— В письме говорится, что Да Гама и Викторио вместе с сопровождающими вскоре прибудут в Бельгаум и доставят баядеру в Биджапур. Да Гама передает, что вы, капитан, может отправиться с нами или один. Как пожелаете. Он напоминает вам, что в связи с новым положением дел ваша официальная работа как бурака заканчивается.
— Посмотрим, — пробормотал Патан.
— Заканчивается, — многозначительно повторил Джеральдо. — Но наша семья всегда будет помнить спасение вами Люсинды и поэтому относиться к вам с благодарностью и уважением.
— Значит, вот каким образом ваша семья проявляет уважение и благодарность? — Патан гневно смотрел на Джеральдо, потом повернулся к Люсинде, но обнаружил, что не может негодовать при виде ее опущенных глаз, поэтому снова повернулся к Джеральдо и нахмурился. — Кто будет выступать в роли бурака хасваджары?
Джеральдо не мог скрыть своего веселого настроения.
— Ваш старый друг, капитан. Мукхунни Слиппер.
Джеральдо наслаждался, видя удивление Патана.
* * *
Когда Джеральдо произнес это имя, Люсинда почувствовала, как Майя схватила ее за руку. Она впервые подняла голову после того, как сверток приземлился у ее ног. Другой рукой Майя закрывала рот, из карих глаз с золотистыми крапинками текли слезы.
— А что насчет меня, кузен? — прошептала Люсинда.
Джеральдо снова колебался и долго смотрел на Люсинду, перед тем как заговорить.
— Надеюсь, новость тебе понравится, кузина. Твоя помолвка с маркизом Оливейрой расторгнута.
Люсинда вздохнула с облегчением и сорвала испорченный медальон, который недавно снова надела на шею.
— Слава Богу, что я не выйду замуж за эту отвратительную старую лягушку! — воскликнула она и изо всей силы швырнула медальон. Он приземлился у ограждения веранды и поскакал по мраморному полу.
— Это не все, кузина. У тебя будет другой муж. Его ты хорошо знаешь, — сообщил Джеральдо. — Да Гама говорит, что дядя Викторио собирается на тебе жениться.
— Нет! — выпалил Патан, но никто на него не смотрел.
У Люсинды округлились глаза и открылся рот.
— Дядя Викторио? Да ему, должно быть, восемьдесят лет!
— Сомневаюсь, что значительно больше семидесяти, кузина, — у Джеральдо блестели глаза.
— Как ты смеешь наслаждаться ее страданиями?! — выпалил Патан.
— Ты язычник и ничего не понимаешь, — ответил Джеральдо. — Извинись.
— Не стану.
— Значит, никогда больше ко мне не обращайся.
Джеральдо сверкнул глазами, когда Патан поднялся. Они мгновение смотрели друг на друга, напряжение между ними нарастало. Казалось, от него уже потрескивает воздух. Наконец Джеральдо, не произнеся больше ни звука, развернулся на каблуке и вышел широкими шагами. Стук его сапог эхом отдавался в сумерках.
— Люси, — Патан протянул к ней руку, но она покачала головой и не пошевелилась.
Майя опустила руку на плечо Люсинды, и Патан смотрел на них с грустью и завистью.
— Все еще может наладиться, Люси, — мягко сказал он. — Путь еще не определен, и конец пути увидеть нельзя.
Люсинда не могла поднять голову. Патан снова протянул к ней руку, затем покачал головой, распрямил плечи и опустил руку. Он заговорил тихим голосом, глядя вдаль, потому что не мог смотреть на нее. Он боялся, что расплачется.
— Почему, спрашивает поэт, мой путь такой безотрадный и однообразный? Почему камни не дают мне отдохнуть? Почему мой путь такой трудный, о Боже, в то время как путь моего брата такой приятный? «Это твоя задача, — отвечает Бог. — В твоем пути нет радости, но он предназначен для тебя». Делай все, что можешь, говорит поэт, затем закрой глаза и увидишь лицо Бога.
Патан развернулся и неслышными шагами ушел в тень.
— Я ненавижу его стихи, — прошептала Люсинда.
Майя думала, что Люсинда расплачется, но глаза девушки оставались сухими.
— Сестра, он прав, — поднеся губы к уху Люсинды, тихо произнесла Майя. — Мы должны принимать уготованный нам путь, каким бы трудным он ни был. Другого выбора нет.
Наконец Люсинда молча кивнула и сжала руку Майи. Они тихо сидели, каждая думала о своем. Наконец Майя вздохнула и попыталась изменить тему.
— Что в этом свертке? — спросила она.
В ответ Люсинда только подтолкнула его к ногам Майи.
— Открой его, если хочешь.
Майя начала возиться с узлами веревки из сизаля[51]. Наконец Люсинда заговорила, словно сама с собой:
— Однажды ты сказала, что я рабыня, а я это отрицала. Но теперь я вижу, что ошибалась.
Майя развязала веревки и развернула хлопковую ткань. Внутри находилось новое платье, пара чулок, шелковые туфельки и тугой корсет.
— Что это такое сестра? — спросила она.
— Это мои цепи, — ответила Люсинда.
* * *
Да Гаме казалось, что они никогда не отправятся в Бельгаум. Он послал письмо и одежду Джеральдо неделю назад, обещая вскоре приехать. Сколько времени потребуется, чтобы найти паланкины, лошадей и нескольких охранников? Он сам мог бы добраться до Бельгаума за два дня, если бы не позволял себе подолгу отдыхать.
Он не рассчитывал, что Викторио окажется таким упрямым и медлительным, да еще и для Мауса самые простые задания оказывались невыполнимыми. Сборы растянулись на целую вечность. Одежду нельзя было паковать, пока ее не выстирают, старые сундуки заново красили, и так далее, и тому подобное. Викторио соглашался со всем, что предлагал евнух.
— Но нам нужно скорее трогаться в путь! Мы не знаем, что происходит в Бельгауме! — гневно сказал ему Да Гама.
— Ты слишком много беспокоишься, — ответил Викторио. — Ты состаришься раньше времени, — Викторио жестом показал Да Гаме, чтобы подошел поближе, словно хотел сообщить какую-то тайну. — Будь повнимательнее к моему евнуху. Прислушиваясь к Маусу, я помолодел. Клянусь Пресвятой Девой Марией, когда я проснулся сегодня утром, мой член был твердым, как камень. Он умеет готовить великолепные отвары! Не могу дождаться, когда затащу эту маленькую убийцу к себе в постель. Удовольствие — вот лучшая месть!
Да Гама не сразу понял: Викторио говорит про Люси. Он постарался, чтобы его лицо ничего не выражало.
Внезапно повсюду вокруг оказались евнухи во главе со Слиппером. Похоже, старый знакомый поднялся в этом мире, поскольку теперь у него имелись собственные слуги, даже маленький африканский мальчик, который следовал за ним, словно щенок. Какое-то время Слиппер притворялся, будто выступает с предложениями или вежливо просит о каких-то услугах. Прошло всего несколько дней, и он уже указывал Да Гаме, как все организовать, и краснел от гнева, если к его указаниям не прислушивались.