На стене загорелся дисплей, чуть искаженный на вогнутой поверхности: в спаренных окнах — Растрепа и Колобок в соседних клетках. Под каждой картинкой марали тонкую сетку загадочные индикаторы.
Искажение меня отвлекало. Я поискал в КонСенсусе скорректированное изображение, не нашел. Сарасти прочел это на моем лице.
— Закрытый канал.
К этому времени болтуны даже непривычному зрителю показались бы больными и дохлыми. Они парили посреди своих вольеров, бесцельно пошевеливая членистыми щупальцами. От шкур их отслаивались полупрозрачные клочки… кутикулы, наверное… придавая им вид разлагающихся трупов.
— Конечности движутся постоянно, — заметил Сарасти. — Роберт говорит, это способствует циркуляции.
Я кивнул, глядя на экран.
— Существа, путешествующие между звездами, не могут даже базовые метаболические функции выполнять, не дергаясь. — Он покачал головой. — Неэффективно. Примитивно.
Я глянул на вампира. Тот не сводил взгляда с пленников.
— Непристойно, — изрек он и шевельнул пальцами. На стене открылось новое окно: запущен протокол "Розетта". В нескольких километрах от нас вольеры захлестнуло микроволновое излучение.
Не вмешиваться, напомнил я себе. Только наблюдать.
Как ни ослабели болтуны, чувствительности к боли они не потеряли. Они знали правила игры; оба поволоклись к сенсорным панелям и запросили пощады. Сарасти просто вызвал поступенчатый повтор какой-то из предыдущих последовательностей. Пришельцы проходили ее снова, теми же ношеными доказательствами и теоремами выкупая для себя несколько мгновений мимолетного покоя.
Сарасти пощелкал языком, потом заговорил:
— Сейчас они восстанавливают решения быстрее, чем прежде. Как полагаешь — привыкли к облучению?
На дисплее показался еще один индикатор; где-то поблизости зачирикал сигнал тревоги. Я глянул на Сарасти, потом вернулся взглядом к датчику: залитый бирюзой кружок, подсвеченный изнутри пульсирующим алым нимбом. Форма означала нарушение состава газовой смеси. Цвет говорил — кислород.
Я смутился на миг (кислород? Почему на кислород включается сигнал тревоги?), пока не вспомнил: болтуны — анаэробы.
Сарасти взмахом руки подавил зуммер.
Я прокашлялся.
— Вы травите…
— Смотри. Быстродействие постоянно. Не меняется. Я сглотнул. Только наблюдать.
— Это казнь? — спросил я. — Э… эвтаназия? Сарасти глянул мимо меня и улыбнулся.
— Нет.
Я опустил глаза.
— Что тогда?
Он указал на экран. Я, рефлекторно подчинившись, обернулся.
Что-то вонзилось мне в ладонь, как гвоздь при распятии.
Я заорал. Разряды боли отдавали в плечо. Не раздумывая, я дернул рукой, и вонзившийся нож рассек мясо, как акулий плавник воду. Кровь брызнула и повисла в воздухе, кометным хвостом брызг отчерчивая отчаянный взмах моей конечности.
Внезапная жгучая боль в спине. Горящая плоть. Я снова взвизгнул, отбиваясь. В воздухе закрутилась вуаль алых капель.
Каким-то образом я очутился в коридоре, тупо глядя на свою правую руку. Ладонь была распорота насквозь, болталась на запястье двумя обагренными двупалыми кусками. Кровь выступала на рваных краях и не стекала. Сквозь мглу шока и смятения на меня надвигался Сарасти. Лицо его то расплывалось, то обретало четкость, налитое не то моей, не то его кровью. Глаза упыря казались сверкающими алыми зеркалами, машинами времени. Вокруг них клубилась тьма, я перенесся на полмиллиона лет назад, превратился в очередный кусок мяса посреди африканской саванны, и мне через долю секунды вырвут глотку.
— Ты осознаешь проблему? — спросил Сарасти, надвигаясь.
За плечом его парил чудовищный ракопаук. Я вгляделся, преодолевая боль: один из пехотинцев Бейтс целился в меня. Я вслепую оттолкнулся, по чистой случайности попал пятками по ступеньке, кувырком обрушился вниз по туннелю.
Вампир следовал за мной. Лицо его исказилось чем-то, что у человека называлось бы улыбкой.
— Осознавая боль, ты отвлекаешься на нее. Ты фиксируешься на ней. Одержимый одной угрозой, забываешь об остальных.
Я отбивался. Алый туман жег глаза.
— Так много сознавать, так мало воспринимать. Зомби справился бы лучше.
Он тронулся, мелькнуло у меня в голове. Он безумен. А потом: "Нет, он мигрант. Он всегда был мигрантом…"
— Они справляются лучше, — прошептал вампир.
…И прятался на протяжении нескольких дней. В глубине. От добычи.
На что он еще способен?"
Сарасти воздел руки, уплывая и возвращаясь. Я ударился обо что-то, пнул на ощупь, отлетел прочь, сквозь клубящуюся мглу и тревожные вскрики. Ударился теменем о какой-то металлический предмет, закрутился. Найти нору, логово. Укрытие. Я нырнул в него, разорванная кисть мертвой рыбой шлепнула о комингс. Я вскрикнул и вывалился в барабан. Чудовище преследовало меня.
Испуганные крики, совсем рядом.
— Этого не было в плане, Юкка! Ты совсем сдурел, тварь!
Это орала в гневе Сьюзен Джеймс, а майор Аманда Бейтс только рявкнула: "Замри, твою мать!" — и ринулась в драку. Она налетела на нас, вся — разогнанные рефлексы и карбоплатиновые протезы, — но Сарасти просто отмахнулся от нее и продолжал надвигаться. Его рука метнулась жалящей змеей. Пальцы сомкнулись на моем горле.
— Ты это имел в виду? — кричала Джеймс из какого-то темного, неуютного укрывища. — Это твоя "предварительная обработка"?
Сарасти встряхнул меня.
— Ты еще здесь, Китон?
Моя кровь дождем забрызгала его лицо. Я лепетал и плакал.
— Ты слушаешь? Ты видишь?
И внезапно я увидел. Все разом обрело четкость. Сарасти ничего не говорил. Не было никакого Сарасти. Никого не было. Я один в огромном чертовом колесе, окруженный мясными вещами, которые шевелятся сами ио себе. Некоторые обернуты кусками ткани. Дыры на верхнем конце исторгают странные, бессмысленные звуки, а вокруг дыр множество всякого, бугры, выступы и что-то вроде галек или черных кнопок, мокрых, блестящих, вмурованных в мясные ломти. Сверкают, и дрожат, и шевелятся, будто пытаясь сбежать.
Я не понимал звуков, которые издает мясо, но слышал голос ниоткуда. Словно глас Божий, и его я не мог не понять.
— Вылезай из своей комнаты, Китон, — шипел он. — Кончай транспонировать, интерполировать, ротировать, или как ты это называешь. Просто слушай. Хоть раз в своей долбаной жизни пойми что-нибудь. Пойми, от этого зависит твоя жизнь. Ты слышишь, Китон?
Я не могу рассказать вам, что сказал голос. Знаю только, что я услышал.
* * *
Ты столько сил вкладываешь в него, правда? Он возвышает тебя над зверями лесными, он тебя выделяет. Ты зовешь себя Homo sapiens — человек разумный. Да имеешь ли ты хоть представление о том, что он такое, этот разум, который ты поминаешь с таким восторгом? Ты хоть знаешь, на что он годится?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});