Он прильнул к одной из дырок.
Гордон пристроился к соседнему отверстию.
Луч фонарика уперся в стену пещеры.
Оба вздрогнули. Прямо против них, прижавшись к стене, стояло существо, которое они только что рассматривали на снимках.
“Снежный человек” стоял в позе напряженной неподвижности. Крупными ноздрями, обращенными вперед, он, видимо, втягивал воздух. Ростом он превышал человека.
— Осторожнее… — прошептал Кашкин. — Видишь, в лапище камень! Запустит в глаз…
Оба затаили дыхание. Ни звука не доносилось и из пещеры. “Снежный человек” замер.
Гордон переместил фонарик, приложил к другому отверстию. Луч ударил в скошенный лоб, сверкнули в бурых космах точечки зрачков.
Что-то знакомое показалось Кашкину в этом взгляде.
— А ну-ка пошумим! — предложил он вдруг.
И принялся барабанить в дверь рукояткой сверла.
Обезьяна даже не шевельнулась.
— Сдохла? Мумия?
Труп? Кашкин уже снимал замок.
— Бутафория, — бросил он. — Не требуется никакого ключа.
Он распахнул дверь. У стены все в той же позе, в точности повторяющей изображение на фото, стояло чудовище, еще более страшное при дневном свете.
Кашкин подошел к “снежному человеку” и взял его за подбородок.
— Камень, — сказал он. — А глаза — из застежек от комбинезона.
Теперь и Гордон мог убедиться, что из стены выступал горельеф.
— Сработано грубо, но впечатляет, — произнес Кашкин. Он отступил на шаг. — Конечно, люди дотошные найдут разные отступления в анатомии. Но ведь как живой!
— Грандиозная мистификация, — нахмурился Гордон.
Они обернулись и посмотрели на заснеженную площадку, где обрывались следы.
— Был миг, — признался Гордон, — когда я подумал, что, может быть, они заперты здесь, в пещере. Ты с твоими фантазиями подействовал и на мое воображение. Какой-то конфликт со “снежным человеком” мог кончиться тем, что они оказались бы внутри, а он снаружи: защелкнуть замок обезьяне ничего не стоит.
— Они увидели бы нас в дырку и подняли шум.
— Про дырки я не знал.
— Где же все-таки ребята?
Тихо. Безветренно. Снежинка, слетевшая с кручи, сверкая на солнце, легла на белую пелену.
Впервые чувство тревоги словно пронзило Кашкина. Опасности не бутафорские, а самые настоящие окружали живущих на восьмом километре к Луне.
— Мы не приблизились к решению загадки ни на шаг, — огорченно резюмировал Кашкин.
И тут же хлопнул себя по лбу. Удар, правда, пришелся по пластиковому шлему.
— Мы дураки, — убежденно сказал он. — Самые настоящие остолопы. Мы не подумали о ветре.
— При чем здесь ветер? — удивился Гордон.
— Несчастье! — воскликнул Кашкин. — Произошло несчастье. Их унесло ветром!
— Ну знаешь…
Но Кашкин уже шагал к месту, где обрывались следы.
— Местность идет под уклон. Видишь? Порыв ветра — и их нет.
— Я скорее поверю, что они провалились сквозь землю, — сказал Гордон.
Он попробовал сделать несколько шагов в направлении, куда вели следы. Снег был неглубокий, едва больше, чем по щиколотку, грунт под ним твердый.
— Здесь не провалишься. Ни ямы, ни канавы.
— Я же говорю: их подхватил порыв ветра.
— В ветер я не верю, — возразил Гордон. — Мы прилетели — был полный штиль. Но давай посмотрим.
До ограды шла снежная целина. Дальше сквозь редкие ячеи сетки виднелся склон, прямо уходящий вниз. Шагах в пятнадцати начинался уже обрыв. На снегу ни царапины.
— Если они перелетели через ограду, — неуверенно сказал Кашкин, — то их пронесло прямо туда…
Он вздрогнул.
— Ты куда?
Кашкин, цепляясь за проволочные узлы, лез на сетчатую стену.
“Выходить за границы территории станции категорически запрещено”, — глухим твердым голосом произнес ближайший столб.
— Интересно, что сказал этот столб, — пробурчал зло Кашкин, — когда Горышев и Дубровский пролетели тут по воздуху. Все предусмотрено, а людей нет!
Кашкин продолжал висеть на сетке, не обращая внимания на предупреждающие возгласы столба. Наконец он слез.
— Ничего не видно.
— Поговорить еще раз с протоколистом? — в раздумье произнес Гордон.
— Эта машина только сбила нас с толку! — Кашкин говорил с досадой: — Не понимает юмора, не знает студенческих поговорок — представляю, как она изобразит наше поведение. В ее изложении мы будем выглядеть полными идиотами. Я — во всяком случае. Ты, конечно, ей больше импонируешь.
— Ты зря злишься! Машина ни в чем не виновата. Горышев специально мистифицировал Дубровского. И уж если он поверил в “снежного человека”, чего ты хочешь от машины! Главная беда и том, что неизвестно, о чем спрашивать протоколиста. Нужны новые данные, тогда появятся и новые вопросы. Знаешь что? Посмотрим показания всех приборов за час до нашего прибытия!
— Вдруг зафиксировали землетрясение?
— Я бы не исключил и землетрясения.
Они еще раз оглядели площадку, сверкающую голубизной под безоблачным небом. Будки и будочки, приборы, стоящие открыто, и ни одного следа возле них.
— Сегодня их не осматривали, — заметил Кашкин.
— По расписанию это должны делать мы. Их проверяют раз в два дня. Регистрационные устройства — внутри станции.
3
Поделив ленты с графиками, они уселись за стол и, сдвинув в сторону тарелки, погрузились в изучение материалов.
— Землетрясения не было, — констатировал Кашкин. — Не считая двух, эпицентры которых находились в четырех и в шести тысячах километров отсюда.
— В солнечной радиации особенного ничего не происходило, — бормотал Гордон. — Космические лучи — в норме.
Они смотрели все подряд.
Еще шуршание лент, нечленораздельные восклицания. И вдруг…
— Вот! — воскликнул Кашкин. — Я говорил.
Он поднес к глазам Гордона голубоватую ленту. Гордон взглянул на зубец, в который уткнулся палец Кашкина.
— Что это?
— Ветер. Видишь — почти прямая линия? Штиль. И вдруг — острый всплеск. Затем затухающие зигзаги. И снова штиль — ровная линия. По времени… по времени… сходится! 13 часов 34 минуты. Сильный порыв ветра! Что?
— Сильный? — Гордон взял из рук Кашкина ленту. — Где тут масштаб? Ну знаешь, таким порывом двух взрослых мужчин не поднимешь в воздух.
— Ты забыл про скафандры! Они же настоящие аэростаты. Ты знаешь: чем сильнее ветер, тем плотнее становится воздух. И вот наступает момент, когда…
— Срабатывают клапаны, — холодно закончил Гордон. — Подъемная сила скафандров постоянна. Специально устроено, чтобы походило на постоянную разницу в весе на Луне.