Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узбекские киностудии, каково, а? Не говоря уж о макете засаженного деревьями рабочего поселка Футур-Тека, эдакого постиндустриального Тадж-Махала!
Мышление, устремленное в будущее.
Мы уже упоминали о «Футур-Теке 2000»? Ну конечно! Передовые технологии — первейшая необходимость, управляете ли вы высотным отелем в столице Албании Тиране, профтехучилищем для якутов в Сибири или скромным, но влиятельным литературным журналом в Праве. Идеалы «ПраваИнвеста» незыблемы, как и наша репутация в сфере оправданных инвестиций. Мы способствуем упрочению мира на Балканах, очищению Дуная, а также предоставлению исключительных дивидендов нашим вкладчикам. Мы вытаскиваем свою рыбку из пруда каждый день без выходных.
До того, как показали боснийца с удочкой, и после якутов, помахавших перед объективом рейсшинами и транспортирами, камера настигла Коэна и Александру, склонившихся над версткой «Калиостро» и что-то горячо (но, слава богу, беззвучно) обсуждавших. На экране Коэн выглядел толстым увальнем лет тридцати с лишним, Александра же, круглолицая, с черными загибающимися ресницами, смотрелась вылитой персиянкой. Публика встретила эту литературную пару бурными приветствиями, выплеснувшимися далеко за пределы тусовки (обжиравшейся икрой в первом ряду) и подхваченными теми участками зала, где кучковалась молодежь. Морган — чьи отношения с Владимиром оставались нервными и неопределенными — просидела весь фильм со скучающим видом, словно молодая жена посла, засунутого в какую-нибудь дыру вроде Киншасы или Пномпеня, но и ей пришлось поднять руки и похлопать изображению ее дорогой подруги Александры. Да, «Калистро» был гениальной выдумкой, блестящим маркетинговым ходом, который следовало бы изучать в академиях управления. И какая жалость, черт возьми, что журнал так до сих пор и не вышел.
Так чего же вы ждете? Акции «Права-Инвеста» уже циркулируют на танзанийской бирже в среднем по 920 долларов за штуку. Мы рады предложить их почти за половинную цену в стремлении отдать должное тем, кому мы обязаны космическим взлетом, — резидентам бывшего Варшавского договора. За информацией о текущих начислениях дивидендов звоните в наш головной офис в Праве, вице-президенту по административной части Владимиру Гиршкину, телефон (0789) 0236–2159, факс 0236–2160. Либо обращайтесь к помощнику г-на Гиршкина, Франтишеку Кралу, по телефону (0789) 0233–6512. Оба наших представителя свободно говорят по-английски и будут счастливы вам помочь.
Настал ваш черед ОТДАВАТЬ ДОЛЖНОЕ!
ПраваИнвест.
Тем временем из Лиона, благодаря любезности поэта Фиша, прибыла посылка с двадцатью флаконами жидкого лошадиного транквилизатора, поваренными инструкциями по превращению жидкости в нюхательный порошок и несусветно плохими стихами, худшими из когда-либо напечатанных в литературном журнале Аляски. Владимир отнес добычу Марусе и разъяснил ей ситуацию. Маруся покачала лысеющей головой, будто вопрошая: «Ну а я-то здесь при чем?» Владимир понимал, что дело тут не в ее антинаркотических убеждениях. Она с нежностью ухаживала за опиумными грядками и наверняка лучшую продукцию как сада, так и концессионной лавки, которую держала, приберегала для себя. А то: к девяти утра, когда Владимир с Костей отправлялись на пробежку (Владимир с унылым видом подневольного члена трудовой бригады), старушку Марусю уже так ломало, что она с трудом выговаривала «доброе утро».
Компромисс в твердой валюте был вскоре найден, и Маруся, ковыляя впереди, словно болезный хоббит, отвела Владимира в подвал главного здания, где в ожидании хитроумного действа выстроились в ряд зажженные газовые печи. Печам не пришлось долго томиться без дела. В их потрескавшемся керамическом нутре в разнообразных горшочках и сковородках при высочайшей температуре сварили жидкий лошадиный транквилизатор. Получившиеся лепешки Маруся ловко, будто блины пекла, перекладывала остывать на металлический поднос. Затем молотила по каждой лепешке пестиком, пока та не превращалась в горку нюхательного порошка, порошок же старуха ссыпала в целлофановый кулечек и отдавала на инспекцию Владимиру. Все это Маруся проделывала, сияя гордостью мастерового и широченной улыбкой. Золотые зубы горели огнем в пыльном подвале.
У Владимира образовался изрядный запасец лошадиных кулечков. Правда, он пока не знал, где их толкнуть, под каким соусом предложить пятнадцатиминутную лоботомию тусовке и прочим. Для этого ему был надобен собственный клуб — «Зона превращений».
Диджей Пааво прилетел спустя несколько дней на винтовом самолетике с финским крестом на хвосте. Он еще не вышел из самолета, а его уже несло. Стоя на летном поле, они слышали, как зычный голос финна бьется о стенки салона:
— Зааводила Пааво теперь с ваами! В сентре Европы сентровой! Его Хельсинки-бит наповаал разит!
Он был не старше Франтишека, но сохранился много хуже: глубокие морщины, словно геологические разломы, прогрессирующее облысение, но не обнажавшее изящный арочный свод, как у прочих мужчин, — волосы диджея отступали рваной линией, будто солдаты на фронте. Цепляясь за молодость, он непрерывно молол языком, точно пятнадцатилетний подросток, закинувшийся крэком, и нюхал свои подмышки, полагая, видимо, что из-под каждой сочится эликсир юности. Пааво обнял Франтишека и, хотя был лишь слегка выше ростом, взъерошил столованцу волосы и назвал «моим мальчи-и-иком», на что бывший социалистический бродяга, незнакомый с этикетом хип-хопа, но не желавший попадать впросак, ответил «моя девочка», и тут веселье достигло апогея.
Они отвезли диджея в казино, где тот рухнул на колени и пополз по помещению, невразумительно бормоча про амперы, ватты и прочие технические характеристики. Для его новых друзей из бывшего советского блока все это было китайской грамотой.
— Здорово, — заявил он под конец. — Снесите два верхних этажа, и можно начинать балдеж.
Это пожелание позволило ребятам Гусева заняться в кои-то веки конструктивным делом: с электрическими крюками и мачете, топорами и гранатометами они прошлись по картонно-клеевым этажам в защитных очках и с неколебимой уверенностью русских, что все разрушенное Господь непременно отстроит заново. Когда они закончили, не только два этажа над казино были уничтожены, но и на шестом зияло окно в небо. Владимир, обитавший в том же здании, где находилось казино, оказался временно бездомным и был вынужден либо ютиться в норе Морган, либо снимать номер в «Интерконтинентале». Несмотря на трудности с Морган, он предпочел первый вариант.
Упования русских на Провидение не были совсем уж беспочвенны. Помог, правда, не Господь, но Гарольд Грин. Взнос канадца пошел на обустройство стильной, прикольной дискотеки с примыкающими тематическими помещениями, где любой самый горький пьяница мог обрести свое счастье. Заведение окрестили, как нам уже ведомо, «Зоной превращений».
Какая ночь в «Зоне превращений» удалась лучше прочих? Что тут скажешь. Понадобилось бы не меньше трех вездесущих наблюдателей, чтобы слепить хотя бы половину ответа на этот вопрос. Но где наша не пропадала, рискнем и, сохраняя достоинство, поведаем о том, что происходило в ночь Икс, час Игрек в главном клубном зале под названием «Жучки Кафки».
Той ночью танцпол был забит новичками, временно оказавшимися на гребне модной волны благодаря своей многочисленности и кое-каким связям с издательским и медийным миром Нью-Йорк — Лос-Анджелес со стоянкой в Лондоне и Берлине. Вот они: белые люди в замшевых костюмах и выпуклых темных очках, их компания разваливается на части в вихре техно-тумана, под умца-умца заводилы Пааво. Один поднимается, другой падает. Один стаскивает рубашку, обнародуя старое, дряблое тело, в то время как его юная и потная подружка просыпается и надевает бюстгальтер: нестыковочка вышла. А теперь они плачут и обнимаются. Но вскоре машут капитанскому столику с криком: «Владимир! Александра!»
Капитанский столик отвечает на их приветствие.
— Я бы ни за что не послал наших ребят в Сараево в такое время, ни за что! — кричит Гарольд Грин Владимиру, перекрывая двадцать ударов в секунду, производимых диджеем Пааво.
Озабоченность накладывает новые морщины на лицо-паутину Гарри; похоже, ему видится, как «способные и энергичные молодые специалисты» «ПраваИнвеста» укрываются от вражеского огня за кузовом бронированного джипа ООН.
— Выпей еще, Гарольд. О Боснии поговорим завтра.
Кстати, о Боснии. Познакомьтесь с Надижей. Она вроде бы из Мостара, лицо словно вытесано резцом, напоминает конструктивистский бюст Тито, тело длинное и мощное, как у героини соцтруда, матери-Родины. Вот она ведет, ухватив за подбородок, мелкого, бородатого представителя свободных искусств — физиономия хомячка, предвкушающего корм, рыжие волосы дыбом, неверная поступь. Но их путь лежит вовсе не в «Министерство Любви». Двадцать коек «Министерства», дубинки и — гвоздь программы — израильская водяная пушка подождут до глубокой ночи. Нет, сперва бледный господин должен разделаться с более актуальным недугом; настала пора посетить «Лечебницу бабушки Маруси», где лечат простуду борщом, головную боль — опиумом, а разыгравшееся воображение — лошадиным транквилизатором.
- Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо - Современная проза
- Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур - Современная проза
- Грустные клоуны - Ромен Гари - Современная проза
- Полночная месса - Пол Боулз - Современная проза
- Полночная месса - Пол Боулз - Современная проза