В следующую секунду мы оба уже лежали под машиной, — Ну как? Что-нибудь нашел?
— Лопнул коренной лист нижней рессоры. Как раз посредине.
— Н-да, импровизации в Ла-Пасе хватило ненадолго. Погоди-ка, под сиденьем есть хомутик, который мы тогда сняли с верхней рессоры.
Спустя четверть часа «татра», карабкаясь по петлям горного шоссе, преодолевала первые из 1200 труднейших километров, за которыми был скрыт мираж приморской равнины без гор, без перевалов, без подъемов, заставляющих часами тащиться на первой скорости. И без поломанной рессоры, от которой мы бы избавились там скорее, чем в горах.
О возвращении в Куско нечего было и думать. 3апасного листа рессоры мы бы все равно не достали там ни за что на свете. Столь же мало надежды достать его на любом другом из 1200 километров. Разве что только в Лиме…
— Посмотри-ка, оказывается, мы не одни!
Посреди шоссе стоит поврежденный грузовик. Заросший бородою шофер с улыбкой отказывается от предложенной помощи, воды и продуктов.
— Muchas gracias, у меня пока есть небольшой запас на несколько дней. Я торчу здесь уже четвертые сутки: лопнула правая полуось, видите? Ну, к этому мы здесь привыкли. Бывает, что сидишь вот так неделю, пока не подоспеет помощь…
Это один из тех случаев, который в Европе, возможно привлек бы внимание журналистов и, вероятно, послужи бы сюжетом для драматических новелл и киносценариев. Здесь же, в перуанских Андах, это неотъемлемая часть повседневной жизни человека, которого кормит дорога, неотъемлемая часть жизни тысяч мужчин, на чей героизм никто не обращает внимания: уж слишком он обыден и pacпространен; он стал непременным условием их существования.
В нечетные дни — туда, а в остальные — обратно
Около девяти часов утра дорога нырнула в длинную долину. За полчаса мы спустились на тысячу метров и продолжаем спускаться еще ниже. Вместо скудных пастбищ повсюду среди скал разрослась сочная зелень. В кронах деревьев, усыпанных кроваво-красными цветами, верещат стаи попугаев. С обеих сторон дорогу окаймляют цветущие агавы. Для того чтобы совершилась эта удивительная перемена, достаточно было проехать полчаса и спуститься на тысячу метров.
На повороте дороги неожиданно затрепетал красный флажок. Весь участок дороги перед нами провалился в бурную реку.
В окошко заглянула симпатичная физиономия.
— Инженер Моралес, заместитель начальника строительства. Вам придется немного подождать, мы взрывали вон ту скалу, и теперь ребята убирают обломки. Мы вынуждены вырубать в скале новый участок дороги, чтобы вода опять не смыла ее.
Мы представляемся.
— Что, чехи? Приветствую вас! Это самая радостная встреча из всех, что случались у меня на этой дороге. Вы когда выехали из Чехословакии? И что там нового? Как идут дела в национализированной промышленности?..
Вопросы дождем сыпались на нас. Мы не успевали отвечать. Мы поняли искренность его дружелюбия, поговорив с ним некоторое время.
— Я, собственно, живу здесь в изгнании два года, в тысяче километров от дома, от Лимы. И только за то, что многие годы участвовал в рабочем движении. Я отсидел несколько месяцев, а затем меня вышвырнули из Лимы… Знаете что, хорошенько присмотритесь ко всему и расскажите у себя дома, как тут вынуждены еще жить люди, у которых нет ничего, кроме собственных рук. И будьте осторожны.
За грудой огромных камней на краю нового участка дороги показался человек в широком сомбреро.
— Это начальник строительства, черти его сюда несут, — зашептал Моралес и как бы надел на лицо маску казенного выражения. — Вы едете до самой Лимы? Вы избрали интересную, но нелегкую дорогу.
— Не можете ли вы сказать нам хоть что-нибудь о дороге. Вы наверняка хорошо ее знаете.
Ответ уже висел у Моралеса на кончике языка. Мы быстро вытаскиваем карту, записную книжку, схематические планы участков дороги, сделанные перуанским автоклубом. В течение пятнадцати минут мы изучаем географию и записываем ценные сведения.
— В высотах я могу ошибиться на несколько десятков метров, но вы увидите, что я знаю всю дорогу как свои пять пальцев. Самый тяжелый подъем будет за Абанкаем, вам придется беспрерывно подниматься более чем на две тысячи метров. Там наши машины кипят больше всего. Потом за Аякучо будьте особо осторожны: там неприятные серпентины над самыми пропастями. Из Уанты дорога с односторонним движением ведет до самого Уанкайо, двум машинам там не разъехаться. Во вторник, в четверг и в субботу ездят туда, а в остальные дни — обратно…
— Сегодня вторник. Сколько километров до Уанты?
— Чуть больше пятисот. До четверга вам не успеть. Считайте, что вам повезло, если захватите субботний проезд. Пожимаем друг другу руки, благодарим.
— Счастливого пути! И счастливо вам вернуться в Чехословакию!
Из лета в зиму за два часа
Одиннадцать часов.
Высотомер упал почти на 2 тысячи метров, он показывает 2030 метров над уровнем моря. Замаслившиеся свечи после длительного спуска отказали.
— Нужно где-нибудь здесь остановиться и вычистить их, иначе нам наверх не взобраться. Через несколько километров начнется подъем.
Из-за густого сплетения кактусов, агав и опунций вынырнул висячий мост Пуэнте Куньяк через реку Апуримак, которая вытекает из озера Вильяфро в 200 километрах к юго-востоку отсюда. Всего 160 километров отделяет ее истоки oт Тихого океана. Но Апуримак поворачивает на северо-запад, сливается с Урубамбой, вместе с нею впадает в Укаяли, а с северных Кордильер принимает еще воды Мараньона, Напо, Путумайо и Негро. В 5937 километрах от озера Вильяфро она впадает в Атлантику. Мараньон, по сути верхнее течение Амазонки, зарождается в 4892 километрах от своего атлантического устья. Да, Апуримак самый длинный исток Амазонки.
Останавливаемся и чистим три отказавшие свечи из восьми. В закрытой сырой долине термометр показывает 34 градуса в тени, в воздухе полно комаров. Они жалят, как бешеные. Едва мы успели вычистить свечи и долить масла, как лица и руки наши опухли, словно при крапивной лихорадке. Еще один глоток воды, и скорей прочь из этой тропической ловушки, вклинившейся в долину между вершинами Анд.