папоротника у самой макушки, а затем посмотрела вниз. Сердце колотилось как бешеное, горло перехватывало спазмами.
На плато у столба, изгибаясь, скользила по камням гигантская многоножка размером с трамвай, поднимая тело высоко, как змея, и бросаясь на Четери с тем самым невыносимым свистом. А дракон танцевал и смеялся, ускользая от страшных челюстей – такие действительно могли раскусить и вехента, – раз за разом отпрыгивая далеко, обрубая чудовищу то одну из коротких лап, которых было не менее сотни, то кончик длинного уса.
Папоротник, на котором притаилась принцесса, дрожал и сотрясался. Она же следила за битвой, за работой двух бойцов в паре – и впервые яростно, почти ожесточенно сожалела, что слишком слаба и неумела, чтобы помочь им, и обещала себе, что обязательно научится и сможет двигаться и сражаться не хуже, чем лорд Макс.
Тротт в полете, сжимая в руках призрачные клинки, прыгнул на черную спину, пробежал, помогая себе крыльями, по хитиновым пластинам, покрывавшим ее внахлест – ни щели для клинка. Добравшись до плоской башки, воткнул лезвия в огромный глаз, спрятанный в провале хитина, провернул их… Многоножка взвилась на дыбы, и Тротт полетел в сторону – а чудовище, разъяренное, вопящее на таком ультразвуке, что у Алины заныли зубы, бросилось туда, где только что был инляндец, щелкнуло челюстями…
Профессор увернулся раз – срезал одну из ног, увернулся два – срезал еще, с той же стороны, где уже хорошо поработал Мастер, но не улетел, зависнув в воздухе, – и принцесса похолодела, видя, как близко от него сомкнулись черные жвала, как близок он был к гибели. Но почему он не улетает? Почему?
И тут она увидела Четери – дракон каким-то неисполнимым кульбитом оттолкнулся от бока твари, вспрыгнув ей на затылок, подождал, пока она снова бросится на Тротта, пробежал по хитиновому лбу – от выколотого глаза к зрячему, и двумя росчерками клинков ослепил ее окончательно.
Мастер едва успел спрыгнуть и понестись в сторону, как многоножка, припадая на тот бок, где двое противников проредили ей лапы, начала метаться по плато, сворачиваясь и разворачиваясь, врезаясь в столб – он оказался не слишком прочным, и сверху стали сыпаться камни и пыль, свергаться целые плиты. Одна из таких свалилась на шею чудовищу и оно, окончательно потеряв ориентацию, принялось крушить все вокруг. Со столба сыпалось все больше камней и глыб.
Четери, пробираясь в сторону Алины, мелькал меж стволов в лесу, куда он нырнул с плато. Тротт летел к ней, уворачиваясь от падающих камней, – когда принцесса с ужасом заметила двух раньяров, летящих к ним из-за реки. И на них были всадники!
– Стрекозы! – крикнула она так звонко, что ее услышали все – и Чет, который ускорился, и Тротт, повернувший голову туда, куда она указывала, и выругавшийся – она явно увидела движение его губ.
Услышала и раненая тварь – она, заверещав на ультразвуке, рванулась в сторону Алины, пронеслась под Троттом – его мотнуло потоком воздуха. Принцесса сорвалась с папоротника, полетела прочь, вихляя между деревьев, – и тут позади нее в лес словно врезался гигантский таран, чем-то ударило в спину, острой болью обожгло крыло – и она свалилась на землю, покатившись кубарем, сдирая об корни и колени, и локти, и лицо.
Алина пришла в себя на руках Тротта. Еле получилось открыть глаза – профессор двигался рывками от папоротника к папоротнику, пригибаясь к земле, тяжело дыша. Он был очень бледен. Где-то на периферии слуха все еще ощущался невыносимый свист многоножки и гул раньяров.
Пятая Рудлог хотела сказать, что она в норме, что можно отпускать – но получился только стон. Лорд Макс, не останавливаясь, взглянул на нее – и на лице его отразилось такое облегчение, он так стиснул принцессу, что она чуть снова не потеряла сознание. Алина попыталась спросить, что случилось, но язык по-прежнему не слушался, тело было слабым, онемевшим, будто ее обкололи наркозом, и одновременно ломало, полыхало жаром. Крыло дергало, ободранные колени и локти пекло. А стоило чуть пошевелиться – ее затошнило, лес пошел кругом, и Алина еле успела повернуть голову от лорда Макса, как ее вырвало.
– Все будет хорошо, – коротко выдохнул Тротт, когда она откинулась на его плечо, приходя в себя от болезненных спазмов желудка. В голове чуть прояснилось. – Выпейте воды. Как можно больше. Вас задела многоножка. Крыло. Челюстью.
«Яд, – сообразила принцесса, слабой рукой пытаясь отцепить флягу с пояса. Во рту было горько и кисло, желудок сводило, мысли пробивались как через толстый слой ваты. – Это от яда мне так плохо».
Тело пылало, на коже стал выступать липкий пот, а из-за мельтешения папоротников и клочков неба сверху, из-за движения рывками от ствола к стволу снова начало мутить. Алина смогла вынуть из петли флягу – но та выскользнула из рук и со шлепком упала на землю.
Тротт не остановился. Через несколько секунд рядом мелькнул Чет, бросив флягу принцессе на живот. Она наконец смогла ее открыть, стала пить, проливая воду на грудь, на Тротта, давясь, – и глотков через пять желудок снова сжался и все выпитое пошло обратно.
– Пейте, – шипяще приказал лорд Макс, – пейте еще!
Над головами загудело – он метнулся к ближайшему стволу, вжался в него спиной, прикрывая Алину крыльями, но она разглядела, как в том направлении, в котором двигались они, пролетели три раньяра. Всадники, склоняясь, смотрели вниз.
– Мы должны сейчас уйти как можно дальше, – прошептал Тротт, воспользовавшись передышкой. Грудь его тяжело вздымалась. – На плато прилетело десятка полтора стрекоз. Не знаю, успели ли нас заметить наемники. Но естественно, они поняли, что многоножка не могла изувечить сама себя. Сейчас осматривают окрестности. Если нас видели… боги, какая вы горячая… вас едва не раздавило, я оттащил вас, попытался подлечить, вывести яд… думал, уже все… но по всей видимости, ваша кровь действительно с этим справляется сама… пей, девочка, нужно помочь организму…
Алина, завороженная этим шепотом, послушно поднесла флягу к губам. Ей становилось все жарче, кровь стучала в ушах, сердце колотилось как бешеное.
Гул стих, раздался птичий крик – знак Четери, – и Тротт снова бросился вперед.
Принцесса то и дело задремывала, всего на несколько минут – когда она открывала глаза, солнце почти не двигалось с места. Ее больше не тошнило, но жар тела в одно из пробуждений дошел до такой степени, что на шее лорда Макса, там, где она обнимала его, появился красный отпечаток ее ладоней – словно ожог. После четвертого или пятого пробуждения ее начала колотить дрожь, пот полился ручьем, и Алина стала стремительно остывать. Мокрая одежда липла к телу. Тротт так и бежал с ней на руках,