В три часа пополудни к нему в кабинет заглянул зихерхайтссержант Шульце с папкой бумаг под мышкой. Настроение у молодого стражника было хорошее, и Шмидт невольно позавидовал ему – такая способность сохранять хорошее настроение дается нам в молодости, а затем мы всю жизнь занимаемся тем, что тратим безоглядно этот бесценный капитал – хорошо тому, у кого остается чуть-чуть на старость. Шмидт вопросительно взглянул на сержанта, и он доложил:
– Герр зихерхайтскапитан, вы просили докладывать вам обо всем необычном, что произойдет в городе.
– Ну и что ты нашел? – заинтересованно спросил Шмидт.
– Вот две сводки от криминальполицай-инспекторов, дежуривших по городу вчера. Обе посвящены взломам на винных складах – в одном случае – церковном, а во втором – на складе торгового дома «Лоза».
– Ну и что же в этом необычного? – скучнеющим голосом спросил зихерхайтскапитан. – Наше население воровало, ворует и будет воровать, причем, как показывает полицейская статистика, в восьми случаях из десяти украденные вещи продают для того, чтобы купить себе выпивку. Эти же злоумышленники пошли более простым путем и решили украсть выпивку сразу. Что же здесь особенного?
– Именно это-то меня и насторожило, герр зихерхайтскапитан! В обоих отчетах указывается, что никакого вина похищено не было! Вы сами учили меня обращать внимание на события необычные – помните, вы тогда еще говорили, что в необычности события может быть заложена не загадка, а ключ к разгадке…
Шмидт почувствовал, как на его плечи опустилась неимоверная тяжесть. Он ощущал усталость, какую, наверное, ощущает человек, многие мили несший на себе неподъемный груз, донесший его до цели и, опустивши его наземь, не имеющий уже сил даже пошевелить рукой. Он взялся руками за голову и, глядя на крышку собственного стола, пробормотал:
– Господи, ну как же все просто! Я должен был догадаться об этом раньше! День Независимости, бесплатное вино… – Он вспомнил вчерашний разговор в курилке и рассказ его болтливого коллеги из отдела финансовых преступлений. Подняв глаза, он увидел недоуменный взгляд сержанта.
– Помните, Шульце, я говорил вам как-то, что вы далеко пойдете? Я склонен полагать, что доживу до тех времен, когда к вам будут обращаться «герр зихерхайтсоберст»!
Молодой сотрудник просиял.
«Это, конечно, в том случае, парень, если ты выживешь в той каше, которая начнется в стране», – подумал еще Шмидт, но вслух этого не сказал, не желая огорчать парня, который был ему симпатичен. Теперь предстояло действовать.
Первым, практически рефлекторным стремлением Шмидта было поднять по тревоге вверенную ему полусотню и немедленно доложить о происходящем непосредственно господину зихерхайтспрезиденту – так велел ему его долг. Однако он прекрасно понимал, что поступить так не может. Для того чтобы доложить главе департамента о случившемся, необходимо было бы сообщить ему, что он, простой зихерхайтскапитан, самовольно, нарушив десятки служебных инструкций и приказов, проводил расследование, что он утаил от Департамента флягу неизвестной жидкости, послал своего агента, который впоследствии погиб при неясных обстоятельствах…
Всего этого десять раз хватило бы для трибунала и смертной казни через повешение. Более того, для принятия экстренных мер оставался от силы один час, а для того, чтобы добиться приема у господина зихерхайтспрезидента (даже в том случае, если бы Шмидт решился на этот самоубийственный шаг), при существовавшей бюрократической системе потребовалось бы не менее полусуток. Система уже в который раз перехитрила саму себя – человек, призванный оберегать Систему, знал о смертельной для нее опасности и не мог принять никаких мер к ее защите. Не мог… Шмидт задумался и честно признался себе, что защищать эту систему он сейчас не только не может, но и не особенно хочет.
С площади перед дворцом Крон-Регента доносился шум, там в полном разгаре шли народные гулянья, но тонкий слух Шмидта уловил что-то необычное. Он подошел к окну своего кабинета и распахнул его. Холодный воздух конца сентября ворвался в помещение, а вместе с ним ворвались слова песни, доносившиеся с площади. По плану празднества это должны были быть визгливые вопли какого-нибудь модного в этом сезоне неопределенного пола существа, однако зихерхайтскапитан услышал совсем иное:
Когда Родина вновь позовет нас в поход,Когда враг будет снова у наших ворот,Нам давно те дороги знакомы,Нас не надо учить,Как врагов наших бить,Без победы домой не придем мы!
Это была старинная солдатская песня, которую Шмидт помнил еще с детских лет – его дед, ветеран Большой Войны, любил напевать ее. Эту песню, слова которой отчетливо доносились с площади, пел не профессиональный певец – ее распевал народ. Шмидт принял наконец решение. Он повернулся к Шульце и приказал:
– Полусотне боевая тревога! Всем построиться во дворе через пять минут в конном строю, оружие и припасы – как для трехдневной командировки в район боевых действий. Выполнять!
Зихерхайтссержанта как ветром сдуло. Шмидт запер свой кабинет.
«Придется ли сюда когда-нибудь вернуться?» – подумал он мимоходом и спустился на первый этаж, в отдел документов особой важности. Там он резко открыл дверь и вошел в помещение, вызвав некоторое замешательство у дежурного зихерхайтслейтенанта.
– Я старший дежурный по городу зихерхайтскапитан Шмидт, – коротко представился он (дежурный, несомненно, должен был это знать). – Господину зихерхайтспрезиденту срочно требуется дело агента «Аристократ», мне поручено немедленно доставить его к нему!
Дежурный смутился:
– Но, герр зихерхайтскапитан, вы же знаете, что эти папки выдаются только по письменному…
– Конечно, я это знаю, лейтенант! – оборвал его Шмидт. – Однако сейчас господин зихерхайтспрезидент на докладе у Крон-Регента (лейтенант должен был знать и это – в данный момент во дворце проходило торжественное совещание, посвященное празднику), ему потребовалась эта папка, и он прислал меня. Мне что, доложить ему, а заодно и Крон-Регенту, что вы, зихерхайтслейтенант, возражаете?
Дежурный побледнел. Каждый государственный служащий знал, что руководители всех рангов пишут строгие инструкции и законы и тщательно следят за их исполнением – таким образом, собственно, только и может поддерживаться правопорядок в стране, но каждый знал также, что нет большего оскорбления для руководителя, чем попытка применения этих инструкций и законов к нему самому. Зихерхайтслейтенант задумался – ситуация была непростой и могла сильно повредить его карьере. Шмидт охотно пришел ему на помощь: