— Тот, кто был здесь, видимо, струхнул после первого выстрела. И больше не стрелял.
— Итак, Ледяной Марсианин испугался, услышав тут выстрел бронебойного, — развил описание событий Алик, — и рванул на Марс.
— Очень похоже.
— Глупо. Здесь есть внутренняя охранная сигнализация?
— Нет. Типы вроде Лоренца не любят, чтобы кто–нибудь видел происходящее у них дома. Камеру наблюдения хакнут, или полиция получит ордер — мало ли как их личная жизнь может попасть в общую кормушку. Вход с нью–йоркской стороны охраняется строже трусиков на любовнице мафиози. И на входе в хаб–холл такая же надежная защита. Зато, попав внутрь, ты оказываешься в полном уединении.
— Понятно. — Алик переминался с ноги на ногу, от кляксы пенометалла у него по коже бегали мурашки. — Дальше?
Хозяйская спальня находилась в Сан–Франциско, где–то в Пресидио–Хайтс, с видом на Золотые Ворота вдали. Время в Сан–Франциско на три часа отставало от нью–йоркского, так что прекрасный город ярко сиял уличными огнями, а горожане направлялись в районы Марина и Миссия, собираясь на покой. При виде кровати Алик начал одобрять заботу Крависа Лоренцо о приватности. Большой круг на черном кожаном основании был застелен матрасом из гелевой пены и покрыт простынями царственного бордового шелка. Четыре столбика, тоже обтянутые кожей, топорщились фасетчатыми глазками камер, прыщами выступавших из обивки. В потолок над кроватью был вделан экран такого же размера, как матрас, — именно был вделан, пока выстрел дробовика не превратил его в ромашку стеклянных осколков и не засыпал простыни снегом хрустальной крошки, — да еще стену за изголовьем (тоже черная кожа) украшал большой экран.
Оба дежурных полицейских, открыв ящики тумбочки, хихикали над фармокологическими и электрическими помощниками, которые супруги Лоренцо прихватывали в постель. Как только вошли Алик с Саловицем, копы поспешно выпрямились, подчеркнуто не замечая сомнительных сокровищ.
По знаку Саловица откинули принесенную коронером простыню. Тело номер четыре тоже принадлежало мужчине — изрубленному насмерть африканцу: добили его горизонтальным ударом вдоль губ, от которого нижняя челюсть повисла на полоске кожи. Размер и глубина ран наводили на мысль скорее о топоре, нежели о мачете, — о топоре вроде тех, какими орудовали викинги. Рядом с телом лежал большой дробовик, такой же, как на Луне.
— Итак, зарубленный принадлежал к команде с дробовиками, — заключил Алик. — Их босс снабжает своих ребят этаким медвежьим калибром. Кто–то подходящий орудует в Нью–Йорке?
Вопрос еще не прозвучал, а Шанго уже обыскивал базу данных ФБР на предмет подходящих под описание банд. Подобное оружие использовали многие, но оно было не стандартом, а скорее символом того, что ты больше не пехотинец. Чем выше по этой куче дерьма вскарабкаешься, тем больше твоя пушка.
— Нет, — ответил Саловиц.
— Но для производства таких штук нужен приличный фабрикатор, — продолжал Алик. — Прежде всего такому стволу понадобятся стальные боеприпасы от сорок первого до пятидесятого.
— Понимаю, к чему вы ведете, — сказал Саловиц. — Да только по этой дорожке далеко не уйдешь. В Нью–Йорке не требуют разрешения на сверхпрочные или токсичные вещества для фабрикаторов.
Алик мученически вздохнул.
— Двадцать восьмая?
— Да, вот–вот примут, и мы к ней готовы, ведь мы такие прогрессивные.
Алику, как любому агенту ФБР, была ненавистна Двадцать восьмая поправка: «Гражданин вправе заниматься фабрикацией всего, что не угрожает жизни и свободе других людей и не ведет к свержению власти». Поправку еще не ратифицировали, но теперь это было лишь делом времени. По мнению Алика, в сравнении с АСФ (Американский союз фабрикаторов) Национальная стрелковая ассоциация в деле снабжения Вашингтона тяжелым вооружением выглядела компанией детсадовских пупсиков. Двадцать восьмая позволяла каждому законопослушному гражданину покупать и использовать материалы для производства оружия — лишь бы он не применял означенные материалы для собственно производства оружия. И члены Союза вольны были продавать сырец для фабрикаторов любого качества. Отдельные штаты заранее начали введение поправки в свои законы. В результате в Нью–Йорке разрешение требовалось разве что на уран или нервно–паралитические газы, что сильно осложняло жизнь защитникам закона и порядка. На взгляд Алика, Двадцать восьмая грозила в ближайшем будущем серьезными проблемами. И все потому, что политики среднего уровня жадно хватали каждый ваттдоллар взятки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Манди оценил след выстрела на потолке. Судя по всему, стреляли вертикально снизу; вероятно, зарубленный, когда ворвался берсерк с топором, лежал на спине. Отчаянная попытка к сопротивлению или рефлекс? Все это наводило на мысль, что враги прокрались в комнату и Берсерк набросился на Зарубленного, а остальные нырнули в другие части портального дома.
Алик накрыл простыней то, что осталось от лица Зарубленного.
— Итак, убийца ушел?
— Из спальни? Ясное дело.
— Сколько еще комнат?
— Мы обошли половину.
— Охренеть, какое счастье!
В Пекине располагались спальни детей. Алик задержался у двери портала. У Крависа с Розой Лоренцо было двое отпрысков: девятилетний Бейли и двенадцатилетняя Саки. После увиденного Алик сомневался, что выдержит зрелище убитых детей.
— Здесь чисто, — сказал Саловиц, догадавшись, отчего он медлит.
Вид из пекинского окна потрясал. Небоскребы всевозможных видов и стилей во все стороны, насколько видит глаз. И все светятся — одни художественной подсветкой, другие всего лишь ста пятьюдесятью этажами неоновых и лазерных реклам. Хотя Китай терраформировал четыре экзопланеты у звезды Траппист‑1 и эмигранты хлынули туда, население Пекина и сейчас превышало двадцать пять миллионов.
Манди не выбрал бы Пекин, чтобы дети каждое утро любовались им спросонья. Впрочем, сестра во время нечастых его визитов к племяннику говаривала, что он никудышный дядюшка, так что Алик воздержался от критики.
— Кровати застелены, — отметил он, заглянув в обе комнаты. Покрывала были свежевыглажены и расправлены. Детей здесь не наблюдалось.
— Мы ищем доступ к дневникам Крависа и Розы, — сказал Саловиц. — Получается не так скоро, как надо бы. Они хранятся на Ген 7 Тьюринге независимого хабитата. Он сотрудничает неохотно.
— Займись, — приказал Алик своему Шанго.
Комната в Антарктиде оказалась самой неприметной из виденных Аликом за этот вечер. Снаружи была ночь, и за изогнутыми стеклами тихо падал снег. Два эксперта стояли на коленях перед окном. Сенсорные дроны кишели на полу, словно выплеснувшиеся из сбитого ногой гнезда термиты.
— Что у вас? — спросил Алик у старшей из экспертов–техников.
— Здесь вода, сэр.
— Вода?
Пальцы в перчатке постучали по стеклу.
— Здесь было открыто. Климат–контроль комнаты пятьдесят три минуты назад отметил внезапное падение температуры.
— Кто–то вошел — или вышел?
Женщина указала на пятнышко красных меток на полу.
— Капли крови. По предварительной оценке, соответствуют крови жертвы из Сан–Франциско.
— Хорошая работа, — одобрил Алик. — Наш викинг–берсерк, должно быть, весь в крови убитого. Вот и сбежал из Сан–Франциско сюда, оставляя кровавый след.
— Сбежал? — усомнился Саловиц. — Отсюда некуда уйти. Кругом ни хрена, кроме Антарктиды.
— Думаете, он отсюда вышвырнул еще один труп?
— Какой смысл прятать мертвеца? Никто не потрудился скрыть от нас остальных.
— Да, верно подмечено. И кровавый след не доказывает, что викинг–берсерк отсюда вышел, — а только что он здесь побывал.
— Кого–то преследовал?
Алик задумчиво всмотрелся в снежный ночной ландшафт.
— Кто–то выжил? Может, Лоренцо прорвался.
— Сюда? — фыркнул Саловиц.
— Здесь выжить проще, чем на Марсе или Ганимеде. Всего–то и нужно, что добраться до ближайшей комнаты портального дома. Наверняка поблизости есть такие: застройщики размещают их пачками.
— Черт, и правда.