Теперь дозорный жил один, так долго, что потерял счет времени. Он сохранил душевное спокойствие, глаз и ум служили ему не хуже, чем в детстве.
«Все идет своим чередом».
Иногда он писал другое: «Несколько всадников и вьючных лошадей, усталые, вооружение легкое».
Или: «Кочевники, обоз повозок. Семья, два вола и пять коней».
Но чаще всего просто: «Все идет своим чередом».
И этот седобородый дозорный мог бы счастливо дожить до конца своих дней, люди с юга, для которых он охранял свой пост, поставили бы его урну рядом с урной жены. Но он совершил ошибку: он покинул укрытие, преследуя сокола.
Сокол приземлился на вершине холма. Опасаясь за своих голубей, дозорный швырнул в хищника несколько камней. На него глянули жестокие глаза. Безжалостный мозг тут же понял, где он живет и как замаскирован его дом. Мощные крылья подняли птицу, она полетела на север.
В тот ветреный день дозорному сильно не повезло, он вспугнул хищника, а нарвался на меня.
«Все идет…»
Он перестал писать. Голуби почему-то заволновались в своих клетках. Может, вернулся тот сокол? Луч солнца проникал в маленькое окошко, выходящее на восток, луч освещал каменную чашу с оливками и сушеными фруктами — его пищей на весь день. И тут по небу пробежала туча, в комнатке сделалось темно.
А может быть, это дикая кошка? Рысь, например?
Птицы успокоились, хотя еще слышались хлопанье крыльев и негромкое воркованье почтовых голубей. Они видели тени возле своих клеток. Дозорный вернулся к столу и продолжил писать: «…своим чередом».
Он вздохнул и аккуратно подписал донесение, снова прислушался — голуби не издавали ни звука, что было странно. А вдруг хищник все-таки был?
Дозорный прихватил пращу, зарядил в нее круглый камень и поднялся со своего места. Не успел он дойти до двери, как та сама медленно открылась. Свет загораживала фигура высокого человека в плаще. Человек наклонился, чтобы заглянуть в комнату, шагнул вперед, жестом приказывая молчать, и захлопнул за собой дверь.
За спиной дозорного распахнулась ставня. В комнату заглядывало усмехающееся смуглое лицо.
— Доброе утро, — сказал человек за окном на родном языке старика. — Меня зовут Тезокор. На твоем месте я бы не стал стрелять из пращи.
— Извините, — со странным акцентом заговорил второй. — Я поступил неучтиво. Меня зовут Болджос, я командир армии, которая хочет благополучно пройти здесь. Я тоже желаю вам доброго утра.
Оба засмеялись.
Высокий человек снял шлем и почесал огненно-рыжую бороду. На покрытом пылью лице сияли нефритовые глаза. Его плащ был черного цвета, вроде бы из овчины, от его брюк и рубашки исходил резкий запах лошади и пота. Зеленоглазый держал в руках три клетки с голубями, в них возбужденно вертелись шесть птиц.
— Это на сегодня, — сказал он дозорному, — для донесений.
Он распахнул плащ и показал еще десять птиц со свернутыми шеями, связанных за лапки.
— А это на ужин, — добавил он и захохотал. Второй, со смуглым лицом, распахнул окошко и подобрал со стола только что написанное послание. Он внимательно прочитал и одобрительно кивнул:
— Все на самом деле идет своим чередом. Отправляй его.
— Кто вы такие? — спросил дозорный.
Как бы защищаясь, он вытянул вперед дрожащие руки, глаза округлились от страха.
— А мы друзья того, что сокрыто в Дельфах глубоко под землей, — ответил смуглый незнакомец. — Хотя и в разной степени.
Он обнял старика за плечи:
— А теперь цепляй послание к голубю. И отправляй.
Дозорный все выполнил, как ему сказали. Птица поднялась ввысь, сделала один круг над холмом и исчезла на юге. Тот, что назвался Тезокором, наблюдал за голубем в окно и послал ему воздушный поцелуй.
— Прекрасно. А теперь пиши остальные пять посланий, чтобы они были точно такими же, и привязывай их к голубям. И еще напиши нам, когда следует выпускать голубей.
Дозорный все сделал, как ему велели. Он замешкался лишь на минуту, пристально глядя на голубей в клетках. Потом поднял глаза, встретился с тяжелым взглядом зеленых глаз и вздохнул. Возможно, он передумал обманывать нас, как хотел сначала. Дозорный не торопясь написал послания, подписал их и привязал к птицам.
Он явно страдал от собственного предательства.
— Молодец! — похвалил его Тезокор. — Эти птицы будут жить. Можешь утешиться. Мы оставим здесь человека, чтобы он их отсылал.
Когда все было закончено, зеленоглазый неприветливый северянин обнял дозорного за плечи и вывел наружу. Все птицы лежали мертвыми у своих клеток, а Тезокор запихивал их в мешок. Еще мясо на ужин.
— Я не видел, как вы пришли, — бормотал дозорный, когда Болджос вел его по склону. — Как так получилось, что я вас не заметил?
— Мы знали, что ты смотришь. Мы отправили птицу, чтобы найти тебя. Он сказал, что ты швырял в него камни.
— Сокол? Это сокол?
— Сокол. Мы приняли меры предосторожности. Это было непросто. Послушай…
— Горе мне! — запричитал дозорный. — Как я мог пропустить такое?
Он был потрясен, когда увидел множество конников, солдат, женщин, повозок и волов, заполнивших долину по обе стороны Холма Артемиды, и вся эта плотная толпа, целая армия солдат, стояла неподвижно, лишь слегка колыхаясь. Все смотрели на вершину холма. Они ждали сигнала, чтобы продолжить свой путь дальше к берегу океана. Зеленоглазый высоко поднял руку и махнул направо. Сама земля задрожала — это орда получила приказ и хлынула вперед на юг.
— Но это же невозможно… невозможно… Я проходил здесь всего час назад.
— Час назад нас здесь не было, — ответил смуглый воин. — А твой слух и зрение, скажем так, отвлекли.
— Но я должен был услышать топот ног.
— Мы шли на цыпочках.
— Это же невозможно.
— Но мы это сделали. Спасибо за помощь.
Дозорный посмотрел в темные глаза человека, говорящего на его языке. Потом тихо спросил:
— А что будет со мной?
— Пошли.
Тезокор отвел старика к тому месту, где в тени покоилась мраморная урна.
— Кто здесь лежит?
Старик скрестил на груди руки и начал дрожать:
— Моя жена. Она умерла очень давно. Это был единственный раз, когда я покидал пост, чтобы присутствовать на ее похоронах. Я сам принес сюда ее прах. Я хотел быть с ней рядом. Не трогайте ее!
— Ты любил ее?
— Очень сильно. И сейчас люблю. Оба наших сына ушли на юг на войну. Навсегда. Больше мы о них не слышали. Так тяжело видеть, когда близкий человек умирает от скорби. Мне ее не хватает.
— Что ж, — заметил второй, — такую любовь надо уважать.
Чуть позже сердце дозорного было почтительно уложено в урну на пепел, а урна снова запечатана. Ее оставили покоиться с миром между двух бронзовых щитов его пропавших сыновей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});