено громкими аплодисментами, а холодная речь Молотова, прозвучавшая спустя несколько дней, разочарованием и досадой. Были допущены и намеренные оскорбления, такие, как письмо Жданова в "Pravda", в котором утверждалось, что британское и французское правительства не хотят заключать соглашение с Советским Союзом на основе равенства прав. Постепенно разочарование британцев выплеснулось на страницы газет, и 14 июля "Manchester Guardian" обобщила распространенные в Лондоне чувства сентенцией: "Теперь мы понимаем, что русское промедление это один из их методов".

Эти два преобладающих течения - курс на переговоры с восточноевропейскими странами и решимость вступить в войну в случае дальнейших агрессивных действий со стороны Германии, оказывали сильное воздействие на развитие англо-германских отношений летом 1939 года. Если негативное отношение Гитлера и Риббентропа к достижению соглашения с Англией не способствовало сдержанности английского истеблишмента по отношению ко мне, атмосфера, которую я почувствовал, вернувшись в Лондон, имела подобный эффект. И потому я счел вполне корректным подождать с возобновлением личных контактов, пока не будет проявлена инициатива с противоположной стороны. У меня был большой опыт в ситуациях, когда пресса лживо приписывала мне инициативу в проведении дискуссий с Форин Офис, и подобные сообщения шли, как правило, не на пользу Германии. Мне также пришлось избегать ненужного ослабления моих собственных позиций в Берлине. В ходе продолжительной беседы, состоявшейся за завтраком и продолжавшейся несколько часов в доме парламентского постоянного секретаря Батлера, на которой, кроме меня, присутствовали лорд Галифакс и советник нашего посольства Кордт, констатировалось не только нарушение равновесия вследствие изменения политической ситуации, но и возможность разрядки. В ходе этой и последующих встреч я придерживался трех точек зрения, которые представлялись мне жизненно важными в те дни: необходимость постоянно предупреждать британскую сторону об опасности, которую может принести ее "политика окружения", необходимость поиска средств урегулирования отношений или конструктивной разрядки и, самое главное, необходимость довести до германских властей серьезность положения и решимость английской публики.

Галифаксу и другим британским государственным деятелям и политикам я указал прежде всего на то, что Британия из-за ее безусловных гарантий Польше, полностью отдала себя в руки новых союзников. Теоретически представлялось вполне возможным, что некоторые польские магнаты и военные группировки могли спровоцировать инцидент, который автоматически приведет к объявлению войны, поскольку изыскания исследователей польской истории за последние двадцать лет давали множество примеров подобного, среди которых такие, как захват Вильно генералом Желиговским, рейд Корфанти в Верхнюю Силезию и поход Пилсудского на Киев. Я тогда еще не знал, что Пилсудский предлагал Британии начать превентивную войну против Германии в 1933 и 1936 годах. К этому предостережению об опасности предоставления Польше карт-бланш я добавил намек, что создание фронта, начатое сейчас британским правительством для противостояния агрессии, было бы воспринято всей германской общественностью как еще одно проявление "политики окружения". Память об этом глубоко укоренилась в сознании каждого немца и питает решимость избежать опасности и предотвратить повторение 1914 года. Дополнительным препятствием на пути любых попыток разрядки напряженности стало все откладывающееся выступление Чемберлена с заявлением о намерении Великобритании противостоять упорному отказу Польши пойти на какие-либо уступки. Однако величайшую трудность представляла собой пресса, которая натравливала общественное мнение на любое достигнутое соглашение, клеймя его как предательство.