Несмотря на занятость, Николай Эрастович уделил правдисту несколько минут».
О том, как развиваются события, журналист знал из бесед со штабистами. Но ему хотелось услышать информацию от самого командарма. Журналист сообщает в своем репортаже:
«После обычных приветствий и обмена несколькими дружескими фразами генерал завел речь о характере боев за Берлин, их особенностях и отличии».
— Наверное, я не ошибусь, если скажу, — сказал Николай Эрастович правдисту, — что в Берлинском сражении проявились с самой лучшей стороны наиболее сильные черты нашего военного искусства. Четкое взаимодействие сил и средств, внезапность нанесения ударов, непрерывность наступления, гибкость и смелый маневр, сосредоточение усилий на решающих направлениях получили блестящее подтверждение и дальнейшее развитие.
Журналист попросил командарма произнести несколько слов о героизме его воинов. Берзарин сказал:
— Думаю, что такого массового героизма, какой проявляется в эти дни в битве за Берлин, еще никогда не было. Да, да, поверьте мне, старому солдату. — В чем секрет этого героизма, понять нетрудно: желание быстрее добить врага и победно закончить войну. И как результат этого — всеобщее воодушевление!
Потом командарм убежденно добавил:
— И, конечно, воинское мастерство и труд. Солдатский подвиг рождается в труде. Без этой взаимосвязи невозможно понять и правильно оценить героизм советских воинов. В этой совокупности кроются его истоки.
Командарм и правдист распрощались, чтобы через несколько дней встретиться в Берлине. Простились с радостным ощущением близости победы. Но надо было сокрушить зееловский рубеж.
Спустя еще два дня после встречи с правдистом Берзарин со своими «ударниками» фронт гитлеровцев разорвал окончательно. Части и соединения, решившие эту задачу, устремились на Берлин. 5-я ударная, а также армии генералов В. И. Чуйкова, А. В. Горбатова, танки генерала М. Е. Катукова, овладев после упорных боев Зееловскими высотами, обнажили левый фланг всей гитлеровской обороны, поставили в тяжелое положение вражеские войска под Франкфуртом-на-Одере. На пятый день наступления войска 1-го Белорусского фронта оказались у самого Берлина. Упорно двигались к Берлину также соединения 1-го Украинского фронта. Положение гитлеровских армий становилось критическим.
Но главари гитлеровского рейха все еще надеялись, что штурм Берлина для русских закончится провалом. Только бы выиграть во времени. Они ожидали каких-то событий. К таким событиям вело то, что с обеих сторон участвовали различные государства, различные полководцы, различные армии и различные флоты, в любое время могло возникнуть совершенно неожиданное изменение обстановки в результате комбинации различных сил. Правящая клика во главе с авантюристом фюрером вела войну в ожидании событий, которые должны были случиться, но не случились. В книге маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» приводятся показания немецких солдат, взятых в плен в Берлине. Они надеялись, что их спасут… англичане и американцы: «Офицеры утверждают, что все силы приложены к тому, чтобы не допустить захвата Берлина русскими. Если сдавать город, то только американцам».
Сам Гитлер в момент падения Берлина выбросил лозунг: «Лучше сдать Берлин американцам и англичанам, чем пустить в него русских!»
Вот оно — «логово»!Судьбе угодно было, чтобы я до 20 апреля находился в военно-полевом госпитале на лечении по поводу тяжелого ранения, полученного при форсировании Одера. Я выписался из госпиталя раньше срока. И на «перекладных» двинулся догонять свою 248-ю. Дальше Кюстрина эшелоны не шли. В районе Зееловских высот, которые еще дымились, я разыскал медиков какой-то части, чтобы сделать перевязку, меня накормили и оставили на ночь. Наши механизированные части ушли дальше, оставляя в тылу все то немецкое, что изрыгало огонь. Утром я пытался выйти на дорогу, но натолкнулся на нашу самоходку — она стояла и вела огонь по кирпичному строению, где через пролом в стене бил немецкий пулемет. Я сполз в яму, чтобы укрыться. Через кусты по тропинке я все же достиг магистрали, по которой шла всякая техника. К счастью, я попал в полосу наступления 5-й ударной армии и потому в одном селении находил 295-ю дивизию, в другом — 416-ю. А где же 248-я, моя родная?
50–60 километров до рек Шпрее и Хафель, на берегах которых стоит Берлин, это уже по ту сторону Зееловских холмов, километры бешеного сопротивления гитлеровцев. На пути мне попадалась наша сгоревшая броня — танки и самоходные орудия. Их уничтожили фаустники. Фашисты успели создать специальные подразделения фаустников, истребителей танков из подростков. Они бьют без промаха. А самих фаустпатронов везде навалом.
Вынужденное скитание позволило мне побывать в медпунктах и там увидеть обожженных танкистов. Страшен сам вид обгоревшего человека. А каково самим пострадавшим? Они гибли сотнями и тысячами.
И вдруг инженерная мысль нашла средство для защиты брони от фаустников. Кажется, на третий день моих странствований по тылам наступающих армий я увидел танк с наваренными по бокам так называемыми «экранами». Это — стальная сетка или металлический лист. Что-то вроде плаща, по которому ударяет «фауст» и взрывается. Сила взрыва попадает в воздушный зазор, и броня танка остается неповрежденной. Такой танк с экраном для фаустпатрона неуязвим.
Но достигшие Берлина первые танки погибли от фаустпатронов.
Ведя наступление в авангарде 1-го Белорусского фронта, части и соединения армии Н. Э. Берзарина вечером 22 апреля первыми достигли восточных окраин фашистской столицы в районе Бисдорфа и Карлсхорста. Об этом я узнал позже, а мне в одном из медсанбатов 8-й гвардейской армии предложили госпитализацию, так как рана на плохо сросшейся кости стала кровоточить. Я пролежал двое суток, а потом самовольно ушел из медсанбата. Я узнал, что 5-я ударная армия и моя 248-я дивизия воюют уже где-то на восточных окраинах города. На восточных!
* * *
На восточных… Из кузова мчащейся полуторки я смотрю на эти окраины — они на полгоризонта!
Я смотрю на город, о котором до войны прочел несколько книжек, а теперь неведомо для себя искал что-то знакомое по описаниям. Когда-то для меня, школьника, Берлином были аллея Унтер-ден-Линден, тени которой радовали Шиллера и Гёте, Мариенкирхе, где печатались первые типографские книги, Пергамский музей, Берлинская опера и библиотека «Комод» — всё, построенное искусными руками людей и служащее предметом восхищения. Теперь, после трагедии Ленинграда, Киева, Сталинграда, Минска — их развалин и пепелищ — Берлин, опутанный военными коммуникациями, с неумолимой логикой стал Карфагеном-на-Шпрее. Производили странное впечатление надписи на стенах и изгородях — «Берлин останется немецким!», было что-то ужасающее в пляске белесого огня, в застывших трупах на раздолбанных мостовых и тротуарах. В ушах шумело от деревянного перестука пулеметов и треска автоматов по закоулкам, воронкам, этажам и подъездам, где с остервенением шли смертельные схватки наших бойцов с фашистами: Берлин — гигантский узел сопротивления, по замыслу гитлеровских бонз, должен был отсрочить гибель кровавого режима, а нашим воинам предстояло сокрушить, раздавить это разбойничье гнездо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});