— Мое имя — Грон, вы зовете меня Измененным, с кем из Хранителей я имею честь говорить?
Мужчина, уже смотревший на него круглыми от ужаса глазами, при этих словах вдруг дернулся и обмяк. Грон пощупал пульс на шее и отпустил пленника, тот действительно отключился. Грон повернулся к бойцам:
— Зажгите масляную лампу, надо обыскать апартаменты. Спустя минуту он стоял напротив большого ларца и смотрел на детскую ручку, лежащую в большой стеклянной емкости, заполненной спиртом. Это была рука его сына.
Когда Хранитель Власти очнулся, он несколько мгновений не мог понять, что с ним произошло, почему он связан, а в рот плотно забит кусок простыни. Потом резко вернулась память, и он судорожно дернулся. Грон сидел рядом, в спинку кровати был воткнут кинжал, а в его глазах была смерть. Когда он увидел, что Хранитель Власти очнулся, то выдернул кинжал и медленно вонзил ему в пах. Хранитель Власти забился и засучил ногами, а Грон вытащил кинжал и спокойно произнес:
— Это чтобы ты знал, что тебя ждет, если ты будешь со мной недостаточно откровенен.
После этого он резким движением вырвал кляп изо рта пленника, чуть не вырвав ему передние зубы.
— А теперь я хочу знать, как добраться до Острова. Хранитель Власти, прерывисто дыша, смотрел на него. Грон подождал, а потом резко выбросил руку и, стиснув Хранителю горло, еще раз вонзил кинжал. Тот попытался закричать от боли, но из стиснутого железной рукой горла не вырвалось ни звука. Придя в себя, Хранитель увидел над собой равнодушные глаза Грона и услышал спокойный голос:
— Ты все равно дашь мне ответ на этот вопрос, Хранитель, и на все остальные тоже. Вот только твоя смерть будет гораздо мучительней, чем могла бы быть.
Хранитель попытался облизать губы пересохшим языком, но это не помогло. А в следующее мгновение он опять почувствовал на своей шее железные пальцы, но исхитрился в последний момент прошептать:
— Я скажу, скажу…
Старший распорядитель церемоний в это утро встал необычно рано. Только-только рассвело. В общем, ему не было нужды подниматься в такую рань, но вот не спалось… Всю ночь он ворочался с боку на бок, а однажды, услышав какой-то шум у дарохранительницы, даже поднялся и подошел к окну. Сначала ему показалось, что высокие двустворчатые двери закрыты неплотно, но, приглядевшись, заметил два силуэта часовых, привалившихся к косякам, и недовольно вздохнул. Стража совсем распустилась. Дрыхнут без зазрения совести. Однако то, что стражники были на месте, его успокоило, и он снова вернулся на ложе. Правда, заснуть так и не смог. Промучившись до рассвета, он встал и оделся. Воду для умывания младшие жрецы должны были принести только часа через два, но сидеть в келье столько времени не хотелось, и он спустился вниз. Стражники у дарохранительницы по-прежнему дрыхли, что под ярким утренним солнцем казалось совсем уж возмутительным. Но старший распорядитель церемоний взял для себя за правило не вмешиваться в то, что не относится к его прямой компетенции. Может, поэтому ему и удалось подняться так высоко, в то время как многие другие, более умные и одаренные, один за другим впали в немилость. Так что он просто недовольно поджал губы и двинулся в сторону храма. Уж это-то было место, которое находилось в его компетенции. Однако когда он ступил на лестницу, то возмущению его не было предела. Стража спала и здесь! Он возмущенно подскочил к одному из заснувших стражников и злобно пнул его ногой. Тот несколько мгновений оставался в прежнем положении, а потом мешком свалился на бок, обнажив страшные раны на горле и виске. Старший распорядитель тупо глянул на труп и, холодея, ринулся внутрь храма. От того, что он увидел, жрец сначала обессиленно привалился к стене. Священный огонь больше не горел, а жрецы, проводившие ночные бдения, валялись по всему храму с перерезанными глотками. По всему полу были разбросаны какие-то обломки. Он поднял голову и увидел, что статуя Магр обезглавлена и именно обломки ее головы валяются на полу. А Багровый глаз Магр, изготовленный из огромного рубина, исчез. Старший распорядитель не выдержал и дико завыл.
Когда Вграр, в дикой ярости забыв о почтительности, распахнул дверь в апартаменты Хранителя, то отшатнулся и чуть не испустил дух от потрясения. Хранитель Власти сидел у окна на полу, привалившись спиной к стене и положив руки на крышку ларца, который он вечером велел принести, чтобы положить туда руку сына Измененного. Ларец стоял у него между ног с открытой крышкой, но детской руки там не было. В раскрытой пасти ларца лежала голова Хранителя Власти, а на его груди большими буквами было выведено его же черной запекшейся кровью одно только слово. И это слово было: «ГРОН».
Толла осторожно обработала края культи соком чистотела и начала бинтовать руку. Грон молча сидел рядом. С того момента, как перед рассветом со скрипом распахнулась дверь их каземата и на пороге появился Грон, прошли уже два дня и ночь. Тогда, не успела распахнувшаяся дверь с глухим звуком удариться о стену, Толла вскочила и бросилась к мужу, а он, торопливо обняв, тут же отстранил ее и шагнул к сыну. Югор тоже проснулся и сел на соломе, блестя глазенками и нахохлившись как воробышек. Грон протянул к нему руки, и мальчик осторожно, будто не веря, что отец пришел, коснулся его ладони левой ручкой, а потом вскочил и приник к Грону. Лигея же испуганно вскочила, кинулась к матери и судорожно вцепилась ручками в ее ногу. Грон погладил сына по голове и прошептал:
— Все, мальчик, я уже здесь.
Может быть, виноваты были эти минуты, а может, что-то еще, но Толла как-то отстранилась от Грона и на протяжении всей дороги держалась несколько в стороне от него — рядом с тем бойцом, который нес Лигею. Югора Грон нес сам. Детский организм — странная вещь. То от маленькой болячки ребенка всего перекорежит, а у Югора была такая рана, которая и здорового воина может свалить на несколько дней, и хоть бы хны. Даже не жалуется, что больно. Только на привале удивленно рассматривает забинтованную культю и осторожно трогает ее здоровой ручкой, лишь чуть морщась. Он вполне мог бы идти сам, если бы детские ножки могли обеспечить требуемый темп. Сегодня утром они разделились, и Эдон с частью бойцов покинул их, неся Лигею на загривке. Перед самым расставанием Толла обняла дочку и отошла в сторону, глотая слезы и не поворачиваясь к Грону. Девочка же будто понимала, что слезы сейчас лишние, все равно ничего не изменить, и потому, привычно устроившись на спине Эдона, помахала матери ладошкой и сказала:
— Не плачь, мама, ведь папа с тобой.
Услышав эти слова, Толла резко отвернулась и быстро провела рукой по глазам. Грон погладил дочку по голове и поцеловал в лобик, потом шагнул назад и махнул рукой. Эдон еще мгновение помедлил, глядя на Грона, а потом мотнул головой, и его команда с места перешла на бег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});