Читать интересную книгу История культуры древней Греции и Рима - Казимеж Куманецкий

К выборам начинали готовиться заблаговременно, обдумывая заранее все возможные перипетии избирательной кампании, мобилизуя друзей и устанавливая выгодные связи с влиятельными людьми. Цицерон еще за год до выборов 65 г. до н. э. в письме к своему другу Титу Помпонию Аттику взвешивает свои шансы и отказывается взять на себя защиту обвиняемого на одном из процессов, так как это могло бы повредить ему в глазах избирателей. Интересно и письмо брата Цицерона, Квинта, с советами Марку Туллию, как стать консулом. Во вступлении Квинт заверяет брата, что у того есть все шансы победить на выборах, несмотря на то что он человек новый, незнатный. Ведь его противники больше известны в Риме не благородным происхождением, а своими пороками. Далее Квинт советует брату искать популярности и поддержки не только среди сенаторов и всадников, но и среди клиентов-вольноотпущенников и даже среди чужих рабов, нередко формирующих мнение их хозяев. Предвыборная агитация не должна ограничиваться Римом, но надлежит охватить и жителей муниципиев, колоний и префектур. Необходимо обещать помощь всем, даже тем, которые ею никогда не воспользуются; выглядеть любезным и безмятежно спокойным; к каждому на улице обращаться по имени, прибегая для этого к помощи раба-номенклатора, нашептывающего на ухо хозяину имена всех встречных. Кандидату следует всегда появляться в сопровождении как можно более многочисленной свиты, чтобы производить впечатление человека, у которого великое множество друзей. Квинт советует Марку Туллию почаще напоминать сенаторам, что он, как будущий консул, будет всегда на их стороне, всадникам — что он сам происходит из всаднического сословия, а народу — что он защищал популярных в низах народных трибунов Манилия и Корнелия. Ибо главную роль на выборах, уверяет автор письма, играют помощь друзей и симпатии народа.

Помощь друзей накладывала характерный отпечаток на политическую жизнь Рима. Вся политика строилась на личных связях и влияниях, на бесчисленных группировках, союзах и распрях. Вывшего наместника в Сицилии Гая Корнелия Верреса, обвиненного и отданного под суд за злоупотребление властью, его друзья осыпали поздравлениями, когда его защитник, выдающийся оратор Квинт Гортензий Гортал, стал консулом: все полагали — хотя эти надежды совершенно не оправдались, — что этот факт равнозначен оправданию Верреса. Другой приятель обвиняемого, его преемник на посту наместника в Сицилии Метелл, хотя и отменил несправедливые распоряжения своего предшественника, не пожелал давать в суде показания против него и не разрешил жителям Сиракуз направить в Рим посольство с обвинениями по адресу бывшего наместника. Политические же связи часто бывали непрочны и отмечены неискренностью, как это видно из переписки Цицерона, из истории его отношений с Помпеем и Цезарем. Былые друзья то и дело становились врагами, и наоборот. Официально расточая преувеличенные похвалы Помпею, тот же Цицерон в личных письмах к Аттику нередко весьма зло высказывается о союзнике и друге.

В открытой политической полемике римляне не останавливались ни перед чем, обвиняя противников во всевозможных преступлениях и извращениях. Чтобы убедиться в том, как далеко заходило дело, достаточно прочесть речи Цицерона против Пизона или Катилины. Другим инструментом борьбы были «лаудационес» — риторические похвалы, тексты которых также публиковались. Так, когда в Африке в 46 г. до н. э. покончил с собой Катон Младший, сторонник Помпея, опасавшийся попасть в руки к победителю Цезарю, республиканцы использовали это событие, чтобы широко распространить «похвалы» покойному и его идеям. На «похвалы» Катону, вышедшие из-под пера Цицерона, Брута, Фадия Галла и Мунация Руфа, немедленно откликнулась речами «антикатонами» цезарианская партия, а впоследствии слово в полемике взял и главный противник Катона Младшего диктатор Гай Юлий Цезарь.

Политическая борьба велась не только речами и брошюрами, но и судебными исками. Из писем Цицерона явствует, что осуждение на смерть невиновного было не таким уж редким событием. Не говоря уже о процессах чисто политического характера, как, например, процесс против народных трибунов Манилия и Корнелия, вспомним огромное количество других известных судебных дел той эпохи, на первый взгляд не связанных с политикой. Таким было, скажем, дело знаменитого тогда греческого поэта Авла Лициния Архия из Антиохии Сирийской, обвиненного в 62 г. до н. э. в незаконном присвоении себе римского гражданства, но позднее оправданного. Обвинитель, некто Гратий, действовал здесь, вне всякого сомнения, по наущению сторонников Помпея, желавших досадить ненавистной им семье Лукуллов, оказывавшей покровительство поэту Архию. Примеров такого рода можно было бы привести множество, и все они свидетельствуют о том, что руководимые претором гражданские трибуналы также стали ареной политической борьбы и сведения личных счетов. Более того, выступить с обвинением против кого-либо и добиться его осуждения значило часто сделать первый шаг в успешной политической карьере. Недаром возвышение Цезаря началось с того, что он привлек к суду по обвинению в вымогательстве Гнея Корнелия Долабеллу, видного приверженца Суллы, а карьере Цицерона дал толчок громкий процесс Верреса.

Подкупы, коррупция, повсеместное распространение глагола «акципере» (брать) как технического термина для обозначения взяточничества — признаки вырождения общественной жизни в Риме. Порча нравов постигла и городские низы, охотно продававшие свои голоса на выборах, и нобилей, и всадников. Даже внешнему противнику удавалось подкупать римских военачальников и политиков, что позволило нумидийскому царю Югурте произнести свои знаменитые слова о Риме — продажном городе, который легко достанется тому, кто захочет его купить. Царь Египта Птолемей Авлет заплатил Цезарю и Помпею 6 тыс. талантов за признание ими его прав на престол и еще 10 тыс. наместнику в Сирии Авлу Габинию за то. что тот возвел Птолемея на царский трон. Коррупция не обошла стороной и суд: в Риме долго помнили громкое дело 74 г. до н. э., когда один из судей получил деньги для раздачи другим судьям и от обвинителя, и от обвиняемых. Такие скандалы повторялись затем не раз.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Последние полвека республики были временем бурного роста ростовщического капитала и числа финансистов и банкиров. Со многими из них мы знакомимся по письмам Цицерона. Свой счет у банкира имел тогда каждый состоятельный римлянин, и когда, например, сын Цицерона учился в Афинах, отец выплачивал необходимые ему деньги банкиру в Риме, а сын получал их от банкира афинского. Одна из защитительных речей великого оратора позволяет нам лучше узнать Гая Рабирия Постума, одного из крупнейших финансистов той эпохи: именно он ссудил денег Птолемею Авлету, претендовавшему на египетский престол, и именно он фактически вручил ему царскую власть, снарядив на свои деньги экспедицию Габиния. Но и сам не остался внакладе, став диойкетом — главным управляющим финансами Египта и постаравшись взыскать с египтян громадные суммы, которые задолжал ему царь Птолемей.

Ростовщичеством занимались не только всадники, но и сенаторы, хотя официально им это было запрещено. Чтобы обойти закон, они действовали в провинциях через подставных лиц. Даже убежденный стоик, гордившийся своими принципами, Марк Юний Брут, один из будущих убийц Цезаря, одолжил некогда под ростовщический процент (48 %) немалую сумму городу Саламин на восточном побережье Кипра. Операцию эту проделал некто Скаптий, доверенное лицо заимодавца. Затем при поддержке тестя Брута, Аппия Клавдия, тогдашнего наместника в Киликии, Скаптий стал префектом на Кипре и, осадив с помощью отряда конницы городской совет Саламина, голодом вынудил город уплатить причитавшуюся сумму; пятеро советников умерли при этом от голода. Таковы были методы, применявшиеся подчас римскими финансистами. Через подставных лиц проворачивал выгодные дела в провинциях и Помпеи: его агенты буквально задушили долгами каппадокийского царя Ариобарзана, о котором Цицерон писал тогда Аттику: "Нет ничего более нищенского, чем то царство, и нет царя беднее, чем он". Вскоре в зачет долгов Ариобарзан был вынужден назначить римскому полководцу нечто вроде пенсии в размере 33 талантов в месяц.

Целые общины, города и даже царства, зависевшие от Рима, попадали фактически под власть финансистов и ростовщиков. Подлинной чумой провинций были, однако, помимо них наместники, действовавшие часто в союзе с ростовщиками; они делились с ними своими доходами, сами же творили неограниченный произвол и злоупотребления. «Все провинции плачут, — писал Цицерон, — все независимые народы жалуются, все царства сетуют на наши алчность и произвол. Нет столь отдаленного места на земле, куда бы не дошли самоуправство и несправедливость наших должностных лиц. Не оружия и не войны должен Рим опасаться со стороны чуждых народов, а жалоб, слез и сетований». Злоупотребления Гая Верреса в Сицилии, изощренные грабеж и вымогательство, которые он применял в отношении местных жителей, не были чем-то исключительным. Процессов "де репетундис" против преступных должностных лиц в провинциях было в Риме много, и проходили они каждые два-три года, а то и чаще. На них осуждали должностных лиц за злоупотребления, совершенные едва ли не во всех существовавших тогда римских провинциях, иногда полностью разоренных своими наместниками. Ограбление провинций было общим правилом, исключением же было как раз справедливое, попечительное правление, каким стало, судя по всему, наместничество Цицерона в Киликии.