Екатерине казалось, что они с Сергеем действуют вдвоем, ища защиты канцлера. На деле же она предложила использовать как связного между собой и Бестужевым человека, давно подставленного ей опытным царедворцем. С этого момента началось реальное сближение канцлера с великой княгиней. Оба шли на альянс охотно, готовые «все простить», лишь бы обрести политическую опору.
Вскоре поддержка очень понадобилась Екатерине. В мае 1753 г. появились новые признаки беременности. 30 июня молодая женщина ощутила боль в пояснице. Чоглокова позвала к ней акушерку, которая предсказала выкидыш, случившийся на следующую ночь. Тринадцать дней Екатерина оставалась в опасности, а потом еще шесть недель проболела. На этот раз поведение Елизаветы Петровны было совсем иным, чем прежде. «Императрица пришла ко мне в тот самый день, когда я захворала, и, казалось, была очень огорчена моим состоянием», — вспоминала наша героиня. Вероятно, канцлер все-таки смог убедить монархиню внутренне примириться с неизбежным и на время изменить стиль общения с невесткой.
Петр тем временем предпочитал напиваться в своей комнате. Все происходившее его унижало. «В этих ночных и тайных попойках великого князя со своими камердинерами… случалось часто, что великого князя плохо слушались и плохо ему служили, ибо, будучи пьяны, они… забывали, что они были со своим господином, что этот господин — великий князь; тогда Его Императорское Высочество прибегал к палочным ударам или обнажал шпагу, но, несмотря на это, его компания плохо ему повиновалась».
Эта сцена настолько психологически точна, что трудно обвинить Екатерину в выдумке. Человек, забывающий уважение к себе, напиваясь со слугами, потом хочет заставить их слушаться, но уже не может, ибо они держатся с ним запанибрата. Он хватается за палку, пытаясь побоями добиться своего, но вместо желанной цели только еще больше роняет авторитет. «Не раз он прибегал ко мне, жалуясь на своих людей и прося сделать им внушение, — продолжала Екатерина, — тогда я шла к нему и выговаривала им всю правду, напоминая им об их обязанностях, и тотчас же они подчинялись».
Конечно, в этих словах много самолюбования. Однако мы знаем, что наша героиня действительно умела подчинять себе окружающих. Что же до Петра, то дальнейшее показало: он и правда не мог заставить себе повиноваться. В такие моменты великий князь становится жалок. А уже в следующие — страшен. Однажды, зайдя в его комнату, Екатерина «была поражена при виде огромной крысы, которую он велел повесить»[413]. Петр парадоксальным образом сочетал легкомыслие с тонкими абсурдными ходами, имевшими символический смысл. Не стоит думать, будто царевна не поняла намека. Она заметила, что крысу повесили, «не спросив и не выслушав ее оправданий». Муж надулся.
Укрощенные аргусы
В то самое время, когда Бестужев пошел на сближение с великой княгиней, другая группировка при дворе пыталась нащупать почву для союза с наследником. Оказывала ему услуги, поднимала шум из-за унизительной проверки, которую пытались подстроить люди канцлера и тем самым уличить перед императрицей в неспособности. Такое поведение Шуваловых свидетельствовало, что они определились на будущее и решили связать свою судьбу с Петром Федоровичем. Нервируемая наветами с разных сторон, Елизавета предпочла сначала поддаться влиянию Бестужева, ибо он предлагал дело — во что бы то ни стало обеспечить престолонаследие. Но благодушие императрицы не могло быть долгим. Она никогда не поддерживала один и тот же лагерь до конца.
В этом смысле очень показательно, что жалобы великого князя на жену в течение полутора лет точно не долетали до ушей тетки, обычно такой подозрительной и вспыльчивой. И Петр попытался действовать иначе — возбудить ревность Чоглокова. Надо сказать, что бедняга обер-гофмейстер с некоторых пор был влюблен в Екатерину. «Чоглоков становился гораздо мягче, особенно со мною, — вспоминала наша героиня. — Это внушило мне опасение, как бы он не вздумал ухаживать за мною… Он был белокурый, хлыщеватый, очень толстый и также тяжел умом, как и телом… Ревность его жены, ее злость и недоброжелательность были также вещами, которых следовало избегать»[414].
Марья Симоновна знала о нежной склонности мужа и была благодарна великой княгине за сдержанность. Прошло семь долгих лет с тех пор, как Аргусов приставили к великокняжеской чете. Изучив их характер, слабости и привычки, наша героиня сумела мало-помалу приручить собственных надзирателей. Это были существа ограниченные и мелочные, к тому же обязанные поминутно доносить. Но вышло так, что на ровное, доброжелательное отношение Екатерины они ответили привязанностью, а на выходки Петра плохо сдерживаемой неприязнью. «Вообще все люди, которых ставило вокруг меня самое отъявленное недоброжелательство, в очень короткое время становились ко мне невольно благосклонными, — писала Екатерина, — и, когда их не настраивали… они действовали вопреки расчетам тех, кто ими пользовался»[415].
Екатерина научилась превращать врагов в друзей. Кажется, единственным человеком, которого она никак не могла расположить к себе, был муж. Униженный происходящим, он попытался натравить на жену Чоглокова. Во время одного из летних балов в Люберцах, новом имении великого князя, Петр отозвал обер-гофмейстера в сторону и долго говорил с ним, после чего «Чоглоков казался опечаленным, задумчивым и более обыкновенного замкнутым и хмурым». А с Салтыковым раскланивался очень холодно. Новая пассия великого князя Марфа Исаевна Шафирова за вознаграждение передала «бесу интриги» слова царевича: «Сергей Салтыков с моей женой обманывают Чоглокова неслыханным образом, тот влюблен в великую княгиню, а она его терпеть не может. Сергей Салтыков наперсник Чоглокова; он его уверяет, что старается для него у моей жены, а вместо того старается у нее для себя самого, а та охотно выносит общество Сергея Салтыкова, который забавен; она пользуется им, чтобы делать с Чоглоковым, что хочет, а в душе издевается над обоими; надо разуверить этого беднягу… и тогда он увидит, кто из нас двоих ему настоящий друг, жена моя или я».
Сергей ужом вился вокруг Чоглокова, чтобы разузнать суть разговора. Тот сначала отнекивался, но потом признался: его высочество сказал, что «сейчас даст ему явное доказательство своей откровенности; он знает, без всякого сомнения, что Чоглоков влюблен в меня, что он не ставит ему этого в вину, что я могу казаться ему достойной любви, что с сердцем не совладаешь, но что он должен его предупредить…». Далее шел рассказ о плутнях великой княгини. «Но если он, Чоглоков, желает следовать его, великого князя, советам, — заключал Петр Федорович, — и довериться ему, тогда он увидит, что он ему единственный настоящий друг».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});