Стремясь довести корабль и команду до совершенства, Нимиц сначала направил все усилия на работу с младшими офицерами, в особенности с шестью лейтенантами. Все они закончили Военно-морскую академию в 1931–1932 годах и, по крайней мере только что, отслужили более года на море. Нимиц был настроен как можно быстрее сделать из них квалифицированных мореплавателей и высококлассных дивизионных офицеров.
Принцип плана обучения Нимица состоял в том, чтобы возложить на каждого самую большую ответственность, какую он сможет выдержать. Часто это была гораздо большая ответственность, чем та, на которую рассчитывал сам человек. Повышая компетентность своих младших офицеров, он мог возлагать на них обязанности, которые выполняли их непосредственные начальники; последние, таким образом, выполняли какую-нибудь еще более ответственную работу до тех пор, пока сам он наконец не мог ограничить свои собственные задачи общими вопросами командования, административной работы и проведением церемоний, то есть тем, что только он, как командир, мог выполнить. Нимиц всегда твердо придерживался того правила, что он никогда не должен делать ничего, что могли сделать его подчиненные, а кораблевождением он должен заниматься в самую последнюю очередь. «Управление судном, — говорил он, — это работа младших офицеров».
В первые дни службы на Китайской станции Нимиц время от времени приказывал бросить за борт ящик, а затем требовал, чтобы младшие офицеры под его личным наблюдением самостоятельно развернули корабль и подвели его к этому ящику как к причалу. Во время этих маневров он никогда не повышал голос. Если офицер делал совсем уж грубую ошибку, он мог сказать: «Ну, на Вашем месте я сделал бы это вот так».
Затем он переходил от условностей к реальным действиям. Он вел строгий учет и следил за тем, чтобы каждый из младших офицеров имел опыт самостоятельного управления кораблем при входе в гавань и выходе из нее. Любой из них мог услышать, как его называют по имени по внутрикорабельной связи и приказывают подняться на мостик. Там Нимиц мог сказать: «Мистер такой-то! Возьмитесь за штурвал и дайте полный вперед» или «Примите управление кораблем и поставьте его на якорь».
Однажды, при входе в гавань, лейтенант Одэйл Д. («Мадди») Уотерс перепугался и не сумел своевременно снизить скорость. В результате, чтобы остановить корабль, пришлось давать полный задний ход и выпустить 90 фатомов якорной цепи, а затем выбирать якорь-цепь до 60 фатомов. Кэптен Нимиц молчал, пока крейсер не остановился. Потом он сказал:
— Уотерс, Вы знаете, что Вы сделали неправильно, не так ли?
— Да, сэр, конечно, знаю. Я шел слишком быстро.
— Ну и прекрасно! — сказал Нимиц, и на этом разговор закончился.
Даже когда Нимиц ошибался сам, он превращал эти ошибки в уроки для своих офицеров. Однажды при сильном, порывистом ветре «Огаста» подошла вплотную к стоявшему на якоре танкеру «Пекос». Плавание крейсера только начиналось, на борту не было достаточно опытных офицеров, и в сложившейся ситуации Нимицу оставалось лишь самому взяться за штурвал.
«Нимиц, как всегда, пришвартуется безупречно», — заметил помощник командира лейтенант Э.М. («Томми») Томпсон старшему боцману.
«Все швартовые концы были наготове, — вспоминал Томпсон, — но ветер внезапно переменился, толкнув “Огасту” в обратную сторону, и крейсер на полном ходу налетел на “Пекос”. Высокий, выдающийся вперед нос «Огасты» снес мостик и шлюп-балки танкера. Нимиц крикнул с мостика: “Отдать все концы, я отхожу”.
Слегка потрясенный произошедшим, я крикнул в ответ так, что звук разнесся эхом по всему кораблю:
— Кэптен, Вы не сможете сделать это — якорь воткнулся в “Пекос”.
— И что же Вы предлагаете? — с сомнением спросил командир.
— Позвольте мне усилить натяжение на тросе номер 3,— ответил я.
— Давайте, — последовал быстрый ответ.
Я натянул трос номер 3, и, возможно, благодаря небольшому изменению ветра и не без Божьей помощи, “Огаста” освободилась, к нашему облегчению и изумлению. Не успели мы толком закрепить швартовые концы по бортам, когда командир прислал за мной.
— Томпсон, что я делал неправильно? — спросил он резким тоном.
— Ну, сэр, — ответил я, — Вы были слишком самонадеянны и недооценили воздействие ветра на корабль, испытывающий небольшую качку.
— Правильно, — согласился он. — Теперь, Томпсон, скажите, что я должен был сделать?
Стараясь среагировать очень быстро, я ответил:
— Вероятно, самое безопасное, что можно было бы сделать, сэр, — пройти вперед, отдать якорь по правому борту и слегка подать назад.
— Правильно, — сказал кэптен Нимиц, тыча в меня пальцем, — и никогда не забывайте это, Томпсон!»
Кэптен Нимиц начал проводить артиллерийские учения вскоре после того, как его крейсер достиг Манилы. Для упражнений «Огаста» прошла в залив Сулу, а оттуда — в Южно-Китайское море, где можно было практиковаться в стрельбе как из зениток, так и из орудий главного калибра. На борту имелось специальное записывающее оборудование для последующего анализа стрельб. Нимиц был одним из немногих американских командиров того времени, которые настаивали на целесообразности проведения наряду с дневными ночных учебных стрельб. Из-за недавнего прибытия «Огасты» на восток и планов будущего ее использования команде пришлось осваивать два летних цикла обучения артиллерийскому делу в сжатые сроки. Тем не менее она выиграла призовые стрельбы в 1934 году.
Команда «Огасты» также победила в соревнованиях по легкой атлетике среди команд крейсеров. Нимиц с самого начала поощрял занятия офицеров спортом и следил за тем, чтобы организовывались команды по различным видам спорта. Одна команда даже научилась играть в регби и бросила вызов британцам в их же собственной игре. И команда «Огасты» победила. Сам Нимиц любил теннис и часто играл с подчиненными, для пользы их и своего собственного здоровья.
Кэптен Нимиц не был бы самим собой, если бы не замечал и не использовал способности подчиненных. Например, когда он узнал, что «Юниор» Лэй был награжден именным секстаном в Военно-морской академии за лучшие результаты по навигации, он тут же сделал его помощником штурмана. Лейтенант Дж. Уилсон («Билл») Левертон, будучи дежурным по кораблю, отослал горниста спать и ради куража протрубил вечернюю зорю и отбой самостоятельно. Это было виртуозное исполнение, поскольку Левертон играл на горне еще тогда, когда был бойскаутом. Ему в свое время даже поручили играть сигналы на могиле неизвестного солдата в Вашингтоне. Нимиц послал за Левертоном. «Вы — прекрасный горнист! — сказал он. — Это я Вам говорю как командир. Остальные горнисты здесь не настолько хороши. Я даю Вам месяц, чтобы они достигли Вашего уровня».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});