большинство звучало спокойно, и даже слышался смех, пока кто-то не завел бравурную песню о рогоносце-мельнике и его развратной молодой жене. Его товарищи присоединились к нему, пока песня не дошла до юмористического завершения, и все они разразились хохотом. Катон полуприоткрыл глаза и увидел, как один из людей Микия несет две небольшие кабаньи туши к ауксиллариям, которые были заняты разжиганием собственного костра. Свежее мясо было принято с благодарностью, и ауксилларии поделились с ополченцем своим бурдюком. Губы Катона слегка приподнялись в довольной улыбке при мысли о том, что эти две группы людей могут объединиться.
Он снова закрыл глаза и глубоко вдохнул, когда ночь сомкнулась над форпостом. Над головой безмятежно сверкало множество звезд, а где-то вдалеке заливисто звучала одинокая птица. «В другую ночь это было бы воплощением спокойствия», — размышлял он. Мысли его потекли, и уже вскоре он снова думал о Клавдии, а потом крепко заснул, захрапев достаточно громко, чтобы вызвать улыбки ополченцев неподалеку.
*******
Катон просыпался постепенно, так что сон, который он видел, несколько мгновений чередовался с окружающей его реальностью, прежде чем его голова прояснилась, и он быстро сел. Костер для приготовления пищи угас до нескольких тлеющих углей, и ночной воздух был достаточно прохладным, чтобы заставить его вздрогнуть. Он тяжело поднялся на ноги и огляделся. Все было тихо. Даже мулы замолчали. Дозорные на валу были видны, как и люди, сидящие или лежащие внутри форта. На вершине сторожевой башни светился сигнальный костер, который постоянно поддерживался, чтобы он не затух. Над задней стеной частокола виднелся поперечный гребень шлема Массимилиана. Взобравшись на вал, он присоединился к центуриону, который пристально вглядывался в темноту.
— Есть о чем доложить?
— Немного. Было какое-то движение около часа назад, на краю леса. С тех пор ничего, кроме странных криков. Похоже, у них что-то вроде вакханалии. Наверное, набивают свои кишки вином, чтобы набраться тунгрийской храбрости.
Смутное чувство предчувствия охватило Катона. Он попытался избавиться от него. Ни ему, ни его людям не пойдет на пользу, если они проведут ночь, вздрагивая от каждой тени.
— Как долго я спал?
— Четыре, может быть, пять часов, господин.
— Тогда пора тебя сменить. Пошли следующих дежурных сменить часовых.
— Да, господин.
Центурион спустился вниз и обошел заставу, разбудив нескольких спящих. Один за другим часовые освобождались и спускались с частокола, чтобы найти место для отдыха. Катон облокотился на перила и всмотрелся в темноту, напрягая слух, чтобы уловить любой звук, который мог бы вызвать тревогу. Он услышал хор криков, смех, а затем группа людей запела песню.
Он поднялся и медленно пошел вдоль вала, проверяя, что все часовые были заменены людьми из второго караула и что последние полностью проснулись. Пройдя по участку вала, ведущему к воротам, он выглянул наружу и уже собирался сделать следующий шаг, когда услышал слабый звук — легкое, почти животное урчание. Он замер и наклонил голову в сторону звука. Но больше ничего не было, и он подумал, не привиделось ли ему это. Это снова было то самое чувство предчувствия, которое он ощущал раньше, и которое не давало ему покоя. Он был склонен снова отмахнуться от него, но что-то было не так. Он повернулся к перилам частокола и наполовину спрятался за одним из защитных ограждений, затем снова прислушался. Звуки пения, доносившиеся с подножия склона в задней части аванпоста, становились все громче.
— Мне это не нравится, — прошептал он про себя. Он повернулся к ближайшему часовому. Принеси мне углей из костра для приготовления пищи и одну вязанку хвороста для разжигания.
— Да, господин.
— Поторопись.
Пока он ждал, он продолжал наблюдать за землей перед аванпостом, но не мог различить никакого движения. Когда часовой вернулся, Катон выхватил гладий и вонзил его в туго связанную связку хвороста, затем поднял ее и приказал другому человеку зажечь хворост. Потребовалось мгновение, чтобы искра распространилась по связке, но вскоре сухие ветки стали жадно пожирать маленькие язычки пламени, и дым заклубился. Когда все разгорелось, Катон вытянул рукоять меча назад и выбросил ее вперед, и сверток соскользнул с клинка и по вспыхнувшей дуге пролетел небольшое расстояние, а затем, рассыпавшись искрами, ударился о землю и покатился вниз по склону.
Ярко-желтое пламя осветило группу сгорбившихся мужчин в пятидесяти шагах от него, которые пристально смотрели на пылающий сверток, когда он пронесся мимо них и осветил еще одну группу разбойников на небольшом расстоянии.
Катон прижал руку ко рту и повернулся, чтобы крикнуть своим людям. — К оружию! К оружию!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
— Они идут! — проревел Катон. — Готовьте связки хвороста! Поджигайте их и перебрасывайте через стены!
Люди, отдыхавшие мгновение назад, вскочили на ноги, выхватили оружие и бросились на вал, чтобы занять свои позиции вдоль стены. Катон увидел, как Барканон заколебался, прежде чем один из его людей толкнул его вперед. По мере того как поджигали все новые и новые связки хвороста, из темноты вокруг форпоста доносилась какофония радостных возгласов и боевых кличей. Катон ухватился за край деревянного поручня, увидев, что враги подступают ко рву, окружавшему частокол. Первая волна состояла из рассеянной шеренги людей, вооруженных луками и пращами. За ними двигались группы со щитами для защиты соратников с лестницами, спешивших за ними.
Яркая вспышка и треск пламени — еще одна связка хвороста пролетела над частоколом. Она ударилась о землю и покатилась вниз по склону, заставив двух разбойников отпрыгнуть в сторону, а яркий свет от нее высветил еще одну группу людей с лестницей. На короткое время вспыхнули искры и языки пламени, когда связка ударилась о пень, и при их свете Катон разглядел еще большую группу людей, тесно прижавшихся друг к другу, дальше по склону. Затем свет померк, и они пропали из виду.
— Осторожно! Пращники! — воскликнул Массимилиан. — Всем пригнуться!
Большинство людей, стоявших вдоль частокола, сгорбились или пригнулись за стенами, но некоторые не успели среагировать. Выстрелы вылетали из темноты, треща по деревянному частоколу, или проносились над головой и впивались в противоположный вал, или пролетали высоко над заставой. Были и стрелы, темные древки вздрагивали, когда их наконечники вонзались в древесину. Катон увидел, как один из погонщиков мулов вздрогнул, когда стрела попала ему в плечо. Он попятился на шаг назад, поскользнулся и скатился с вала, завывая, когда древко зацепилось за что-то и затрещало, прежде чем отломиться. По всему аванпосту раздавался постоянный нестройный хор резких ударов, когда метательные снаряды продолжали попадать в цель. Катон присел за парапетом в мрачном разочаровании от того,