class="p1">— Не за что.
— Ты родился таким раздражительным или это пришло со временем?
— Понемногу и то, и другое. Хотя у моего отца есть раздражающие черты, так что, возможно, у меня есть ген.
— Почему меня не удивляет, что ты плохо отзываешься о своем отце?
— Я не отзываюсь о нем плохо. Я просто констатирую факт.
Я смотрю на его неизменное выражение лица. Кажется, его не беспокоит разговор об отце, и это первый раз, когда он открыто говорит о своих родителях.
— Я так понимаю, у вас натянутые отношения с отцом?
— И как, скажи на милость, ты это поняла?
— Ранее ты сказал, что Гарет — папин золотой мальчик, значит, ты нет. Ты также сказал, что у него есть раздражающие черты характера. О, и ты никогда не выкладывала фото только вас двоих на свой Instagram.
— Сталкер. Не знал, что ты просматриваешь все мои посты, детка. — Мои щеки горят.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем?
— В твоих отношениях с отцом.
— Ни о каких отношениях не может быть и речи. Ему никогда не нравилась ни идея обо мне, ни сам факт моего существования.
— Конечно, ты неправильно понял.
— Нет ничего плохого в том, чтобы сказать моей матери, что они должны были остановиться на моем дорогом старшем брате — также пишется скучном — потому что я дефектный.
По моему телу проходит дрожь. Хотя тон Киллиана остается прежним, я чувствую изменения в его поведении. Эта тема задевает его не в ту сторону, и я хочу знать больше.
Я хочу впиться ногтями в его неудобную часть и вырвать ее, потому что я знаю, что это, вероятно, единственный настоящий он, которого я когда-либо увижу.
Теперь, я начинаю думать, что Киллиан включил Гарета в свой список дерьма из-за его отца.
Чем больше Гарет благоволит их отцу, тем больше он его преследует.
Не то чтобы это было правильно, но это защитный механизм.
— Ты, наверное, неправильно понял. Большинство родителей не ненавидят своих детей.
— Ключевое слово — большинство. А теперь брось это.
— Но...
— Я сказал. Брось. Это.
Мрачный тон не оставляет места для переговоров, но прежде чем я успеваю придумать, как вернуться к теме, он спрашивает своим бесстрастным голосом:
— Вернемся к теме. Я вызываю у тебя восхищение?
— Из-за чего?
— Из-за того, что я первоклассный гений.
Моя грудь сжимается, и я ненавижу то, что я в восторге от того, что он хочет моего восхищения.
Ненавижу, что это первое, что приходит на ум.
— Скорее, ты пытался хитростью добиться восхищения. Извини, что я тебя огорчаю, но тебе нужно больше стараться.
Ухмылка приподнимает его губы.
— Всегда готов бросить вызов.
— Так вот кто я для тебя? Вызов?
— Может быть. Может быть, нет.
Я застонала.
— Ты знаешь, что это не ответ. Ты делаешь это специально? — Он ухмыляется.
— Может быть. А может и нет.
— Фу. Ты чертов мудак.
— А. Не надо. Ты знаешь, что меня заводит твой нецензурный язык. Особенно с твоим сексуальным акцентом.
Я поджимаю губы и смотрю на него, что только усиливает его ухмылку.
Мы подъезжаем к общежитию, он паркуется и смотрит на меня.
— Хорошо, ладно, я буду вежлив и отвечу на твой вопрос. Ты — вызов, маленький кролик. Худший из всех, самый въедливый из всех, но, самое главное, самый занимательный из всех.
Мой желудок опускается, и ужасное, мерзкое чувство впивается мне в горло. Мне требуется мгновение, чтобы попытаться дышать нормально.
Попытаться не поддаться влиянию.
Попытаться не позволить его словам обрести вес.
Но это бесполезно. Они уже пустили корни и начали разветвляться в хаотические узоры.
— Рада, что могу быть твоим развлечением, — выдохнула я.
— Не делай длинное лицо и сарказм. И ты та, кто проповедовала о том, что всегда хочет знать правду, как две минуты назад? Я мог бы солгать тебе, но я этого не сделал.
Когда я молчу, его голос темнеет до такой степени, какой я никогда раньше не слышала.
— Ты хочешь, чтобы я лгал тебе? Ты хочешь, чтобы я носил вокруг тебя маску, притворялся кем-то, кто будет принят твоей милой маленькой моралью, да, Глиндон? Потому что я могу быть твоим гребаным прекрасным принцем, рыцарем в сияющих доспехах, и гребаной фантазией — все в одном, в то время как я испоганю твою жизнь.
— Мне ничего от тебя не нужно. — Я открываю дверь машины и практически бегу внутрь.
Он окликает меня по имени, но я игнорирую его, радуясь, что портье не впустил его без пропуска.
Мое сердце бьется быстрее с каждым шагом. Оно стучит, ревет и пульсирует в моих ушах в жутком ритме.
Мне приходится прислониться к стене, чтобы перевести дух.
Будь он проклят.
И будь я проклята за то, что позволяю ему оказывать на меня такое влияние. Занимательный вызов.
К черту его.
Я достаю телефон из лифчика, чтобы достать карточку, которая у меня там лежит, и останавливаюсь на количество уведомлений на экране.
Ава: Где ты?
Сесилия: Ответь нам.
Реми: Ты трахаешься? Да или нет. Или стони в голосовом сообщении, и мы примем это как «да» и оставим тебя в покое.
Анника: Каковы возможные причины, по которым Крейтон игнорирует меня, последние... пять раз, когда я писала ему? А, он ненавидит меня до глубины души. Б, он такой со всеми.
Анника: Пожалуйста, проголосуйте за Б. Моя гордость все еще уязвлена после того, как он сказал, что я слишком много говорю. Я слишком много говорю?
Анника: То есть, я знаю, что да, но не так много, верно?
Анника: Где ты, Глин? Мы беспокоимся.
Брэн: Позвони мне, когда увидишь это.
Я провожу по карте и делаю паузу, когда на экране появляется сообщение.
Лэн: Где ты, блядь, находишься?
Я сглатываю.
В то время как мы с Брэном общаемся и встречаемся почти каждый день, у нас с Лэном странные отношения. Это может быть только плохой новостью, если он ищет меня.
— Вот она!
Я вздрагиваю на входе, когда меня окружают три девушки в пижамах, определенно ожидающие засады.
Мой план пробраться внутрь, переодеться, взять учебники и уйти провалился.
Позорная прогулка.
— Привет, — говорю я с достаточной неловкостью, чтобы вызвать секундное смущение.
— Не здоровайся с нами. — Ава