Через пять минут мы крепко подружились. Это было содружество горных дорог, километров, мозолей от домкратов и поломанных рессор.
— А куда вы этот скот везете, muchachos?
— В Лиму, hombre[22]. Там теперь не стало мяса, с тех пор как отменили закон о контроле над ценами. Килограмм там стоит тринадцать солей, а здесь пять. Нам надо пошевеливаться, пока не начали возить скот с севера, из Трухильо…
— Да ведь оттуда до Лимы больше тысячи километров.
— Вот именно поэтому. Чем ближе к Лиме, тем скот дороже. Там сейчас забили две тысячи коров даже племенных, которых в прошлом году привезли из Аргентины. Вот поэтому-то я и говорю, что нам нужно торопиться, пока туда не натаскали мяса из других мест.
— Сколько вы едете отсюда до Лимы?
— Три дня и две ночи. Лишь бы перелезть через этот чертов перевал в Пукио, там дорога разбита так, что дальше некуда. А горы такие, что голова трещит. Иногда едва тянем на усиленной первой. На карты эту срамоту стараются даже не наносить. Но как только доберешься до океана, тут начинается благодать. Асфальт как сукно на бильярде, только гудит под колесами. Оттуда до Лимы добираешься в два счета.
— Так значит, через Орою и Тиклио вы не ездите?
— Что вы! Это лишних сто километров и больше подъемов. А для нас дорого время, нам нужно успеть обернуться за неделю. В Лиме грузим товары на зиму и запас горючего, чтобы не ехать порожняком. Забот у нас хватает, через несколько недель на голову нам свалятся дожди, тогда прощай! Будем валяться брюхом кверху и глазеть в окно на воду!
Привет Атлантике
Сутки длилось наше заточение за водяной решеткой. Но потом по горам промчался вихрь, который вместе с тропическим солнцем высушил поверхность дорог. Сухой воздух на огромной высоте над уровнем моря поглощает нагретые лужи во много раз быстрее, чем в низинах. Однодневная интермедия заставила нас лихорадочно торопиться. Период дождей предупредил нас первым ливнем, вежливо намекнув, что с ним шутки плохи. Оставался месяц, может неделя, а то и два дня до того момента, когда на горных дорогах в глубине страны останутся только ламы да мулы.
В награду за вчерашний урок солнце сегодня сияет в лазурном небе с самого раннего утра. Купы фотогеничных облаков проплывают над долиной, которая опускается все ниже, хотя позавчера, на перевале, казалось, что Абанкай лежит на самом дне. Мы спустились еще на 700 метров, пока дорога не пересекла низшую точку ложбины с ревущими порогами реки Пакачака.
Нам ничего не остается, как повторить ту же самую процедуру, что и после каждого длительного спуска. Чистим свечи, у которых электроды забрызганы маслом и забиты нагаром. Через минуту нас облепил рой мелких черных мошек, они нападают, словно эскадрилья истребителей. После каждого их укуса на коже остается маленький палящий волдырь, налитый кровью. Но, не вычистив свеч, мы не можем тронуться с места. Хотя температура в закрытой со всех сторон. тропической долине уже сейчас, с утра, поднялась до 30 градусов, мы опускаем рукава рубах насколько возможно, засовываем штанины в носки и натираем руки и лицо бензином, чтобы хоть на несколько минут отогнать неотвязных паразитов. Руки и лица индейцев, проходивших в это время мимо нас, были изуродованы нарывами, язвами и гноящимися волдырями, явными последствиями непрерывных нападений мошкары.
А потом кривая старательно вычерчиваемой диаграммы высот снова начала колебаться. Стрелка высотомера летит вверх, на горизонте перед нами поднимаются все новые и новые вершины гор; долина, через которую мы утром проезжали, куда-то провалилась, и мы смотрим на разбросанные домики Абанкая словно с самолета. На огромной декорации гор они превратились в горстку крошечных зернышек. Крутой подъем едва одолеваем на второй скорости, температура масла снова подскочила до 105 градусов, потому что мотору было некогда отдыхать. За неполный час непрерывного подъема мы «взлетели» на полторы тысячи метров, еще через час мы оказываемся в седловине на высоте 4200 метров над уровнем моря. Вместо пальм и красных цветов опунций мимо окон проносятся пустынные горные равнины.
Мы на очередной границе между двумя бассейнами, на острие очередного ножа гор, который разрезает Южную Америку, распределяя ее воды между двумя океанами. Из скалы тонкой струйкой вытекает ручеек, бежит вдоль дороги, пока не теряется где-то в кустиках, прижавшись к подножью склона. Наши взоры охватывают дали необозримой долины, устремляются к новым хребтам на горизонте и вновь возвращаются к серебряной полоске воды у дороги.
— Мы можем по ней послать привет в Бразилию, в Атлантический океан, а по Гольфстриму, пожалуй, и в Европу. Представь себе, где-нибудь в северном Перу это будет уже мощный поток, потом он сольется с Амазонкой, покатит свои воды через девственные бразильские леса и плантации и, прежде чем омыть в устье остров Маражо, достигнет нескольких километров ширины. Он пересечет всю Южную Америку…
— А здесь, где-то позади нас, из этой вот скалы вытекает другой ручеек. Не успеет он как следует вырасти, как умрет в Тихом океане, В каких-нибудь ста пятидесяти километрах отсюда.
Босиком на снегу
Небольшое селение Андауайлас. Небольшое, но примечательное. Здесь есть бензин, который сюда с большим трудом притащили на грузовиках от самого океана. Он вдвое дороже, чем на берегу, в порту, потому что в Перу нет фондов для уравнивания дорожных расходов при доставке товаров в различные уголки страны. Но и вдвойне заплатишь с удовольствием, потому что иначе застрянешь здесь и сложа руки будешь ожидать в лучшем случае чуда.
— Вам придется налить бензин самим, мне сейчас некогда. Вон там, в углу, ведро, насос в бочке, — бросает продавщица через плечо; она продает картофель, сахар, пуговицы и бензин одновременно, и лавка ее полна покупателей.
— Вы откуда, muchachos? — успевает она, между прочим, спросить нас в промежутке между отвешиванием и расчетами.
— Издалека, из Чехословакии.
— Ааа, de Checoslovaquia vienen! В таком случае в Андауайласе у вас есть земляк. Его зовут Чарослаф Оречши, жаль, что его сегодня здесь нет, он уехал куда-то в Аякучо. Он бы с удовольствием с вами поговорил.
— Здесь чеха могут сделать татарином, — рассмеялись мы, как только за нами захлопнулись двери лавочки. — Ведь это Ярослав Горжейши! И здесь бросил якорь земляк — и вот получился из него Чарослаф Оречши!
Четыре часа дня. Мы решили, что успеем одолеть еще кусок пути. Нам сказали, что в Чинчеросе можно переночевать. Но Чинчерос находится еще за одним водоразделом высотой почти в четыре с половиной тысячи метров. Мороз пробегает по коже при мысли, что где-нибудь там, наверху, с машиной может что-либо случиться, и нам тогда придется заночевать на дороге. Но на размышления и колебания у нас нет времени. Каждый километр, приближающий нас к Лиме, хорош. Позади нас, там, где мы уже проезжали, тучи снова волочат по земле шлейфы дождя.