«Что ж, Саше хватит еды еще месяца на три, — говорил себе Леонид, — а потом... Что будет потом... этого я не узнаю. По крайней мере, надо будет умереть где-то подальше, не в бункере... нельзя пугать ребенка, к тому же трупы — источник заразы... Может быть, нам лучше уйти из города, поискать людей... но где они? И не получится ли как в фильме «Дорога»?»
Думать так было очень больно. Проклятый огонь где-то в районе сердца нещадно терзал и жег нутро. Но что предпринять, на что решиться, Дрожжин не знал.
Однажды парень ушел дальше, чем обычно, и оказался возле моря. Никогда до катастрофы оно не выглядело столь удручающе. Мелкие серые гребни один за другим печально накатывали на бурый, истыканный острой галькой берег, горизонта не было видно, а низко ползущие тучи имели тот же цвет, что и вода. Создавалось жуткое впечатление, что он смотрел в бесформенную пепельную мглу, в первозданный хаос, в туманную бесконечность умирающего мира. Леонид сел на землю. Он смертельно устал. Лучевая болезнь уже громогласно заявляла о себе. Хотелось лечь прямо здесь на мокрый холодный берег и заснуть. Но парень боялся, что потом не сможет подняться, и маленький Саша останется один в подземелье. К тому же зверски хотелось есть. Сегодня Дрожжину не удалось подстрелить кого-нибудь, а чтобы дойти до бункера, нужно было хоть чем-то подкрепиться. И тут взгляд упал на клубок спутавшихся водорослей, похожих на обрезки бурого шелка. Дрожжин каркающе рассмеялся, а потом судорожно закашлялся, сплюнув кровью.
«Дожил... Только и не хватало начать траву жрать... а что делать? Хоть как-то желудок обмануть...»
Леонид протянул руку, покрытую незаживающими язвочками, к кромке воды и мгновение спустя уже пережевывал волокнистые стебли. Они были вопиюще безвкусными с отвратительным запахом гниющих фруктов и его чуть не стошнило. Потом Дрожжин незаметно для себя задремал...
Проснулся бывший педагог поздним вечером, когда уже почти стемнело. Первая мысль, которая его ударила: «Саша никогда еще не оставался так долго один в убежище. Электростанция без наблюдения, скорее всего, уже заглохла, и малыш сейчас один в холодном мраке».
Леонид быстро поднялся и удивился тому, как легко он это сделал. Вот уже несколько дней или даже недель парень не чувствовал себя так хорошо. Дрожжин был голоден, но, тем не менее, ощущал горячий прилив сил.
«Кто знает, быть может это предсмертная эйфория, такое вроде бы случается с облученными. Или...».
Леонид посмотрел на плавающие в воде водоросли, подчиняясь наитию схватил мокрую охапку, затолкал ее в мешок и быстрым шагом, почти бегом, направился в сторону убежища.
К удивлению парня, Саша совсем не растерялся и не испугался. Он тихо сидел в углу, а перед ним стояла зажженная свеча в стеклянном стакане. Малыш сосредоточенно смотрел на чуть подрагивающий огонек, и бледное лицо его было неестественно спокойным.
«Надо же, — подумал Дрожжин с восхищением и завистью одновременно, — я в его возрасте очень сильно боялся темноты, наверное, забился бы под кровать и тихо скулил».
Следующие три дня Леонид на поверхность не выходил. Нарушив все принципы, он завтракал, обедал и ужинал вместе с Сашей, подмешивая в свою еду рубленые водоросли. Странно, но язвы на коже стали затягиваться, выпадение волос приостановилось, а позже они начали заново отрастать. Парень предположил, что, скорее всего, именно в морских растениях крылась причина чудесного воздействия. Возможно, они каким-то образом выводят радионуклиды, а, возможно, помогают адаптировать организм к радиации. Дрожжин не знал, будут ли водоросли столь чудодейственны в высушенном виде, а потому почти каждый день в любую погоду он ходил к морю добывать свежее лекарство. Чуть позже, убедившись на собственном примере, что морские растения не дают каких-либо побочных явлений, Леонид начал подкармливать ими и Сашу.
Теперь парень выходил на поверхность без тяжелой куртки, без перчаток и не заматывал голову. Радиация перестала быть неодолимым невидимым врагом. Но пришла пора подумать об экономии патронов — их оставалось не больше сорока — и Леонид принялся мастерить силки, выстругал из подходящего дерева несколько дротиков, к которым привязал заостренные металлические наконечники. А вот лук сделать у него так и не получалось. Поначалу охота шла неудачно. Ловкие крысы норовили сожрать приманку, но не попадались при этом в ловушки, ящерицы были слишком юрки, и только неповоротливые толстые чайки, если их удавалось застичь на берегу, становились относительно легкой добычей.
Топливо в бункере заканчивалось, так что зимовать под землей нечего было и думать. Дрожжин стал подыскивать новое убежище. В одном из ближайших домов на втором этаже он обнаружил камин, а в разграбленной кухне особнячка красовалась русская печь. Сюда парень стал переносить вещи из убежища и налаживать быт. Леонид оборудовал комнаты под кладовую, спальню, мастерскую, а на крытой террасе сделал даже нечто вроде лаборатории, куда натащил из бункера и из ближайшей округи термометров, барометров, различных мензурок и пробирок. Кроме того, он нашел теодолит, осадкомер, телескоп и два бинокля. Наконец, Дрожжин переселил в новое жилище Сашу.
Стояла середина августа, однако столбик термометра пока еще ни разу не поднялся выше пятнадцати градусов по Цельсию, а в ночное время бывало, что температура опускалась почти до нуля. В связи с этим Леонид всерьез озаботился заготовкой дров на зиму. Деревья, которые подавали хоть какие-то признаки жизни, парень не трогал, но остатки мебели пригодились: в ход шли стулья, столы, буфеты и книжные полки. Парень научился очень ловко управляться с топориком и даже кидал его в цель, наподобие того, как индейцы бросали свои томагавки. Приличное количество топлива уходило на копчение мяса — бывший педагог не без основания полагал, что первые морозы могут случиться уже в сентябре, а тогда пищу добывать будет намного сложнее.
Дрожжин уверился, что из почти трехсоттысячного города выжили только он и маленький Саша, а крупнее крыс хищников не наблюдалось, к тому же его приемный сын всегда запирался на втором этаже, когда Леонид уходил на охоту, за дровами, водорослями или на поиски полезных вещей. Чувство опасности притупилось. Теперь парень спокойно разгуливал по вымершему Таганрогу, не озираясь по сторонам и не готовясь в любой момент выхватить «Глок».
Однажды, забредя довольно далеко, Леонид пытался вскрыть ломиком калитку ворот в доме, в котором, как ему показалось, должно иметься что-нибудь ценное, когда услышал за спиной щелчок затвора. Спина Дрожжина мгновенно вспотела, но он ничего не успел предпринять, поскольку получил сокрушительный удар по затылку.
Очнулся он в просторном подвале связанным на какой-то лежанке. На одной из стен крепился пылающий факел.
― Вот интересно, — услышал парень голос, — я два года хожу в химзе, прячусь по склепам да погребам, и то у меня начали выпадать волосы, а ты гуляешь с непокрытой головой, в одном теплом свитере, и я смотрю, тебе хоть бы хны. Почему так?
Леонид повернул голову и увидел рыжеволосого молодого мужчину, который поигрывал трофейным «Глоком». Взгляд его невероятно ярких зеленых глаз излучал не то чтобы злобу, но какое-то пренебрежение, почти презрение.
― Ты... — пленник поморщился, в затылок будто воткнули раскаленную иглу. — Ты кто?
― Я людоед, — мужчина кровожадно оскалился. — Иначе говоря, каннибал. А ты — мое пропитание.
От этих слов у Леонида сперло дыхание.
― Знаешь, — рыжеволосый, откинулся в кресле, — мясо имеет поганую тенденцию быстро портиться, по крайней мере, летом. А коптить его на радиоактивном воздухе у меня нет никого желания. Поэтому мне придется сперва отрезать тебе одну руку, потом другую, потом ступню... ну и так далее. Естественно, чтоб ты не помер от кровопотери, я буду прижигать тебе раны.
― Но... может быть, мы договоримся по-другому? — пленник снова поморщился, каждое слово отдавалось острой болью в затылке. — Ты ведь видел, я хожу по городу без защиты, а значит во мне куча радионуклидов.
― А ты не глуп, — заметил рыжеволосый, — сам-то человечинку пробуешь?
― Нет, я не ем людей, — сказал Дрожжин.
― Интересно девки пляшут! Все едят, а ты нет. Ладно, — удовлетворенно хмыкнул мужчина. — А откуда у тебя «Глок-34»?