Читать интересную книгу Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Конечно, быть может, документ просто-напросто не сохранился в архивах, быть может, Наполеон решил на него не отвечать, быть может, Шампаньи был слегка пьян, составляя подобную бумагу… Однако все это, мягко говоря, маловероятно. И можно почти с уверенностью заявить, что так называемый рапорт Шампаньи от 16 марта 1810 г. на самом деле фальшивка, сфабрикованная Талейраном, который не гнушался никаких, самых грязных способов для того, чтобы получить деньги и заодно столкнуть лбами Россию и Францию, что, вне всякого сомнения, ему очень неплохо удалось.

Конец 1810 г. был отмечен нарастающим ухудшением франко-русских взаимоотношений. 5 августа 1810 г. Наполеон подписал так называемый Трианонский декрет, согласно которому значительно повышались пошлины на все «колониальные товары» (кофе, сахар, чай, хлопок и т. д.). В октябре того же года Наполеон отдал распоряжение о том, что все английские контрабандные товары должны подлежать немедленной конфискации и уничтожению. Эти постановления ставили своей целью победу над Великобританией в экономической борьбе. Зная о тех проблемах, которые вызвала в Англии континентальная блокада, Наполеон стремился усилить давление на своего противника и нанести ему решающий удар.

В письме Александру I от 23 октября 1810 г. французский император рекомендовал тому провести подобные же мероприятия, усилив континентальную блокаду со стороны России: «600 английских торговых кораблей скитаются по Балтике. Их отказались принять в Мекленбурге, в Пруссии, и они направились к землям Вашего Величества. Если Вы их примете, война (с Англией) будет продолжаться, если Вы их задержите и конфискуете их грузы… Англия получит страшный удар, ведь все эти товары принадлежат англичанам. От Вашего Величества зависит: наступит ли мир, или будет продолжаться война»[24].

Это письмо император направил Александру с уже хорошо известным нам полковником Чернышёвым. Наполеон принял его за два дня до написания этого письма в Фонтенбло. Как всегда, император был очень доброжелателен со своим любимцем и долго беседовал с ним, пытаясь внушить молодому офицеру важность русско-французского союза: «По своему географическому положению Россия рождена, чтобы быть другом Франции. Если она останется таковым и впредь, её наградой будет расширение её владений и выгоды, которые станут следствием её содействия близкому уже морскому миру, который не будет зависеть от капризов и деспотизма нации, находящейся благодаря принятым за последнее время мерам накануне гибели»[25].

Свою речь французский император заключил той же мыслью, которую он высказал и в письме Александру, — английские суда, идущие по Балтике, надо конфисковать. Однако пожелания Наполеона категорически отвергли в России. Канцлер Румянцев написал русскому послу в Париже, разумеется, для передачи Наполеону: «Что касается принятия торговых законов и иностранного тарифа без изучения того, насколько он будет способствовать благосостоянию его собственного народа, е. в-во никогда не позволит себе этого… Союз заключается в общности принципов. Эта общность будет сохранена. Е. в-во обещает это, в чём Вы можете дать соответствующие заверения, он намерен доказать эту готовность, издав аналогичные законы, приняв активные меры против торговли Великобритании, являющейся его непосредственным противником, так же как она является противником Франции»[26].

Государственный секретарь Михаил Михайлович Сперанский, талантливейший политический деятель александровского времени, собрал совещание петербургских негоциантов, комитет которых направил в Государственный совет России обширный доклад, главным выводом которого была невозможность запрещения нейтральной торговли для России. На основе этого доклада Сперанский подготовил проект нового русского таможенного тарифа, который вместо того, чтобы поддерживать меры, принятые французским императором для борьбы с Англией, наносили удар как раз по торговле с Францией. Вопреки требованиям Наполеона, новый русский таможенный тариф упрощал выдачу лицензий на нейтральную торговлю и допускал в Россию суда всех держав, лишь бы они не плавали под английским флагом.

Очень часто эти события из сферы экономики приводятся чуть ли не как главные причины начала войны 1812 г. Россия, мол-де, отказалась принять требования Наполеона, и он, чтобы заставить Россию выполнять предписания континентальной блокады, двинул огромную армию прямиком на Москву…

Сложно придумать более вульгарное и примитивное понимание воздействия экономики на политику. Ни Наполеон, ни Александр не были президентами так называемых демократических стран, где воротилы финансового мира определяют политику, а президенты заискивают перед крупными капиталистами, в надежде быть избранными в очередной раз, где всё определяется деньгами и экономическими интересами.

Император Александр был царём Божьей милостью. Он желал, конечно, экономических успехов своей страны, но это не было единственным приоритетом его политики. Русский царь, естественно, обращал внимание на мнение высшей аристократии, которая, как уже не раз говорилось, экспортировала своё зерно за границу, и прежде всего в Англию. Но, учитывая мнение магнатов, Александр имел огромную свободу деятельности, особенно на внешнеполитической арене. Для того чтобы произошёл переворот, такой как убийство Павла I, нужно было очень разозлить знать целым комплексом мер, направленных против её интересов, как это сделал погибший император. Причем сочетая непопулярные среди дворянской элиты действия с редкой несдержанностью и раздражительностью. Невозможно вообразить, чтобы знать бросилась душить царя только из-за того, что он ограничил экспорт пеньки или сала!

Австрийский посол в Петербурге Сен-Жюльен, который, в отличие от своего французского коллеги Коленкура, очень хорошо был осведомлён о состоянии дел в Петербурге, в рапорте своему начальнику, министру иностранных дел Меттерниху, писал: «…Пристрастие Его Величества во время своих прогулок разговаривать только с жёнами негоциантов не нравится дворянству. Правда, что недостаток звонкой монеты, налоги, которыми обременена страна, затруднения торговли дают место ропоту в обществе. Правда также, что национальная гордость чувствует себя задетой унизительной снисходительностью к требованиям тюильрийского кабинета. Но от недовольства до заговора очень далеко, и я абсолютно уверен, что нет никакой опасности с этой стороны»[27].

Кстати, о русском экспорте. В своём докладе в декабре 1809 г. Румянцев сообщал, что вследствие улучшения внешнеполитического положения страны, заключения мира со Швецией и Австрией «русские товары стали продаваться по довольно высокой цене и почти все были сразу проданы (!)»[28]. Так что зерно русской аристократии выгодно продавалось, знать продолжала получать звонкую монету, и у неё не было причин для бунта. Купцы и негоцианты также получали барыши, а если кто-то даже и был недоволен, нельзя вообразить, чтобы из-за петиции нескольких десятков торговцев русский царь решился на войну! Немыслимо!!

Но, тем не менее, факты говорят о том, что в конце 1810 г. царь окончательно решился.

В ноябре 1810 г. Александр послал Чарторыйского в герцогство Варшавское с ответственной секретной миссией. О ее цели косвенно говорит переписка князя с Александром I. Однако гораздо более точно характер его миссии отражен в важнейшем документе — инструкции Чарторыйскому под названием «Меры, относящиеся до поляков». Записка хранилась в Государственном архиве с надписью на французском языке: «Это письмо может быть вскрыто только по специальному разрешению императора. Нессельроде. 7 февраля 1832 г.». Копию с нее снял известный русский историк В. А. Бильбасов, и эта копия находится в Рукописном фонде Российской национальной библиотеки.

Инструкции, которые дал Александр своему другу, изложены очень нескладно с точки зрения стиля, так как речь идёт о черновике, зато очень ясно с точки зрения их сути:

«1. Во всей поездке стараться привлечь их (поляков) к себе; для сего:

2. Приглашать их к себе на обеды, входить с ними в разговоры об их положении, о желании Правительства (русского) всеми способами оное улучшить, сравнивать оное с положением Варшавского герцогства, вселить в них мечту о присоединении оного некогда к России, возбуждать в них недоверие к Франции и к пустым их обещаниям…

7. Если будет способ увидеться с Понятовским, то… войдя с ним в рассуждение о трудности восстановления Польши посредством Франции, о жестокой войне из сего имеющей неминуемо последовать и разорении всего края и о жестоких способах, которые Россия будет принуждена принять в свою защиту»[29].

Таким образом, Чарторыйский должен был вести подрывную работу в Польше, а Понятовскому, если тот не загорится «мечтой о присоединении… к России», пригрозить полным разорением края. Не случайно Александр в своем коряво написанном черновике два раза повторяет похожий эпитет: «жестокой войне» и «жестоких способов».